– Как сказал однажды наш предок Вильгельм Завоеватель, у меня не в обычае раздеваться, пока я не пойду ложиться спать. Управляю здесь я, и пока это так, вы будете делать то, что скажу я. Не думаю, что вы готовы распоряжаться властью. Ваша скука на заседаниях Совета очевидна всем. Ясно, что вы предпочли бы покинуть заседание и заняться какой-нибудь спортивной игрой, чем стали бы учиться искусству управления государством. Вы лелеете романтические мысли о браке, когда вашим сердцем должна руководить голова. Так что пока вам следует показать мне готовность наблюдать и учиться у тех, кто мудрее вас.

– Это несправедливо! – возразил Гарри, повышая голос. – На Артура вы возлагали ответственность, а он был тогда моложе меня.

– И имел больше достоинства! – оборвал его отец.

– Вы это так называете? В нем не было нужных для короля качеств! – Гарри пожалел о сказанном, как только эти слова вылетели у него изо рта; лицо отца побагровело.

– Артур понимал, что безрассудство и искание славы – нежелательные для короля качества, – едким тоном проговорил король.

– Вы бы не сказали так о Генрихе Пятом! – крикнул Гарри, теряя терпение. – Не безрассудная ли отвага и искание славы помогли ему завоевать Францию? Когда я стану королем…

– Вы пока еще не король! – взревел отец.

– Очень жаль! – бросил ему Гарри, дрожа от гнева.

– Убирайтесь с глаз моих, пока я вас не убил! – прошипел король, вставая и протягивая руку к кинжалу, но его вдруг согнул пополам приступ кашля. – Вон! – задыхаясь, прохрипел он.

Гарри не пришлось просить дважды. На мгновение он и впрямь испугался, что отец вот-вот вонзит в него кинжал. Видно, король и вправду его ненавидит. Что ж, это чувство взаимно!

Вернувшись в свою комнату, Гарри попытался успокоить бурно вздымавшуюся грудь и схватил с полки книгу по астрономии. Изучение движения небесных тел давно увлекло его и сейчас поможет отвлечь мысли от случившегося. Гарри кинулся в кресло и трясущимися руками раскрыл том. Слова и диаграммы бессмысленно плясали перед глазами и не давали скрыться от обуревавших его чувств.

И вдруг Гарри осенило. Ну конечно! Отец боялся его и ревновал! Он понимал, какими способностями и какой силой обладает сын, и, быть может, опасался наделять его властью сверх меры, чтобы тот не начал представлять угрозу для него самого. Это было весьма и весьма вероятно, ведь кто из подданных короля не отдал бы предпочтение прекрасному, хорошо образованному, пылающему жаждой побед молодому человеку перед больным монархом, вечно сидевшим, уткнув нос в счетоводные книги?

Эту постоянную опеку невозможно больше терпеть! – кипятился про себя Гарри. В следующем июне ему стукнет восемнадцать, он достигнет совершеннолетия. Дай бог, чтобы тогда отец понял: нельзя и дальше обходиться с ним как с ребенком.

Когда отец и сын снова встретились в зале Совета, король был холоден со своим отпрыском. Хорошо еще, что там собралось много лордов, в противном случае ссора могла вспыхнуть вновь, так как Гарри по-прежнему чувствовал, что с ним обошлись дурно и сам он сильно обидел короля. Тот больше не приходил в его спальню и не вел с ним доверительных бесед. Когда они встречались при дворе, отец держался отстраненно и имел вид непреклонной суровости. Гарри это огорчало, но он не покорился. Если отец рассчитывал получить от него извинения, долго же ему придется этого ждать – так велика была обида Гарри.

1509 год

С течением месяцев, медленно и постепенно отношение короля к сыну менялось, становилось более спокойным и наконец смягчилось до того, что они если и не питали теплых чувств друг к другу, то, по крайней мере, могли вести вежливую беседу. Отец перестал постоянно распекать сына и отпускать саркастические замечания по поводу его недостатков.

Хорошо, что их отношения пошли на лад, так как король явно сдавал. Одежда висела на нем мешком, а приступы кашля так жестоко сотрясали его тщедушное тело, что на бедного страдальца жалко было смотреть. И тем не менее король не выпускал из рук бразды правления, а Гарри не отваживался спросить, не хочет ли отец переложить на него часть бремени государственных дел?

Вместо отозванного Фуэнсалиды в Англию прибыл новый посол Луис Карос. В апреле он подкараулил Гарри в Ричмондском дворце, когда тот шел ужинать.

– Ваше высочество, простите, что обращаюсь к вам, но я безуспешно пытался получить аудиенцию у короля. Мне сказали, он слишком болен, чтобы встречаться со мной.

Слишком болен? Неужели момент, которого Гарри так долго ждал, наконец близок?

Он не стал выуживать из посла информацию. Это было бы унизительно. Иностранному сановнику ни к чему знать, что наследник престола не имеет понятия о тяжелом состоянии отца.

– Могу я чем-нибудь быть полезен вам вместо него? – спросил принц с серьезным и торжественным выражением на лице.

– Благодарю, ваше высочество. Речь идет о вашем браке с принцессой Екатериной. Мой государь, король Фердинанд, желает, чтобы он состоялся как можно скорее.

– Таково и мое желание, – ответил Гарри. – Будьте уверены, я делаю все, что в моих силах, для осуществления плана нашей женитьбы. – И он его осуществит, как только взойдет на престол. – Когда моему отцу станет лучше, я передам ему ваши слова.

– Могу я от лица своего государя пожелать его милости счастливого выздоровления? – спросил Карос.

– Благодарю вас, милорд посол, – ответил Гарри и пошел дальше, уже ощущая себя королем.

Через два дня поздно вечером Гарри сидел в своей комнате и размышлял над конструкцией огромной бомбарды, которую рассчитывал когда-нибудь использовать против французов. Вдруг он встревожился, обратив внимание на какое-то суетливое движение и усилившийся шум за дверью, в спальне короля. Уже больше суток отец мучился в предсмертной агонии, терзаемый последними приступами болезни. Утром Гарри с ужасом увидел, как тот посерел и отощал. Врачи сказали ему, что теперь осталось недолго. Внутри Гарри шевельнулось чувство освобождения и триумфа, но он не дал ему воли. Не время было ликовать.

Гарри оставался у постели отца, как приличествовало моменту, отчаянно желая покинуть эту обитель болезни и увядания, пока король не махнул ему рукой, разрешая уйти, и не попросил молиться за его избавление от страданий. Гарри, как послушный сын, удалился в свою молельню и обратился за заступничеством к Господу, затем вернулся к себе в комнату и постарался чем-нибудь занять себя.

Вдруг объявили о приходе Томаса Уолси, капеллана отца.

– Милорд принц, король, ваш отец, зовет вас. Поспешите, ибо он in extremis^[3].

– Почему меня не позвали раньше? – возмущенно спросил Гарри. – Меня это касается больше других.

– Простите, сир, но его милости внезапно стало хуже. Давайте поторопимся!

В освещенной свечами опочивальне короля было многолюдно. Лорды, государственные советники, служители двора и врачи толпились вокруг кровати, воздух был спертый – пахло болезнью и подступающей смертью. Гарри застыл на месте, не смея приблизиться к изможденной фигуре, лежавшей на постели и хватавшей ртом воздух, но костлявые пальцы отца тянулись к нему, как когти.

– Гарри, мой мальчик! – прохрипел король. – Послушай меня!

Принц неохотно опустился на колени рядом с королем и взял его за руку:

– Отец…

– Я умираю, сын мой. Скоро вы станете королем. Мои советники поклялись, что передача власти пройдет гладко. – Хриплый голос умирающего слабел. – Прежде чем отправиться на встречу с Создателем, я повелеваю вам жениться на леди Екатерине.

– Я это сделаю, сир, – пообещал Гарри.

Здесь воля короля и желание принца наконец сошлись. Однако слова Гарри остались неуслышанными, так как отца скрутил жестокий приступ кашля, изо рта его выплеснулась кровь. Отвратительное зрелище! Когда кашель утих, король лежал, тяжело дыша. Джон Фишер, епископ Рочестерский, капеллан леди Маргарет, держал перед глазами умирающего украшенное драгоценными камнями распятие, и Гарри, растроганный, наблюдал, как отец слабо протянул руку и прижал священную реликвию к груди.

– В Твои руки, о Господь, предаю я мой дух, – произнес духовник короля, – во имя Отца, Сына и Святого Духа.

Как только он умолк, Генрих VII выронил распятие и застыл в неподвижности.

Все, кто был в комнате, встали на колени, выражая почтение к отошедшей душе. Епископ Фишер осенил тело почившего короля крестом.

– Даруй ему вечный покой, о Господь, и пусть воссияет над ним неземной свет, – нараспев произнес он.

Склонив голову, Гарри стоял на коленях вместе со всеми.

– Аминь, – произнес он, когда молитва закончилась, и поднялся на ноги.

Ему хотелось поскорее уйти, чтобы не видеть мертвеца и забыть пережитый ужас. Тут принц понял, что все люди, стоявшие на коленях, повернули голову и смотрят на него.

– Король умер, – провозгласил граф Суррей. – Да здравствует король!

– Да здравствует король! – в один голос подхватили остальные.

Часть вторая
Лето

Со всеми я добр, не путаю правил
И ту люблю, что в жены взял я.
Хоть говорят, юность мной правит,
Пусть подождет взрослость моя.
Господь, мое право и долг мой,
От них я не отступаю,
Хоть говорят, юность мной правит!

Король Генрих VIII

Глава 3

1509 год

Роскошно одетый в королевский траур – серебряную парчу и темно-синий бархат, – Гарри верхом ехал в Лондонский Тауэр по улицам, вдоль которых собрались ликующие толпы. Его только что объявили королем, и он отдал последние почести лежавшему в Королевской часовне Ричмондского дворца телу почившего отца, которого вскоре перевезут для упокоения в Вестминстерское аббатство. Гарри воздевал руку в приветствии, и его новые подданные живо откликались на этот жест: восхваляли его как освободителя и провозвестника золотого века. Становилось ясно с предельной очевидностью, что кончину прежнего короля оплакивали очень немногие. Покойный Генрих VII принес стране мир и прочную власть, это верно, но его презирали за скупость и поборы. Гарри понимал, что контраст между ним и его отцом не может быть более разительным. Ему почти восемнадцать, он пышет юностью, энергией и жизненной силой, никто не посмел бы отрицать, что он живое воплощение всех рыцарских добродетелей.

Однако за две вещи ему, безусловно, следовало благодарить отца. Генрих VII создал Англии такую впечатляющую репутацию в Европе, что все христианские народы стремились заключить с ней союз. А также оставил сыну казну, полную скопленных за долгие годы сокровищ, и эти богатства обеспечивали политическую мощь и безопасность королевства. Бабушка, храбро подавив слезы, сказала Гарри, что люди всегда недооценивали величие покойного короля.

– Они видели его безмерно подозрительным, скаредным и коварным, черным принцем, которому нельзя верить, – добавила она, печально глядя на внука; ее худое лицо в обрамлении вдовьего вимпла и траурной вуали выглядело скорбным и строгим. – Им следовало бы отдавать ему должное как мудрому основателю прочной династии и защитнику мира. Вместо этого они радуются его смерти. – В ее тоне слышалась горечь.

Гарри сочувственно кивнул. Его не обрадовала новость, что отец назначил леди Маргарет неофициальным регентом до момента достижения сыном восемнадцатилетия; успокаивало то, что ждать осталось недолго – всего несколько кратких недель. Что бы ни думала себе бабушка, Гарри собирался отмежеваться от непопулярных отцовских методов правления. Сегодня он уже объявил всеобщую амнистию и приказал арестовать самых ненавистных советников короля – Эмпсона и Дадли. Снятые с них головы укрепят его популярность. Он никогда не допустит, чтобы при нем министры занимались таким злостным вымогательством. При этой мысли Гарри чопорно поджал губы.