Мисс Рэчел Винрэс, двадцати четырех лет, стояла в нижнем салоне корабля, принадлежавшего ее отцу, и нервничала в ожидании своих дяди и тети. Начать с того, что, хотя они и были ее близкими родственниками, она их почти не помнила; потом – они были пожилые; наконец, как дочь своего отца она была обязана развлекать их. От первой встречи с ними она ожидала того, что обычно ожидают современные люди от знакомства с себе подобными, относясь к нему как к очередному физическому неудобству – вроде тесных туфель или сквозняка. Рэчел уже была неестественно напряжена. Она принялась укладывать вилки на обеденном столе строго параллельно ножам и тут услышала мужской голос, мрачно проговоривший:

– В темноте ничего не стоит упасть с этих ступенек вниз головой.

А женский голос добавил:

– И убиться насмерть.

На последнем слове женщина показалась в дверях. Высокая, большеглазая, закутанная в багровую шаль, миссис Эмброуз была необыкновенно хороша, хотя в ней не чувствовалось тепла – глаза ее смотрели прямо и оценивающе. Ее лицо было мягче античных лиц, но в то же время в нем было гораздо больше решительности, чем у обычной миловидной англичанки.

– Рэчел! Ну, здравствуй, – сказала она и протянула руку.

– Здравствуй, дорогая, – сказал мистер Эмброуз, склоняя голову для поцелуя. Его племяннице сразу и безотчетно понравились его угловатая фигура, большая голова, крупные черты лица и проницательные, но в то же время наивные глаза.

– Позовите мистера Пеппера, – велела Рэчел слуге.

Сели: муж и жена по одну сторону стола, а их племянница – напротив.

– Отец попросил меня начать, – объяснила Рэчел. – Он очень занят там с командой… Вы знаете мистера Пеппера?

Тихо вошел невысокий человечек, похожий на деревце, перекошенное ураганом на одну сторону. Кивнув мистеру Эмброузу, он пожал руку Хелен.

– Сквозняки, – пожаловался он, поднимая воротник пиджака.

– Вы по-прежнему страдаете ревматизмом? – спросила Хелен. Голос у нее был низкий и чувственный, хотя сейчас она говорила с отсутствующим видом: перед ее глазами еще стояли картины города и реки.

– Кто раз встретился с ревматизмом, боюсь, не расстанется с ним никогда, – ответил человечек. – В некоторой степени это зависит от погоды, хотя не настолько, как принято считать.

– Во всяком случае, от этого не умирают, – сказала Хелен.

– Как правило – нет, – согласился мистер Пеппер.

– Суп, дядя Ридли? – спросила Рэчел.

– Спасибо, дорогая, – отозвался тот и, протягивая свою тарелку, вполне различимо прошептал со вздохом: – Она совсем не похожа на мать!

Хелен не успела вовремя грохнуть стаканом об стол, поэтому Рэчел все услышала и тут же густо покраснела.

– Как же эти слуги обращаются с цветами! – торопливо проговорила она. Поджав губы, она поставила перед собой вазу и стала вынимать из нее мелкие тугие хризантемки, аккуратно, одна к одной, раскладывая их на скатерти.

Последовала пауза.

– Вы ведь знали Дженкинсона, Эмброуз, не так ли? – спросил через стол мистер Пеппер.

– Дженкинсона из Питерхауза?^[3]

– Умер, – сказал мистер Пеппер.

– Боже! Я знал его – лет сто назад. Он еще перевернулся на челноке, помните? Чудаковатый тип. Женился на юной табачнице и жил на Болотах^[4]. Не слышал, что с ним потом стало.

– Виски, морфий… – со зловещей лаконичностью сообщил мистер Пеппер. – Написал комментарий. Говорят, безнадежный бред.

– А ведь у него были большие способности, – сказал Ридли.

– Его предисловие к Джеллаби до сих пор держится. Что удивительно, учитывая, как быстро сменяются учебники.

– Кажется, еще у него была какая-то теория насчет планет? – спросил Ридли.

– С мозгами у него было не все в порядке, это точно, – кивнул мистер Пеппер.

В этот момент по столу прошла дрожь, фонарь снаружи закачался. Сейчас же несколько раз пронзительно прозвенел электрический звонок.

– Отбываем, – сказал Ридли.

Затем пол будто приподняло волной – слегка, но ощутимо, – потом уронило вниз и опять приподняло, еще более ощутимо. Огни в незашторенном окне пошли назад. Корабль издал громкий тоскливый зов.

– Отбываем! – сказал мистер Пеппер.

Другие корабли так же печально ответили с реки. Ясно были слышны плеск и шелест воды, судно покачивалось, и стюарду, принесшему тарелки, пришлось удерживать равновесие, когда он задергивал занавес. И снова беседу прервала пауза.

– А что Дженкинсон из Кэтса, вы еще поддерживаете с ним отношения? – спросил Эмброуз.

– Так же, как и все. Собираемся раз в год. В нынешнем году он имел несчастье потерять жену, поэтому встреча была довольно тягостной.

– Да, понимаю, – согласился Ридли.

– У него есть незамужняя дочь, которая вроде ведет его хозяйство, но это, разумеется, совсем уже не то, особенно для человека его возраста.

Оба джентльмена глубокомысленно покивали, очищая яблоки.

– Ведь он, сдается, написал книгу? – спросил Ридли.

– Написал, но больше уже не напишет! – заявил мистер Пеппер с такой свирепостью, что привлек внимание обеих дам. – Не напишет больше ни одной, потому что и ту за него написал кто-то другой, – продолжал мистер Пеппер, подпуская все больше яда. – Иначе и быть не может, если все постоянно откладывать на потом, собирать окаменелости и приделывать норманнские арки к свинарникам.

– Признаюсь, я ему сочувствую, – проговорил Ридли с меланхолическим вздохом. – Я испытываю симпатию к людям, которые ничего не могут начать.

– Горы хлама, скопившегося за жизнь, прожитую зря, – не унимался мистер Пеппер. – У него столько хлама, что и в хороший сарай не влезет.

– А некоторым из нас этот порок не знаком, – сказал Ридли. – Только что вышла еще одна работа нашего общего друга Майлза.

Мистер Пеппер издал короткий едкий смешок.

– По моим подсчетам, он выпускает два с половиной тома ежегодно – что, если вычесть время, проведенное им в колыбели, и другие издержки, свидетельствует о похвальнейшей плодовитости.

– Да, вполне оправдалось то, что говорил о нем старый ректор.

– Они были в таких отношениях… – сказал мистер Пеппер. – Вы знаете о коллекции Брюса? Между нами, конечно.

– Еще бы, – со значением ответил Ридли. – Для богослова он был весьма фриволен.

– Водяная колонка в переулке Невилля?

– Именно.

Обе дамы, как и приличествует их полу, прекрасно умели поддерживать беседу мужчин, не прислушиваясь к ней, а тем временем, никак не подавая виду, думать о чем-либо своем – о воспитании детей, об использовании противотуманных сирен в опере или о чем угодно еще. Хелен лишь показалось, что Рэчел для хозяйки не слишком-то хлопотлива, а еще – что ей следовало бы унять свои руки.

– А может?.. – предложила наконец Хелен, и они обе поднялись и вышли, к легкому удивлению джентльменов, которые либо полагали, что дамы внимательно их слушают, либо вообще забыли о присутствии женщин. Уже в дверях Рэчел и миссис Эмброуз услышали, что Ридли сказал, откидываясь в кресле: «Да, много странного случалось во время оно», – а оглянувшись, увидели, как вдруг переменился мистер Пеппер, – теперь одежда на нем будто сидела свободнее, а сам он стал похож на подвижную и проказливую старую обезьянку.

Укутав головы газовыми платками, женщины вышли на палубу. Теперь судно ровно шло вниз по реке, мимо темных силуэтов стоящих на якоре кораблей, а Лондон превратился в огненный рой, над которым мерцал бледно-желтый ореол. Горели огни больших театров, огни длинных улиц, светились бесчисленные соты домашнего уюта и одинокие огни в вышине. Тьма никогда не поглотит их, сотни лет уже тьма не опускалась на это место. Жутко было сознавать, что город обречен сверкать до конца времен все так же и все там же, по крайней мере, это было жутко сознавать людям, пустившимся в морские странствия. В их глазах город был подобен отделенному от остальной земли кургану, на котором человек оставил вечные рубцы и зажег на нем вечное пламя. С палубы корабля им показалось еще, что город похож на трусливо припавшего к земле, сидящего на корточках скрягу.

Они стояли рядом, облокотившись на перила, и Хелен спросила:

– Ты не замерзнешь?

Рэчел ответила:

– Нет, – и, немного помолчав, добавила: – Как красиво!

Уже мало что было видно: мачты, темные очертания берега, ряд сверкающих иллюминаторов невдалеке. Судно пыталось идти против ветра.

– Как дует… как дует! – Рэчел хватала ртом воздух, и ветер будто швырял слова обратно ей в горло. Рядом с ней ветру сопротивлялась и Хелен, но вдруг, словно подхваченная демоном движения, она понеслась по палубе, придерживая руками волосы и путаясь ногами в юбках. Однако постепенно неистовый дух ослаб, и скоро от него остался лишь холодный резкий ветер. Через щель между шторами они увидели, что в столовой уже пошли в ход длинные сигары, что мистер Эмброуз резко откинулся в кресле, а мистер Пеппер собрал щеки в глубокие складки и его лицо стало похоже на вырезанное из дерева. Отзвук громкого смеха едва донесся до женщин, но тут же потонул в шуме ветра. Там, в тепле, в сухости, в ярком желтом свете, Пепперу и Эмброузу не было дела ни до грохота стихии, ни вообще до чего-либо нынешнего: они пребывали сейчас в Кембридже, году этак в 1875.

– Они старые знакомые, – улыбнулась Хелен, глядя на них. – Так, ну а нам найдется комната, чтобы посидеть?

Рэчел открыла дверь.

– Это скорее веранда, а не комната, – сказала она.

И правда, здесь было мало от замкнутого постоянства человеческого жилища на твердой земле. Посередине к полу был привинчен стол, а стулья прибиты к стенам. От тропического солнца настенная обивка выгорела и приобрела бледный зеленовато-голубой оттенок, зеркало в рамке из раковин – его смастерил стюард долгими тягучими часами в южных морях, – хотя и грубо сработанное, привлекало глаз как затейливая диковина. Каминная доска была задрапирована плюшевой занавеской с кистями и украшена скрученными раковинами с красным нутром, похожими на рога единорогов. Два окна выходили на палубу; от лучей, бивших через них, когда корабль жарился под солнцем где-нибудь на Амазонке, гравюры на противоположной стене выцвели до блеклой желтизны, и теперь Колизей едва можно было отличить от королевы Александры^[5], играющей со спаниелями. Пара плетеных стульев приглашала погреть руки у каминной решетки с облупившейся позолотой; над столом висел большой фонарь – из тех, что издалека возвещают путнику в темных полях о близости жилья.

– Странно, все оказываются старыми знакомыми мистера Пеппера, – нервно проговорила Рэчел. Она чувствовала себя неуютно из-за холода и странной молчаливости Хелен.

– Ты, наверное, к нему привыкла? – спросила ее тетка.

– Он похож на это. – Рэчел направила свет фонаря на окаменелую рыбу в сухом аквариуме и взяла ее в руки.

– По-моему, ты слишком жестока, – заметила Хелен.

Рэчел тут же попыталась смягчить то, что вырвалось у нее против воли.

– Я не так хорошо его знаю, – сказала она и поспешила укрыться за фактами, поскольку ей казалось, что старшие всегда предпочитают их чувствам. Она поведала все, что знала об Уильяме Пеппере. Когда они жили дома, он навещал их каждое воскресенье; он разбирался во всем – в математике, истории, древнегреческом, зоологии, экономике и в исландских сагах. Он перелагал персидские стихи на английскую прозу и английскую прозу – на греческие ямбы; он также был специалистом по нумизматике и по чему-то еще, кажется по движению транспорта.

Он отправился с ними, то ли чтобы собирать какие-то морские диковины, то ли чтобы написать о возможном пути Одиссеевых странствий – его главным увлечением были древние греки.

– У меня есть все его брошюры, – сообщила Рэчел. – Такие маленькие. Тонкие желтые книжечки.

Судя по всему, она их не читала.

– Он когда-нибудь любил? – спросила Хелен, садясь.

Этот вопрос неожиданно оказался к месту.

– У него вместо сердца – старый башмак, – заявила Рэчел, забыв сравнение с окаменелой рыбой. Однако ей тут же пришлось признать, что она никогда не спрашивала об этом мистера Пеппера.