Надев ночной халат из дамаста, Гарри поспешил в покои королевы, где ему пришлось нетерпеливо дожидаться в антикамере^[9], пока туда придет мистресс^[10] Пойнц с младенцем на руках. Она передала ребенка королю. Какой прекрасный принц! У него были рыжие волосики, как у отца, и синие-пресиние глаза, которые спокойно, не мигая, смотрели на Гарри. Крошечные пальчики с неожиданной силой обхватили и сжали его большой палец. Глаза Гарри наполнились слезами, и, когда вокруг собрались с восхищением глядевшие на них джентльмены и слуги Кейт, он воскликнул:

– Вот он, ваш прекрасный король! Он похож на меня. Приветствуйте будущего Генриха Девятого!

Все принялись осыпать Гарри самыми искренними поздравлениями, но он в тот момент желал видеть только одного человека – Кейт. Она, благодарение Господу, вынесла все тяготы родов и принесла ему этот великолепный и бесценный дар. Королева чувствует себя хорошо, заверили его, оправляется после родов и пребывает в отличном настроении.

К черту правила!

– Я увижусь с ней, – сказал Гарри.

Женщины принялись было возражать, но он взмахом руки приказал им уйти с дороги.

– В такой ситуации никто не сможет упрекнуть меня!

Держа на руках младенца, он отодвинул в сторону тяжелую портьеру и открыл дверь. Вот и Кейт, лежит, опираясь спиной на подушки, и протягивает руки к ним обоим. Любовь и благодарность переполнили Гарри.

По всей стране духовенство пело «Te Deum». В Лондоне устроили триумфальные шествия. Гарри приказал, чтобы на улицах жгли костры, а лорд-мэр организовал раздачу горожанам дарового вина, чтобы они выпили за здоровье принца.

Малыш выглядел совсем крошечным в большой расписной колыбели, которая была украшена серебряной бахромой, а на стенки по бокам приделали пряжки, к которым следовало прикреплять пеленальные ленты. Маленький Генрих лежал в ней, туго спеленутый, под алым одеялом со златотканой каймой и подбитым мехом горностая. Когда принца показывали иностранным послам и важным гостям, его клали в колыбель еще большего размера, обтянутую темно-красной и золотой тканью, с королевскими гербами над головой.

Гарри сидел рядом с лежавшей на огромной постели Кейт, завернувшейся в мантию из темно-красного бархата. Они вместе принимали поздравления и добрые пожелания. Кейт писала письма дворянам и главным служителям своего двора, официально оповещая их о рождении принца. Ей придется оставаться в постели сорок дней, только после этого ее воцерковят и она вернется к нормальной жизни. Гарри сгорал от нетерпения. Ему страстно хотелось вновь обнять ее и сделать своей. Они вместе настрогают еще больше здоровых сыновей – целый колчан!

Пяти дней от роду принца понесли крестить. Восприемниками у купели для сына король выбрал архиепископа Уорхэма, графа Суррея, графа и графиню Девон, а король Франции (не подозревавший, что его скоро скинут с трона!) и Маргарита Австрийская, герцогиня Савойская, дочь императора Максимилиана, согласились быть крестными и прислали в подарок крестнику золотую посуду.

Гарри очень переживал, как бы с его драгоценным наследником не случилась какая-нибудь беда. Слуг для детской выбирали с крайней осторожностью. Кормилица обладала превосходными моральными качествами, всю пищу, которую она ела, проверяли на наличие яда. За каждым кормлением младенца наблюдал врач, чтобы удостовериться, что ребенок получает достаточное питание и ему не дают никакой непроверенной еды. Служить при дворе принца назначили сорок человек, и Гарри уже отвел помещение в Вестминстерском дворце под зал Совета для своего сына. Всегда следует думать о будущем.

Гарри непрестанно благодарил Господа за великий дар – сына и совершил паломничество к святилищу Богоматери Уолсингемской в Норфолке. Она была известна тем, что отвечала на мольбы людей, желавших обрести потомство. Спешившись в миле от святилища, у часовни Тапочек, Гарри разулся и остальную часть пути прошел босиком, как делали и другие паломники. В святилище он зажег свечу и принес в дар дорогое ожерелье, а также распорядился о дарении новых витражных окон монастырской церкви. После этого король поехал домой, предаваясь мечтам о победах во Франции. Теперь ничто не могло удержать его от планирования кампании.

Вернувшись в Ричмонд, Гарри пошел к Кейт. Она сидела в кресле у себя в покоях. Он поцеловал ее, восхитился принцем, который заметно подрос, пока его отец был в отъезде, и сел напротив жены.

– Кейт, вас должны воцерковить как можно быстрее, чтобы мы могли уехать в Вестминстер. Я хочу устроить великолепный турнир, дабы отпраздновать рождение нашего сына.

– А принц… Он поедет с нами?

Гарри покачал головой:

– Я не стану рисковать нашим бесценным сокровищем даже ради вас. Здесь, в Ричмонде, воздух чище и меньше риска заразиться какой-нибудь болезнью.

– Но как же я расстанусь с ним, мне этого не вынести! Он такой кроха! Ему нужна мать. – Кейт выглядела совершенно несчастной. – Генрих, позвольте мне остаться здесь! Я вас умоляю!

– Дорогая, ваше место рядом со мной. Люди рассчитывают видеть вас там. Малыш Гарри в хороших руках, ни у одного ребенка не было таких заботливых и любящих нянек. Вы исполнили свой долг, теперь наслаждайтесь аплодисментами. А после завершения торжеств вы сможете вернуться в Ричмонд и увидеть сына. Ехать совсем недалеко.

В конце концов Кейт перестала возражать и вместе с Гарри отправилась в Лондон, но он понимал, что ее сердце осталось в Ричмонде. Когда двенадцатого февраля король надевал костюм из зеленого атласа и темно-красного бархата, чтобы открывать турнир, то чувствовал легкую печаль, потому что Кейт портила ему этот момент радости и триумфа. Он немного жалел себя. По пути к ристалищу Гарри сопровождали его джентльмены, как вдруг путь ему преградили несколько советников.

– Ваша милость, – с мольбой в голосе начал архиепископ Уорхэм, – мы нижайше просим, чтобы вы перестали подвергать себя риску. Вы ничуть не умалите свое достоинство, если будете руководить турниром с королевской трибуны.

– Нет! – твердо ответил Гарри, возмущенный тем, что из всех возможных случаев ему помешали именно сейчас, к тому же он понимал, что Брэндон и Невилл напряженно слушают разговор. – Вы меня не остановите. – И король демонстративно пошел дальше.

В тот день Кейт не почтила турнир своим присутствием. У нее сильно болела голова, но Гарри все равно, вопреки голосу разума, считал, что она делает это ему назло. Однако, вернувшись во дворец, он застал жену лежащей в затемненной комнате с мокрым полотенцем на лбу; вид у нее был бледный и изможденный. Гарри мигом раскаялся в том, что был несправедлив к ней.

Но он исправит дело. В течение следующих двух дней Гарри планировал устроить самый роскошный турнир, какой когда-либо видели в Англии, и он пройдет в честь Кейт и для ее удовольствия.

На следующее утро Гарри с облегчением узнал, что ей намного лучше. Он следил из отдельного павильона, как Кейт заняла место на королевской трибуне, воздвигнутой специально для нее и завешенной дорогой парчой и пурпурным бархатом, расшитым их инициалами, а также гранатами и розами – геральдическими эмблемами королевы и короля. Кейт, сидя под балдахином в окружении дам, держалась очень грациозно, хотя в ее фигуре еще была заметна полнота, оставшаяся после беременности.

Для того чтобы порадовать Кейт, Гарри оделся в костюм Coeur Loyal – сэра Верное Сердце, это имя было вышито золотой нитью на его одежде и попоне коня. Граф Девон был Bon Valoir – рыцарь Доблесть, Томас Найвет – Bon Espoir, рыцарь Надежда, а Эдвард Невилл – герой Желание. Раз за разом выезжали рыцари на ристалище и сшибались друг с другом, Кейт раздавала призы, а когда награду получал Гарри, громыхали овации.

– Миледи! – воскликнул он, улыбаясь королеве. – Мать моего сына!

В ту ночь они с Кейт снова занимались любовью. Она, казалось, согласилась на это без большой охоты, но он был нежен, и вскоре она расслабилась. Он немного разочаровался, обнаружив, что груди у нее не такие упругие, как прежде, но это не имело особого значения, не беспокоило его и то, что Кейт за время беременности набрала вес, – ему нравились пышнотелые, с большой грудью женщины. Важно было, что они вновь стали единой плотью и могли наслаждаться упоительным делом – зачатием сыновей.

Турнир продолжился и на следующий день, а вечером в Белом зале состоялся большой пир, где джентльмены Королевской часовни разыграли в честь принца короткую пьесу. За ней последовала живая картина «Сад удовольствия», Гарри снова появился в образе сэра Верное Сердце, одетый в костюм из пурпурного атласа, украшенный золотыми буквами «Г» и «Е». Для постановки соорудили платформу на колесах, где разместили лес со скалами, холмами, долинами, деревьями, цветами, кустами боярышника и травой. Все это было сделано из бархата, шелка и дамаста. Посередине стоял золотой замок, внутри спрятались Гарри и его компаньоны. Король не мог дождаться момента, когда при появлении наружу в костюме, на котором красовались знаки благоволения Кейт, он увидит лицо супруги. Платформу прикатили люди, одетые львами и антилопами, на ней стояли четверо обитателей леса в зеленых бархатных костюмах и джентльмен, который плел гирлянду из роз для принца. Когда платформа остановилась перед королевой, лесные жители затрубили в рога, Гарри и его приятели выскочили из замка и преподнесли свои щиты обрадованной Кейт. После этого они танцевали с ее дамами, одетыми в бело-зеленые платья, а это были геральдические цвета Тюдоров. Раздались аплодисменты, особенно громкие с дальнего конца зала, где стояли простые люди, которым позволили смотреть представление.

Гарри вел Кейт в танце и вдруг услышал, как Луис Карос сказал, что инициалы на его костюме, должно быть, из простого металла.

– Нет! – воскликнул король, желая похвастаться своим богатством. – Они из настоящего золота!

Однако посол продолжал глядеть на него с сомнением, такой же вид имели Суррей и еще несколько человек, стоявших вокруг.

– Я докажу вам, что они золотые! – со смехом крикнул Гарри. – Идите сюда все, оторвите их и убедитесь сами!

Он взял Кейт за руку и закружил ее в танце. Один за другим к ним подходили придворные, сперва нерешительно, потом со все возрастающей смелостью. Гарри усмехался, пока они отрывали буквы с его одежды и в удивлении их разглядывали. Потом неожиданно вперед с криками «Дают! Дают!» ринулись простолюдины. Они врезались в толпу танцующих и принялись срывать с короля и придворных дорогие наряды, хватая попутно все, что попадало под руку. Сперва Гарри это позабавило: простой люд принял брошенный им вызов за щедрое приглашение поживиться чужим богатством. Он хохотал, видя смятение своих придворных.

Но ситуация быстро выходила из-под контроля. Одежду рвали в клочья, украшения сдергивали, невзирая на то, что при этом могли поранить владельцев, нескольких джентльменов жадные до поживы громилы повалили на пол. Началась невообразимая свалка! Гарри заметил испуг на лице Кейт. В этот момент двое неотесанных мужиков сорвали с него гаун^[11], и он остался в разодранном дублете и в чулках. Так он и стоял, хохоча от беспомощности, а его добрый народ, плотно обступив лордов, лишал их дорогих нарядов. Смешно было видеть испуганные и возмущенные лица придворных!

Екатерина с дамами нашла убежище на помосте, где к ней запоздало присоединился Гарри.

– Не пора ли остановить их? – с тревогой спросила королева, но король только рассмеялся и воскликнул:

– Пусть получат свои щедрые дары в честь принца! Я прокричу это! Налетайте! Берите! Матерь Божья, вы только посмотрите!

Екатерина устремила взгляд в ту сторону, куда указывал король, и увидела сэра Томаса Найвета, канцлера казначейства, который забрался на колонну, чтобы избежать хищных лап толпы, совершенно голый. Дамам были прекрасно видны все мужские части его тела. Гарри почувствовал, что сам заливается краской, но не мог удержаться от хохота.