– Внук того самого Микояна, – кивнула Вилка. – Сын летчика-испытателя. Двоюродный брат Стаса.

– Молоды, нет? – не очень уверенно спросил я.

Виталина с ехидным смешком окинула меня взглядом.

– Считай, что мне выдали оболочку на вырост, – хохотнул я и открыл последний лист, с художественным руководителем. – Захерт Бронислава Вацлавна, одна тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года рождения, – с маленькой черно-белой фотографии на меня смотрела остроносая худая бабушка. – Смотрит так, будто фотограф как минимум украл ее любимую вставную челюсть, – показал Вилке.

– О, уверяю тебя, у Брониславы Вацлавны просто идеальные для ее возраста зубы! – поежилась она.

– Имела честь быть знакомой? – захотел я подробностей о «художественном руководителе» нашего ансамбля.

– Зубы хорошо помню, – ощерилась Вилка. – Знаешь какое у нее любимое и единственное наказание? Ты только не пугайся, хорошо?

– Хорошо, – на всякий случай поежился я и сжал зубы.

Виталина наклонилась ко мне и на максимальной громкости очень музыкально пропела мне в лицо, широко открыв рот:

– До-ре-ми-фа…

– Помнишь я обещал тебя не жалеть? – почесав пальцем в немного оглохшем ухе, спросил я. – Конкретно здесь – не работает. Это же чистой воды садизм!

– Однажды полтора часа подряд на меня так орала, – поежилась Вилка. – «Слух исправляла».

– На Шаляпина поди в тиятры ходила, – заметил я.

– Ой, бл*дь, – впервые на моей памяти выматерилась Виталина, закатив глаза. – Куда и с кем она только не ходила! «Да я с самой Надеждой Константиновной морковный чай пила в семнадцатом!» – передразнила она.

– Уволить можно? Она мне из ребят весь рок выбьет, – спросил я и на всякий случай уточнил. – Точно не из-за тебя – че она вообще в современной музыке понимает? Как только примочки готовы будут, вообще инфаркт отхватит от звуков будущего.

– А давай подождем? – с доброй улыбкой попросила Вилка.

– Не, призрак Надежды Константиновны мне любимую подругу не простит, – хохотнул я. – Но я понял – можно.

– Это – твой проект, Сережа, – улыбнулась Виталина. – Можешь увольнять и набирать кого хочешь.

– Больше некого, – пожал я плечами и оживился. – Слушай, а существует еврей, который с позиции художественного руководителя ВИА сбежит в Израиль с пользой для дела?

– В этом направлении с агентурой все хорошо, – покачала она головой.

– Тогда найди, пожалуйста, обычного толкового мужика не старше тридцати, – попросил я.

– Хорошо, – покладисто кивнула Вилка.

Прибыли на место, припарковались и прошли в крашенные темно-красной краской металлические ворота мимо «УАЗика»-«таблетки», который централизованно привозит и увозит ребят на «репточку».

Поднялись по состоящему из трех облупленных ступеней крыльцу, Вилка открыла передо мной деревянную дверь – немножко глумится над «больничным» этикетом – и по скрипучим, давно не крашеным доскам мы дошли до сидящего за столом седого тщедушного дедушки под плакатом о правильном надевании противогаза.

Подслеповато поправив очки, он прищурился на нас. Поздоровались-представились, и были допущены в левый от дедушки коридор. Миновав двери с табличками от 1 до 14, зашли в пятнадцатый, откуда играла музыка.

На сооруженной у правого от нас, завешенного казенной серенькой тюлью окна сцене стояли одетые в костюмы, аккуратно прилизанные школьники, и с грустными мордахами играли [https://www.youtube.com/watch?v=dhf1MULtgsI&ab_channel=MP3Nice]. А покруче получается – песня молодежи больше подходит.

Напротив, сложив руки за спиной, стояла прямая как палка, высокая – выше Вилки! – худющая Бронислава Вацлавна, которая, неприязненно поджав губы, сквозь толстые стекла очков наблюдала процесс. В принципе все понятно.

Прошли в комнату, оценили наличие плитки с чайником на столе у дальней стены, парочку стандартных фикусов и портрет композитора Моцарта над входом. Ребята нас заметили, и басист Кутиков лажанул.

Остальные участники группы моментально прекратили играть и насупились, уткнув лица в пол и приготовившись огребать.

– Тааак… – прошипела Бронислава Вацлавна.

– Кхм… – привлек я ее внимание.

– А, это ты! – многообещающе протянула пожилая учительница музыки, и, гулко цокая по полу металлическими набойками импортных сапог, пошла на меня. – Скажи, Ткачев, это ведь… – губы неприязненно поджались, она указала дрожащим пальцем на сцену и почти богобоязненно выговорила. – Рок?

Ребята подняли на меня светящиеся надеждой глаза.

– Рок! – жизнерадостно подтвердил я.

– …рок, рок… – добавило драматизма эхо.

Отпрянув, она смерила меня уничтожающим взглядом, поправила очки и припечатала:

– Я так и знала! Я в этой мерзости желания принимать более не имею!

– Очень хорошо, извините, что потратили на нас время в пустую. До свидания, – вежливо ответил я.

– Прощайте! – ответила она, и, высоко подняв голову, покинула кабинет.

– Ей сказали, что у нас тут детский ансамбль с детскими песнями? – уточнил я у Вилки.

– Это и сказали! – хихикнула она.

Очки «доброго хозяина» получены – Контора по-прежнему работает эффективно.

– Давайте знакомиться? – с улыбкой предложил я музыкантам.

* * *

В цирк пришлось заходить через служебный вход, а в зал проходить спустя пять минут после начала представления, в темноте. Сидеть – с краю, чтобы уйти первыми – опять же, за пять минут до конца. Здание еще не перестраивали, поэтому сиденья не очень удобные, а еще – характерно попахивает «стариной». Оценить состояние купола не позволяет освещение. Вокруг меня, бабы Тани, Тани маленькой, мамы и бабушки Эммы все время находилось кольцо «своих» – одетые в «гражданку» пожилые мужчины и женщины – охрана и дополнительная «отвлекашка» для Татьяны Филипповны, которая первый за долгие годы «выход в люди» перенесла относительно нормально. Немного дергалась, много вслушивалась в шепотки толпы в минуты затишья – а вдруг где-то здесь венгры? – но прецедент успешно создан, и следующие походы куда угодно будут легче.

Эмма Карловна пообещала мне плотно взять опеку бабы Тани на себя – у нее же тоже муж дома бывает редко и мало, а дети успешно отселились. Скучно товарищу подполковнику. Время от времени «гуляющие» по полнехонькому залу, выхватывая лица зрителей, прожектора за все представление до нашего сектора не добрались ни разу, зато я увидел очень многих – да тут три четверти «телевизорных» чинуш собралось! Это когда показывают ЦК – одна большая серая масса, на которую всем, кроме меня, пофиг – я-то запоминаю. Вот они – сидят, и, кажется, пялятся прямо на нас. Паранойя? Не без этого. Однако в СССР все и все всегда знают, поэтому и пришли партийные деятели – посмотреть на спрятавшуюся в тени жену действующего Генерального. Зрелище-то исчезающе-редкое.

Успокоил себя тем, что Андропов это все разрешил, а значит – не опасно. Убивают в основном в театрах и операх, значит в цирке можно спокойно сидеть и смотреть представление, процент участия в котором животных превосходил таковой из моих времен раза в три. Гринпис задушил, надо полагать.

На время антракта нас спрятали в директорский кабинет. Познакомились – хороший. А каким еще может быть директор лучшего цирка страны?

Манеж обзавелся изгородью, и нам показали номера со львами, тиграми и медведями. Пользуясь моментом, рассказал дамам соответствующие ситуации анекдоты. Помогло – клюющая носом баба Таня взбодрилась и досмотрела представление полностью. Можно уходить и грузиться в конспиративные черные «Волги». Скучно быть Советским ВИПом – даже в буфет сходить не дают.

Глава 2

Апрель заканчивался, дела спорились, дыхалка потихоньку восстанавливалась, ВИА разучивал репертуар на пластинку-гигант под руководством нового художественного руководителя, оркестр дома Железнодорожников – творческое наследие Ханса Циммера, а Фурцева припрягла Хайта и Курляндского масштабировать «Ну, погоди» сразу в сериал на десять серий. Испугались – еще даже первый эпизод не доделали, а тут такое, но обещали бабе Кате не подкачать.

«ТАСС…» был дописан и отправлен на «одобрямс», третий том «Миши» – туда же. От Аджубея вестей не было – видимо, тоже получил сигнал «ничего не делать до Конвенции». По телеку – тишь да благодать, СССР привычно ведет посевную там, где уже можно, а там, где еще нельзя – к ней готовится. Один раз съездили к Гришину, оставили заявление на автовыкачку денег со счета для оплаты смет. За апрель придет триста с копейками тысяч, и я приуныл – куда девать половину миллиона? Вся надежда на бронзу – ее «посчитать» еще не успели.

Нечего делать! Везде барьеры – нужно ждать либо результата, либо Конвенции. От скуки надиктовал Вилке сказку «Бесподобный мистер Лис», для «Пионерки». Да, про Англию, но оно даже лучше – показывает нелегкую жизнь капиталистического фермера. Потом еще мультик сделаем.

– Точка, конец, – закончил я диктовку в половину десятого утра 29 апреля.

– Хорошая сказка, – с улыбкой одобрила Виталина, вынимая листы из машинки и раскладывая по копиям.

– Смотри че у меня есть, – хохотнул я и достал из шкафа припрятанную открытку с подозрительно качественно напечатанной упитанной брюнеткой в белых панталонах и без лифчика.

– Фу! – поморщилась Вилка и спросила. – Зачем тебе фотография, если ты ее идеально помнишь?

– Правильный вопрос! – похвалил я. – Бери пустую папку и пиши: «Глухое дело».

– Опять какое-то дело! – с улыбкой закатила она глаза. – Написала!

– Лист первый: 28 апреля у информатора с оперативным псевдонимом «Рыжий» писателем С. Ткачевым была конфискована с возмещением пяти потраченных на бяку рублей открытка порнографического свойства.

Печатающая текст Виталина хохотнула.

– По словам подвергшегося легкому физическому воздействию информатора, открытка им была куплена у глухонемого чувака неподалеку от метро Белорусский вокзал. Точный адрес: улица…

– Записала.

– Посему С. Ткачевым было принято решение провести серию оперативно-розыскных мероприятий в целях тренировки детективных способностей и борьбы со злом.

– Настоящий герой! – умилилась Вилка.

– Корочка при себе? – спросил я.

– Есть! – продемонстрировала она.

– Пистолет?

– Я сама, – указала она на себя ладонью. – Смертельное оружие!

– Хорошая отсылка, – прокомментировал я.

– Отсылка куда? – не поняла она.

– Не важно, – покачал головой и перешел на язык жестов – учебник впитан еще вчера, а кистью и пальцами левой руки двигать я могу. – «На языке глухонемых разговариваешь?»

«А ты как думаешь?» – прожестикулировала она и показала язык.

– Большая молодец! – от всей души похвалил ее я. – Бери папку, планшет, новенькую французскую ручку, бумагу и пошли расследовать «Глухое дело»!

– Сережа… – поскучнела она.

– Согласовать, да, – не обиделся я. – Согласовывай, конечно.

– Хорошо! – улыбнулась она и пошла к телефону, чтобы вернуться через пару минут и процитировать деда Пашу. – «Засиделся пацан, пусть пробздится».

– Хороший дед на вес золота! – оценил я. – Пошли?

– Пошли, мне тоже скучно, – кивнула она и спохватилась. – Не с тобой, а… – с виноватой миной развела руками.

– Мало адреналина, – кивнул я. – Я понимаю.

– Угу! – с улыбкой кивнула она и собрала все нужное в сумочку.

Перед выходом Вилка завязала мне шнурки, помогла застегнуть ветровку и спросила:

– Ты же понимаешь, что у тебя нет полномочий, а моей «корочки» хватит только на нижнее звено?

– Какие такие «полномочия»? – широко улыбнулся я. – Я же главный пионер Советского союза!

Виталина рассмеялась, и мы вышли в теплый, пахнущий оживающими деревьями солнечный день.

– Что ты скажешь об использовании глухонемых в качестве членов преступной ячейки? – спросил я.

– «А зачем бы я по-твоему это учила?» – ответила она жестами.