– Где была-то? – проскрипела старуха, повернувшись ко мне. – Ты если собралась ночами шляться, то уходи лучше сразу. Мне простихвостки в доме не нужны.

– Осматривала деревню, – я пропустила оскорбления мимо ушей. – А кто живет в доме кузнеца, как его имя?

– Кароном его звать, – буркнула Верда. – Фамилии не знаю, имя-то с трудом из него вытянула. Не попадайся ему на глаза, с ним дел иметь никто не желает. Живет особняком, часто пропадает в лесу, охотится. На ферме ничего не берет, ни овощей, ни молока. Одну крольчатину ест, что ль? Какой здравомыслящий человек станет питаться одним только мясом?

– Мне сказали, что он с вами жил какое-то время…

– Жил. Если точнее, приходил ночевать, а где днями пропадал, не знаю. За ту неделю всего дважды говорила с ним. Тоже все деньгами своими светил, да только кому они тут нужны? Потом кузню вон купил. Мирон, кузнец, продался за бумажки. А кто теперь лошадей подковывать будет? Ни наследника, ни приемника не оставил.

Я задумчиво хмыкнула. Если уж сумасшедшая, как говорят, Верда просит держаться от этого Карона подальше, то, наверное, мне стоит прислушаться. Странно, мужчина-то вроде серьезный, и глупым не кажется. Да и на бандита мало похож.

В голове мелькнула мысль, что по мне тоже не скажешь, что я могла бросить тело мужа разлагаться и сбежать. Миловидное лицо, как говорила мама, позволит мне совершать глупости в этой жизни безнаказанно, потому что на такую, как я, никто никогда не подумает плохого.

– Чего застыла? – буркнула Верда. – Альфред проснулся давно, скотину уже поди кормит. Пойди к нему, творога возьми.

– Альфред – хозяин той большой фермы?

– Ну не болота же! Иди давай, завтракать пора.

Я собрала грибы в корзину по указке старушки. В грибах никогда не разбиралась, но по виду определила, что они чем-то похожи на лисички. Как-то раз я уже видела такие оранжевые грибочки, кажется, в одном из ресторанов, где мы с Иригом отмечали мой двадцатый день рождения.

Мысль о муже раскаленным гвоздем пронзила сердце. Я смахнула выступившие слезы, стиснула ручку корзины изо всех сил и потопала на ферму. Как долго я буду вспоминать Ирига? Наверное, всю жизнь. Он не ушел от меня, и я его не бросала. Он умер у меня на глазах. Сломал шею и умер. Разве можно такое забыть?

Мне потребовалась не одна минута, чтобы переключиться с воспоминаний на реальность.

Ворота во дворе фермерского дома были распахнуты настежь. От ветра скрипели несмазанные петли, разнося нервирующий звук над деревней в утренней тишине. Я захлопнула их за собой и заперла на крючок.

– Альфред? – позвала негромко, остановившись посреди тропинки. В загоне справа гуляла тощая овечка, по какой-то причине проснувшаяся раньше, чем должна.

Фермера нигде не было видно. Я двинулась к двери и постучала. Из дома донесся шорох, похожий на шаги маленьких ножек. Кот или собака?

– Меня Верда отправила за творогом, – крикнула я чуть громче и прислушалась.

Звякнул крючок, и в двери отворилось окошко. В него высунулась голова заплаканной маленькой девочки, и та осмотрела меня с головы до ног взглядом, полным надежды.

– Папа с вами? – тихонько спросила она.

Я растерянно оглянулась. Во дворе, кроме меня, никого не было.

– Я к Альфреду от Верды пришла… Он твой папа?

– Мой, – большие синие глаза снова наполнились слезами, девочка всхлипнула. – Я не пущу вас в дом, папы нет. Он… он уехал и сказал… что не вернется.

Малышка разрыдалась, отпрянула от окошка. Мне не впервой видеть ребенка, которого бросил отец, так что удивления как такового не испытала.

– А мама дома?

Девочка не ответила, но захлопнула створку окна.

Я потопталась какое-то время на крыльце, а потом вернулась к Верде.

– Нет его дома, – объяснила я, оставляя корзину с грибами на расчищенном участке стола. – Дочка его сказала, что он уехал.

– Куда он мог уехать? – ошарашенно переспросила Верда. – У него скотины столько, за ней ухаживать же надо!

– Ну, – я непонимающе пожала плечами, – не знаю. Дочь сказала, что папа уехал и не вернется. Видимо, Альфред устал от семьи, как это часто бывает.

– От какой еще семьи? – вскричала Верда, чем нешуточно меня испугала. – От коров своих, да овец? Дочь у него одна, нет никого больше!

– А жена?

– Померла уж давно! Значит так, пойди и потребуй с его дочери миску творога, скажи, что Альфред должен был мне. Да грибы-то оставь, дурында!

Я вылетела на улицу с бешено колотящимся сердцем. В голове не укладывалось, что та маленькая девочка сейчас совсем одна в большом доме, а родной отец уехал и не сказал куда.

Верда, требующая взять творог, а не привести ребенка, чтобы за ней следить, пока Альфред не вернется, вогнала меня в еще больший ступор.

Стучала в дверь фермерского дома довольно долго, пока малышка не появилась в окошке.

– Папа?!

– Нет, милая, – я нервно улыбнулась, сдерживаясь, чтобы не потребовать впустить меня внутрь. – Я в гости пришла, меня попросили за тобой присмотреть. Впустишь?

– Я не знаю вас. Кто попросил? Папа попросил? А когда он сам приедет?

– Папа, да, – я стыдливо спрятала глаза. Лгать маленькому ребенку совесть не позволяла, но по-другому к ней в доверие было не втереться. – Он попросил меня побыть с тобой.

Надежда в глазах девочки погасла, сменившись разочарованием. Заскрипел засов, и дверь отворилась.

Ребенку на вид было лет шесть. Я смотрела на него во все глаза и не могла поверить, что всю ночь, а может, и дольше, шестилетняя девчушка провела в одиночестве.

– Входите скорее, – испуганным голосом попросила она. – Волки тут ходят.

Я переступила через порог и заперла за собой дверь. Что делать дальше, совершенно не представляла. Если Альфред вернется, ему не составит труда сдать меня полиции за проникновение на чужую территорию, но оставить ребенка мне бы не хватило сил. Стоило убедиться, что в доме безопасно, в шкафах достаточно еды, и уже тогда можно уходить.

ГЛАВА 4

– Меня Ларой зовут, – тихонько сказала девчушка, спрятав руки за спину. Лара держалась от меня на расстоянии, поближе к лестнице на второй этаж. – А вас как?

– Амбер, – я присела на подлокотник дивана, осмотрела более чем скромное убранство дома. В просторной гостиной был камин, старый потрепанный временем диван и длинный стол с дюжиной стульев. На окнах висели занавески в синий цветочек. Значит, и фермер на своих товарах денег не зарабатывал.

– Когда папа приедет? – глаза Лары вновь увлажнились. – Почему он сказал, что не вернется? Может быть, меня к нему отвезут? Это вы за мной приехали, чтобы отвезти к папе?

Я не знала ответов на ее вопросы и могла только проигнорировать их, пусть и с сожалением:

– Давно он уехал?

– Той ночью. Не этой, а той, что была до нее. Позавчера. Он взял три чемодана, погрузил их в телегу и уехал. Сказал мне, что найдутся добрые люди, которые за мной присмотрят. Это вы тот добрый человек?

– Добрые люди присмотрят? – ошарашенно спросила я. Альфред не мог же просто бросить свою дочь? Не мог ведь, правда? В моей голове это просто не укладывалось.

– Папа сказал мне, чтобы я пошла к бабке Верде и попросилась пожить с ней. Или к дяде Римосу, или к кому-нибудь еще, – Лара села на пол и прижала коленки к груди. В синих глазах плескалась боль. – Он что, насовсем уехал, да?

– Похоже на то, – машинально ответила я, но вовремя спохватилась: – Не знаю, Лара. Но добрый человек, который за тобой присмотрит, уже нашелся.

Решение мной было принято мгновенно. Я не думала ни секунды, да и о чем тут думать? Бросить маленькую девочку так же, как это сделал ее отец, или так, как когда-то мой? После смерти мамы папа запил, а я осталась один на один с самой собой. Лару постигла такая же участь, и мне не нужно было спрашивать у нее, как она себя чувствует – я и так знала.

Опустилась на пол рядом с Ларой, приобняла ее за плечи:

– Я буду с тобой, не волнуйся, хорошо? – тихо проговорила я, понимая, что никуда уже не смогу уехать из Дворецкого. – Но ты должна будешь мне помочь.

– Чем? – Лара перестала всхлипывать и подняла на меня удивленный взгляд.

– У меня никогда не было детей, и я не знаю, как с ними обращаться. Чтобы мы с тобой стали друзьями, то должны друг друга слышать и слушать, хорошо?

– Друзьями? Папа говорил, что маленькие дети не должны дружить со взрослыми людьми.

– Тогда будем сестрами, как тебе такая идея?

– Это тоже неправда, мы не сестры, – вздохнула девочка. – Но я согласна. Только пока папа не приедет, да?

– Конечно, – спустя секундную паузу кивнула я и, обняв ребенка, зажмурилась. Сердце рвалось на части от боли, я прижимала незнакомую девочку к себе и будто воочию видела себя из прошлого.

Мне было всего десять, когда отец прогнал меня из дома. Ларе сейчас лет шесть от силы. Но не важно, сколько тебе лет, когда предают близкие люди, предательство в любом возрасте ощущается страшнее смерти.

Могу ли я привести Лару к Верде? Одна мысль об этом вызывала тихий ужас. Ребенку не следовало пить ту воду, в которой моются кружки, да и спать на голом твердом топчане тоже не стоит. В доме старушки стоит жуткая вонь кислятины, а горы хлама скрадывают почти все свободное пространство.

Но что, если я останусь в доме Лары, а ее отец вернется? Я долго думала об этом и решила, что если Альфред вдруг по какой-то причине приедет за дочерью, я успею незаметно сбежать. Ну или останусь и объясню, что я и есть тот самый “добрый человек”, который заботился о его ребенке.

– Кушать хочешь? – спросила я со вздохом.

Лара кивнула и виновато сказала:

– Только я готовить не умею. Вчера разожгла огонь в камине и пожарила сосиски, но потом испугалась, что огонь перекинется на пол, и дом сгорит. Больше я спички не трогала. Но ты взрослая, ты можешь приготовить, да?

– Могу. Сосиски? – удивилась я. – Обычные?

– Что значит “обычные”?

– Покажи-ка мне, какие ты готовила.

Лара поднялась и побежала на кухню, я двинулась следом за ней.

На кухне, в отличие от гостиной, мебели было побольше. Вся деревянная, и явно сделана очень давно. Стол со стульями у окна, островок для готовки, и навесные шкафы для продуктов. Посуда хранилась в тумбах островка.

Из продуктов я не увидела ничего, что продается в магазинах. Ни круп, ни сахара и соли, ничего такого. Только яйца, мука, молоко, творог, сыр.

Мясом была забита холодная кладовая, в которую Лара отвела меня по узкой лестнице из кухни. Спускались мы глубоко вниз, намного глубже, чем обычно делаются погреба. Там же хранились овощи и зелень. В целом, прожить можно, но мой желудок истерично требовал сладкого чаю. Любила я чай с сахаром и печеньем, и ничего поделать с этим не могла.

– Вот сосиски, – девочка ткнула пальчиком в ящик.

Я уже видела такие сосиски раньше, и даже как-то пыталась приготовить своими руками, но свиные кишки все время рвались.

– Папа перекручивает мясо, потом набивает им кишки. Гадость, скажи же? Но вкусно, если пожарить их на огне.

– Вкусно, – согласилась я, проглатывая слюну. Давно в моем рту не было нормальной еды, и сейчас я готова была позавтракать жирными сочными сосисками, а не кашей или яичницей. – Но мы с тобой приготовим омлет, да? Мясо поедим на обед.

– Почему?

– Потому что оно тяжелое для наших желудков, которые в такую рань еще спят.

– Чего? – Лара рассмеялась.

– Того, – я тоже улыбнулась, услышав ее смех,и порадовалась, что девочка так легко смогла переключиться. – Пойдем наверх, поедим и посмотрим, что у вас есть. Кроме как за тобой, еще и за животными нужно приглядывать.

– Не нужно, – поморщилась Лара. – Папа куда-то увел всех коров той ночью. Он выгнал их из сарая, потом свиней, овец и коз. Лошади тоже ушли.

– Как это? – нахмурилась я. – Отдал кому-то?