– Из-за них. Давай-ка сядем на той террасе, возьмем что-нибудь выпить, и я расскажу тебе о знаменитом обитателе замка, из произведений которого я, поверь, не прочитал ни строчки. Могу перечислить дватри названия, и только. Пойдем.

Хотя идти до кафе было совсем недалеко, Адамберг, продолжая двигаться вперед своей танцующей походкой, успел отправить с телефона короткий вопрос. Если кто и знал ответ, то Данглар. Адамберг бегло просмотрел кучу сообщений от своего заместителя, и хотя они все еще поступали, нажал на отбой. Теперь он тоже был в теме.

– Твой великий человек, – заявил он, усаживались за стол с чашкой сидра^[3], – это Франсуа Рене де Шатобриан, один из самых знаменитых французских писателей, всемирно известный родоначальник романтизма.

Адамберг прервался и поднял глаза, наблюдая за полетом чаек.

– Ничего мне не рассказывай, – предупредил он Маттьё, подняв руку. – Вот, я узнал. Его основное произведение – «Замогильные записки».

– Ты сжульничал – посмотрел в интернете. И украл мою увлекательную историю.

– Ничего я не сжульничал. У меня в бригаде есть один особенный сотрудник, я его спросил, и он мне сразу ответил.

– Твой майор Данглар?

– Он самый, – подтвердил Адамберг, что-то быстро рисуя в блокноте. – Мне даже пришлось его остановить, поток его знаний так полноводен, что он иногда не в силах его сдержать.

– Но вряд ли тебе известно все, – насмешливо сказал Маттьё. – Ты ничего не слышал ни об Одноногом, ни о черном коте, а Данглар наверняка о них хорошо осведомлен.

– И кто же они такие?

– Призраки. Разве можно себе представить, чтобы в таком замке, как Комбур, не водились привидения? Это же бессмыслица. Тебе заказать еще сидра?

– А который час?

– Без чего-то семь. Поздновато на ночь глядя отправляться в путь после такого напряженного дня. Предлагаю тебе более приятную познавательную программу.

Маттьё поднял руку и повторил заказ.

– Расскажешь об этих призраках?

– И о них тоже. Но главное, устрою тебе встречу с персонажем, который заинтересовал бы даже твоего майора.

– Встречу с кем?

– С Шатобрианом.

– С этим? – спросил Адамберг, протянув коллеге свой открытый блокнот. – Издеваешься? Я прочитал: он умер в 1848 году.

Маттьё залюбовался изящным портретом Шатобриана, которого изобразил Адамберг, точно воспроизведя все черты.

– Как ты это сделал?

– Что значит как? Я же его видел в твоей книжке.

– И тебе хватило? Префекту следовало наградить тебя сразу двумя медалями. Вот я, например, не умею рисовать.

– Переверни страницу.

На следующем листке было нарисовано лицо Маттьё, черты которого Адамберг чуть приукрасил и придал ему более привлекательное выражение, так что никто уже не сказал бы, что реннский комиссар далеко не красавец.

– О черт! – изумленно охнул Маттьё. – Может, подпишешь? И подаришь?

Пока Адамберг выполнял его просьбу, Маттьё встал, расплатился с официантом и стал нетерпеливо крутить ключ от машины.

– Давай быстрей, а то мы его прохлопаем.

– Я не умею торопиться.

– Он вот-вот придет.

– Ты издеваешься? – повторил Адамберг, аккуратно закрывая и пряча в карман свой блокнот.

Маттьё дал по газам и помчался в Лувьек.

– Он чаще всего приходит ужинать ровно в восемь часов, в трактир «Два экю»: там, пожалуй, лучшая кухня в округе. Найдется для тебя и прекрасная комната. Вдобавок местные сплетни и пересуды в полном ассортименте. Все это мы найдем в Лувьеке, маленьком городке в девяти километрах отсюда. И еще один плюс для тебя: это типично бретонское поселение, почти нетронутое, с зеленым гранитом, скользкими мощеными улочками, старыми средневековыми колоннами и сводами – в общем, там есть все необходимое для того, чтобы на несколько часов забыть о Париже и Ренне. Советую заказать курицу с грибами и гратеном.

– Курица – это хорошо, – заметил Адамберг, следом за коллегой входя в заполненное на три четверти помещение трактира, оформленного в подчеркнуто средневековом стиле: копии старинных гобеленов, мечи и гербы на стенах, деревянные столы.

– Сядем вон там, – распорядился Маттьё. – Мне будет видна дверь, и я скажу тебе, когда он войдет. Его обычное место – за тем длинным столом, мы сможем разобрать все разговоры, если прислушаемся.

– Вот видишь, необязательно было торопиться, мы приехали на двадцать минут раньше.

– Поэтому я успею рассказать тебе историю Одноногого. – Маттьё слегка поморщился, как будто засомневавшись. – Только не удивляйся, наверное, я покажусь тебе странным. Начну тереть левый глаз или прикрывать его рукой.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Пока нет. Но всякий раз, когда я заговариваю о призраке, что-то происходит с глазом. Я никому об этом не рассказывал, но тебе мне почему-то не стыдно признаться. Только никому ни слова, ладно?

– Ты веришь в Одноногого?

– Ни в коей мере. Тем не менее, едва я завожу о нем речь, как мне кто-то словно начинает выдавливать глаз. Разговор заканчивается – и все тут же проходит.

– И часто на тебя находит?

– Только при упоминании Одноногого. Теперь ты решишь, что я спятил. А с тобой что-нибудь такое бывало? Ненормальное?

– Столько раз, что и не сосчитать. Так что не бойся, рассказывай.

Маттьё улыбнулся и на всякий случай заранее прикрыл ладонью глаз.

– Я тебя слушаю, – сказал Адамберг, подождав, пока официантка разложит приборы.

– Это очень старый призрак. Он появился еще до того, как отец Шатобриана купил замок. Был такой граф, его звали Мало де Коэткен – самое что ни на есть бретонское имя. В 1709 году он потерял в сражении ногу и с тех пор носил деревянный протез. По ночам в замке Комбур нередко слышался стук деревянной ноги по каменным плитам. Подожди, я записал слова Шатобриана: «Слуги рассказывали, что некий граф де Комбур с деревянной ногой, умерший триста назад…» – на самом деле он скончался в 1721 году – «…иногда бродит по замку, и они встречали его в лестничной башенке; порой, говорили они, его деревянная нога разгуливает одна в сопровождении черного кота…» Некоторые еще рассказывали, что порой слышали мяуканье кота-призрака. Отец Шатобриана безоговорочно в это поверил и не преминул рассказать об этом детям. Сладких снов, милые детки! Передай мне, пожалуйста, воду, надо промыть глаз.

Маттьё смочил салфетку и приложил ее к веку, которое, как показалось Адамбергу, немного покраснело. – Внимание, вот и он, – тихо сказал Маттьё. – Нынешний Шатобриан, Норбер. Посмотри на него, но только незаметно: он человек приятный и скромный, хоть и одет довольно необычно. У него удивительная судьба, только слишком тяжело она давит ему на плечи.

Немного повернувшись и не отрываясь от бокала с вином, Адамберг с изумлением обнаружил, что в зал вошел тот же самый человек, которого он нарисовал в своем блокноте. Худощавый, с правильными чертами лица, заостренным подбородком, красиво очерченными губами и немного меланхоличным взглядом, он был точной копией знаменитого писателя. Адамберг, ни секунды не веривший в невероятную «встречу», обещанную Маттьё, пристально смотрел на вошедшего: тот непринужденно здоровался с гостями и гостьями, легкой походкой переходя от стола к столу. Одет он был хорошо, но неброско, каждый предмет его костюма сам по себе выглядел классическим – облегающие брюки, белая рубашка, жилет, удлиненный черный пиджак, – но все вместе создавало ощущение, будто на нем костюм XIX века. Впечатление усиливали завязанный на шее маленький белый платок и поднятый воротник рубашки, впрочем, они никого не раздражали, поскольку всем было известно, что у Шатобриана проблемы с горлом. Отвечая на его приветствие, одни говорили: «Добрый вечер, виконт», – другие: «Добрый вечер, Шатобриан», – третьи просто: «Добрый вечер, Норбер».

– Хватит его разглядывать, – прошипел Маттьё. – Повернись ко мне. Черт, он собирается подойти к нам. Притворись дурачком, сделай вид, что не узнал его, ему будет приятно.

– Мне почудилось, или он на самом деле изображает персонаж девятнадцатого века?

– Представь себе, на этом настаивает лично мэр. Ради рекламы, ради туристов, которые конечно же расстроятся, увидев Шатобриана в свитере и резиновых сапогах. Поверь, торговцы Лувьека на этом неплохо зарабатывают. Норберу такое положение в тягость, он хотел бы порвать связь с замком Комбур и своим обременительным предком.

– В таком случае почему он согласился на эту роль?

– За это мэр платит ему небольшую пенсию и предоставляет бесплатное жилье. К тому же Норбер подрабатывает, дает частные уроки истории, литературы, математики, химии и биологии, истории искусства, философии и еще каких-то там наук. Его познания не так глубоки, как у твоего Данглара, зато чрезвычайно обширны. Его ученики быстро делают успехи, он очень востребован.

– Данглар полный ноль в естественных науках и математике. Получается, этот костюм – что-то вроде униформы?

– Именно. Впрочем, мне всегда казалось, что эта одежда не вызывает у него отвращения. Думаю, предок по-прежнему держит его за полу пиджака, хотя сам Норбер этого, возможно, не осознает. Наверное, тоже легкий сдвиг.

Норбер де Шатобриан подошел к их столу и протянул руку Маттьё, тот привстал и поздоровался.

– Сидите-сидите, Маттьё, – попросил Шатобриан мягким, мелодичным голосом. – Нам с вами уже доводилось встречаться в Комбуре и Лувьеке, например, когда ко мне в дом проникли полоумные туристы, желавшие сделать фотографии, и, что еще хуже, они тогда перевернули все вверх дном в поисках каких-то неведомых заметок, оставленных великим писателем. Комбурские жандармы позвали вас на подмогу.

– Да, это было лет пять-шесть назад. Парочка фанатов. Их обвинили во взломе и незаконном проникновении в жилище. Кстати, они так и не нашли, что искали.

– Разве что мою частную жизнь. Но я уже привык, – вздохнул Шатобриан. – Вы проявили в этом деле безупречный такт.

– Спасибо за добрые слова, месье, – произнес Маттьё, слегка наклонив голову.

– Не за что. И зовите меня Норбер, как и все здесь.

Мужчина учтиво повернулся к Адамбергу:

– А ваше фото, если не ошибаюсь, было опубликовано вчера в местной газете. Вы тот самый комиссар, который положил конец кошмарным злодействам этого убийцы, и для меня большая честь выразить вам восхищение. Однако они не уточняют, каким образом вы на него вышли. Думаю, они умолчали об этом намеренно?

– Неужели вас это интересует, Норбер? – спросил Маттьё, смущенно запнувшись на имени, хоть и понимая, что Шатобриану нравится непринужденность в общении.

– Право же, остается только гадать, как комиссар умудрился выбраться из этого лабиринта.

– Не хотите ли выпить с нами сидра? – предложил Маттьё, указывая на свободный стул. – Думаю, мой коллега не станет скрывать свои секреты.

Норбер кивком поблагодарил Маттьё и сел за стол, аккуратно откинув полы пиджака.

– Пять жертв, у всех множественные резаные раны, – сказал Адамберг, – но это вы и так знаете. Всего сто шестьдесят ран, и все разные. Совсем разные. Я бы сказал, слишком разные.

– «Все, что излишне, несущественно», говорил Талейран, но в вашем случае, кажется, наоборот.

– Верно, а потому, рассортировав их, я обнаружил сходство между ними, пусть и незначительное, но неизменное, систематическое. Это привело нас прямиком к убийце, который орудовал по всему северо-западному региону. Пришлось сделать анализ более семисот образцов ДНК, чтобы его обнаружить.

– Вы нашли его ДНК?

– Он оставил небольшую полоску крови, она оказалась чуть шире, чем раны. Он прорезал свою перчатку.

– Более семисот проб… – задумчиво протянул Норбер. – У кого их брали?