– Знаешь, а дело может оказаться совсем простым. Найти истцов и узнать, что за сделка у них была с Маком. А заодно и получить документы из Нью-Йорка. Я поговорю с ФБР.

21

Джейк знал только одно место в округе, где можно поесть и быть абсолютно уверенным, что там никто и никогда не узнает адвоката – ни действующего, ни лишенного лицензии. Этим заведением была деревенская забегаловка «Опилки», ее облюбовали белые лесорубы и фермеры, а черные всегда обходили стороной. Джейк был там только один раз вместе с Гарри Рексом, который искал свидетеля по делу о разводе из-за насилия. Мак Стаффорд никогда там не был и даже не мог вспомнить, когда в последний раз проезжал мимо.

Чтобы избежать полуденной суеты, они встретились на посыпанной гравием стоянке в половине двенадцатого и остановились посмотреть на двух черных медведей в клетке у крыльца. На покосившемся флагштоке развевалось боевое знамя Конфедерации.

Джейк посмотрел на машину Мака – угловатый «вольво» с большим пробегом – и похвалил:

– Хорошие колеса.

– Из «Развалюхи напрокат». Аренда на шесть месяцев, все за наличные, включая страховку.

– Не отслеживается, верно?

– Абсолютно.

– Номера штата Теннесси.

– Сейчас я живу в Мемфисе, снимаю крошечную квартирку, которую никто никогда не найдет. Еще одна сделка за наличные.

Входная дверь открывалась в тесный деревенский магазинчик со скрипучими досками на полу, копченостями, висящими над кассой, низкими потолками, полудюжиной потрепанных кресел-качалок, расставленных вокруг неиспользуемой буржуйки. Они кивнули кассиру за прилавком и прошли в обеденный зал – большую пристройку с неровным линолеумным полом, спускавшимся к задней стене. Стены были завешаны календарями футбольных матчей университетов Миссисипи, штата Миссисипи и Южного Миссисипи, а также двухгодичных колледжей и средних школ.

Они заняли небольшой столик в углу, и к ним подошла официантка.

– И как у нас сегодня дела, джентльмены? – защебетала она.

– Просто замечательно. Мы умираем от голода.

– Сегодня фирменное блюдо – тушеная говядина и кукурузный хлеб с перцем халапеньо. Пальчики оближешь.

Джейк кивнул и добавил:

– И еще чай со льдом без сахара.

– Мне то же самое, – сказал Мак.

Она удалилась, так и не записав заказ.

Мак предпочитал сидеть спиной к стене, лицом к двери. На нем была бейсболка с низко надвинутым козырьком и другие очки. Его шансы быть узнанным в столовой «Опилок» были примерно такими же, как и в тропических лесах Коста-Рики.

– Давно ты вернулся? – поинтересовался Джейк.

– Сегодня мой одиннадцатый день.

– И как тебе тут по возвращении?

– По-разному. Очень рад, что вижусь с мамой. Иногда я езжу в Гринвуд и провожу с ней время. Ей почти восемьдесят, но она до сих пор в приличной форме и сама водит машину. Она не видела Хелен с Марго с тех пор, как я ушел, и это еще больше усиливает у меня чувство вины. И стыда. Это было низко с моей стороны, Джейк. Вот так исчезнуть. Я хочу сказать, что тогда я отчаянно пытался уйти от Лизы, избавиться от юридической практики и всего такого, но нельзя покидать людей, которых любишь. Мне следовало просто развестись, закрыть офис, переехать в Мемфис или Джексон и устроиться продавать недвижимость или новые «шевроле», да что угодно, чтобы прокормиться. Я бы выжил, черт возьми, я бы заработал больше денег на простой стрижке травы.

Официантка поставила на стол два больших пластиковых стакана с чаем.

– Лимон там, – кивком показала она.

Джейк произнес:

– Еще не поздно попробовать все начать заново. Ты же не старик какой-то.

– Посмотрим. Я стараюсь войти в колею. Но временами это так трудно. Плюс еще есть страх, что однажды за мной придут и постучат в дверь.

– Это вряд ли.

Мак сделал глоток и сказал:

– Не могу поверить, что Марго взяла и позвонила. Интересно, чего она хочет.

– Может, она хочет увидеть отца. Ее мать умирает. Ее мир рушится. Вы были близки?

– Скорее, нас связывали обычные отношения отца и дочери. Ничего особенного. Девочки всегда предпочитали проводить время с матерью, и это всех устраивало. Честно говоря, Джейк, я старался как можно меньше находиться дома. Брак не заладился с самого первого дня. Чтобы спасти его, мы решили завести двоих детей, что не редкость. Сколько раз ты слышал это от разводящихся пар?

– Не меньше сотни.

– Это не сработало. Ничего не сработало.

– Я понимаю, ужасно так говорить, Мак, но, может, для тебя все начнет налаживаться, когда Лизы не станет. Ты так не думаешь?

– Уж хуже не будет точно. У девочек наверняка возникнут проблемы. Когда я жил с ними, они были близки с матерью, но переходный возраст только начинался. Кто знает, что изменилось с тех пор.

– Попытаешься получить опеку?

– Еще рано об этом говорить. Я не хочу создавать проблемы прямо сейчас. Кроме того, девочки уже достаточно взрослые, чтобы выбирать, где и с кем им жить. Со мной или со своими бабушками и дедушками. Подозреваю, Герман не пожалеет сил, чтобы девочки остались с ними. Меня трудно назвать заботливым отцом, понимаешь? Если они останутся с Баннингами, я буду где-то рядом и попытаюсь вернуть доверие. Это будет непросто, но я должен с чего-то начать.

Джейк, отхлебнув чай, ничего не ответил. Несколько фермеров в комбинезонах с шумом вошли в зал и заняли, судя по всему, свой обычный столик.

– Узнаешь кого-нибудь? – шепотом спросил Мак.

– Никого. Я постоянно поражаюсь, как в округе с населением в тридцать тысяч оказывается так много людей, которых я не знаю.

Той же официантке потребовалось около пятнадцати секунд, чтобы вызвать недовольство фермеров – они начали жаловаться на плохое обслуживание. Она удалилась на кухню. Кто-то упомянул о вчерашней игре «Кардиналов», и темой разговора стал бейсбол.

Немного послушав, Мак улыбнулся:

– Знаешь, Джейк, временами мне не верится, что я вернулся. Первые пару лет я вообще не думал о возвращении. Я пытался стереть прошлое из памяти, но чем дольше отсутствовал, тем больше скучал по дому. Однажды я был в рыбацком лагере в Белизе и увидел парня в бейсболке Обернского университета. Это было в октябре, и я вдруг ужасно заскучал по футбольным матчам Университета Миссисипи. По вечеринкам до и после игр. Я скучал по друзьям тех дней и очень скучал по маме. Мы стали переписываться. Я был осторожен и направлял письма через Панаму. Было так приятно получать вести из дома. Чем больше я читал ее письма, тем отчетливее понимал, что должен вернуться.

– А как ты узнал, что Лиза больна?

– Кто-то сказал маме. У нас есть друг семьи из Гринвуда, а у того в Клэнтоне какие-то родственники или друзья. И они обмениваются новостями.

Официантка поставила перед ними две большие дымящиеся миски, в каждой из которых было достаточно тушеного мяса для небольшой семьи, а также принесла толстые ломти кукурузного хлеба, намазанные маслом. При виде аппетитного блюда они оставили разговоры и принялись за еду. Столик рядом заняли местные жители, один из которых долго разглядывал Мака, а потом потерял к нему интерес.

Закончив есть, они расплатились на кассе. Мак оставил свой «вольво» в «Опилках» и сел в машину Джейка. Через пятнадцать минут они уже въезжали в Клэнтон, возле площади Джейк спросил:

– И что ты сейчас чувствуешь? Ностальгию? Удовлетворение? Волнение от возвращения?

– Ничего из перечисленного. Конечно, никаких приятных воспоминаний. Я был несчастлив здесь и уехал в сорок два года, не представляя, как смогу прожить здесь, ничего не изменив, до шестидесяти или семидесяти лет.

– У меня такие мысли тоже возникали.

– Ничего удивительного. Подобные мысли появляются у всех. И конца этому не видно, потому что просто не можешь позволить себе уйти на пенсию.

– Хочешь увидеть свой старый офис?

– Нет. А что там теперь?

– Магазин йогуртов. Замороженных. Довольно вкусно.

– Я бы держался подальше от этой части площади.

Джейк припарковался на боковой улице. Они нырнули в переулок и через несколько секунд открыли заднюю дверь, ведущую в его кухню. По распоряжению Джейка, входная дверь офиса была заперта. Алисия, встав, улыбнулась, но не представилась. Опять же, по распоряжению Джейка. Она не должна была упоминать имя Мака Стаффорда. Она кивнула в сторону закрытой двери маленькой переговорной внизу.

Мак подошел к ней и глубоко вздохнул.

22

Марго стояла у окна и смотрела сквозь жалюзи. Она не обернулась, когда он вошел. Казалось, она не слышала его шагов.

Мак закрыл дверь, подошел к ней и остановился в нескольких футах. Он был готов к неловкому объятию, а затем к часу еще более неловкого разговора. Он был готов к слезам и извинениям и надеялся, что его хоть в какой-то степени простят.

Она сильно выросла, и теперь длинные темные волосы падали ей на плечи. Она по-прежнему была стройной. Лиза всегда следила за своей фигурой и контролировала питание девочек. Дисциплина приносила свои плоды, потому что Марго, по крайней мере со стороны, выглядела старше семнадцати.

Мак настроил себя на борьбу с эмоциями, воспоминаниями, старался удерживаться от просмотра заветных фотографий маленьких девочек с косичками, в красивых пасхальных платьях и танцевальных костюмах. Пытался не думать о сказках на ночь, о первом дне в детском саду, сломанной руке, новом щенке. Он так долго прятал эти воспоминания, что рассчитывал похоронить их навсегда, но стоило ему увидеть дочь, как колени у него задрожали, а в горле перехватило. Он тяжело сглотнул, сжал челюсти и усилием воли взял себя в руки, чтобы справиться с волнением. От Марго сейчас так много зависело.

Наконец она повернулась и посмотрела на него. В глазах у нее блестели слезы.

– Почему ты вернулся?

– Я надеялся, мы обнимемся.

Она лишь еле заметно покачала головой и бесстрастно произнесла:

– Никаких объятий, Мак. Во всяком случае, пока.

Его поразило, что дочь назвала его «Мак», и он приготовился к новым сюрпризам.

Марго холодно смотрела на него, и ее влажные глаза, казалось, прояснились. Она показала на стул у стола рядом с ним и сказала:

– Может, ты сядешь там, а я сяду здесь?

Не говоря ни слова, Мак сел, и она тоже. Их разделял стол. Он разглядывал ее лицо и испытывал восторг. Она его тоже рассматривала, но явно мнения пока не составила. У нее были лучистые карие глаза Лизы, пухлые губы и идеальная кожа. А еще – его высокие скулы и округлый подбородок. Поскольку она не улыбалась, Мак не знал, какие у нее зубы, хотя, как он с ужасом вспомнил, когда ей было двенадцать, они заплатили стоматологу-ортопеду кучу денег. Зубы должны быть идеаль- ными.

– А зачем борода? – спросила она тоном, который почти не оставлял сомнений в том, что растительность на его лице ей не понравилась.

– Я устал от своего вида.

– Часть маскировки?

– Само собой, и очки тоже.

– Ты выглядишь намного старше, чем я помню.

– Спасибо. Ты тоже. Как мама?

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я когда-то был на ней женат и мне не все равно.

Усмехнувшись, Марго отвела взгляд.

– Она очень больна, весит не больше восьмидесяти фунтов. Мне трудно поверить, что тебе действительно не все равно.

Он понимающе кивнул и восхитился ее прямотой. Он заслужил все, что она решит ему сказать.

– А Хелен? Как она держится? – спросил он.

– Тебе правда есть до нас дело, Мак?

– Знаешь, мне кажется «папа» звучит лучше, чем «Мак», мы можем об этом договориться?

– Зачем? Пытаешься снова стать отцом? Ты отказался от отцовства, когда бросил нас. Ты не имеешь права считать себя моим отцом.

– Сурово! Но я по-прежнему твой отец, по крайней мере, биологически. И с этим ничего не поделаешь.

– Эмоционально ты перестал им быть. Ты сам отказался, когда бросил нас. А теперь ты вернулся, Мак, так что у тебя на уме? Чего ты добиваешься?