Сейчас мне нужно будет подписать открытку. Да, я должна успеть на почту, если получится. Отнесу ее сама… Если есть еще время, я расскажу, о чем был разговор. О покраске кресла. Мальчик настолько глуп, что может начать красить его сразу после дождя, и тогда оно будет испорчено.

– Глупости, – сказал Л. – Ничего не случится.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Хорошо, раз ты точно уверен. Моя мама хочет зеленый цвет. Она не позволила бы мне красить после дождя. Мальчик ужасно глуп! Я обнаружил, что он наносит краску, не соскоблив старую.

И так далее…

Это очень похоже на Моргана, включая его доверие мнению Леонарда: «Где ты достал эти ботинки? Ручки “Waterman¹⁷⁶” самые лучшие?».

5 мая, среда.

Мы были в Родмелле с четверга по вторник, что, повторюсь, оправдывает пропуски в дневнике. Когда мы сели ужинать в субботу, на пороге возник Дезмонд. Чтобы все объяснить, мне пришлось бы рассказывать об ужине [у Клайва Белла] на Гордон-сквер 46 с Дезмондом, Литтоном и Мэри, а я не очень люблю это описывать. «Дезмонд, – это слова Л., а не мои, и я цитирую его, чтобы самой не злословить, – создает в комнате атмосферу духоты». Шел дождь. Он откинулся в кресле, курил сигареты, ел сладости и открывал романы, которые никогда не читал. Работа редактором заглушила в нем остатки честолюбия, и теперь он самодоволен. Самодовольство разочаровывает. Чем гордиться-то? С Дезмондом кажется, будто за окном все время день.

Мы работали над книгой Котелянского¹⁷⁷. Неужели и его я обошла стороной? От рукопожатий К. хрустят косточки: ладонь, хотя и маленькая, тверда как камень и вполне соответствует этому плотному солидному сосредоточенному человеку. Котелянский всегда говорит правду и ищет ее в психологии – довольно странное занятие, от которого завянет даже пышно цветущий сад. Его слова звучат так убедительно. Мы печатаем Горького¹⁷⁸, и, возможно, это шаг в пропасть, но я не уверена. Котелянский страшно раскритиковал Марри. Полагаю, КМ вернулась¹⁷⁹, и теперь я развлекаю себя глупой игрой «кто сделает первый шаг?». Думаю, это будет Марри, но если нет, то мы не встретимся еще год или два.

Но поспешим к кульминации: Массингем¹⁸⁰ предложил Леонарду пост Брэйлсфорда¹⁸¹ в «Nation», чтобы он занимался иностранными статьями за £400 в год. Проблема в том, что придется ездить на работу по понедельникам и, возможно, средам, а это связывает нас по рукам и ногам. Если утрясти график, Леонарда все устроит. Он смог бы бросить рецензирование, заниматься более интересной работой, получать зарплату получше, и, вероятно, я бы тоже оставила рецензии – такова моя цель. Но это не столь важно. Признаюсь, мне нравится делать Л. комплименты – я не хвастаюсь, хотя это кажется правильным. Итак, наши дела снова пошли в гору. Литтон ужинал здесь вчера вечером и выглядел уверенным в себе, счастливым и готовым всерьез взяться книгу о королеве Виктории¹⁸². Нужно сразу уведомить «Chatto & Windus»¹⁸³, чтобы в нужный момент им хватило бумаги.

8 мая, суббота.

Массингем отложил встречу с Л., что, вероятно, свидетельствует о неких препятствиях. Хорошенько поразмыслив, я поняла, что не буду сожалеть, если сделка сорвется, поскольку такого рода работу не компенсируют никакие деньги, включая все золото Перу, положенное к моим ногам, как говорит мисс Митфорд¹⁸⁴. Кроме того, зачем мне надевать ошейник на Леонарда, чтобы освободиться самой? Отчасти из-за Литтона, отчасти из-за ужаса написания одной, двух, трех, четырех рецензий, три из которых о Митфорд, я стенала, ворчала и чувствовала себя запертой в клетке, а все мои желанные цели, особенно «Комната Джейкоба», исчезали за горизонтом. Один обзор в неделю, однако, мне не повредит.

Уолтер [Лэмб], Адриан с Карин и Молли Гамильтон ужинали у нас в среду. Беспорядочная оживленная болтовня – не могу вспомнить ни одного диалога. Возможно, с Молли и Карин это неизбежно: Карин глуховата, а Молли туповата на эмоции. Как я заметила, она всегда заводит разговор, лишь бы заполнить паузу, даже если нечего сказать. Как странно, что миру вообще нужны женщины с профессией. Она читает 500 романов по 5 шиллингов каждый ради приза в соревновании; в поезде по дороге домой ей пришлось перекусить порцией какой-то отвратительной дряни. Все обсуждали политику, а мы с Адрианом пытались заставить Молли определиться с ее якобы дальновидной позицией. Ей скучны средства, но она верит в цель. Полагаю, в один прекрасный день она станет членом парламента¹⁸⁵, но женщинам на выборах не везет, а лейбористы и вовсе избегают дам.

Вчера я пила чай с Саксоном в Клубе и, вспомнив былые одинокие вечера своей жизни, когда супружеская жизнь казалась такой яркой и безопасной, пригласила его на ужин. Интересно, пугает ли его одиночество, как оно когда-то пугало меня? Осмелюсь сказать, что офисная работа – отличный предохранитель от этого¹⁸⁶.

11 мая, вторник.

Стоит отметить на будущее, что творческая энергия, которая так приятно бурлит, когда только начинаешь писать новую книгу, через некоторое время утихает, и работа идет более стабильно. Возникают сомнения. Потом смирение. Решимость не сдаваться и предвкушение новой формы держат тебя крепче, чем что-либо еще. Я немного обеспокоена. Как мне осуществить свою задумку? Когда приступаешь к работе, чувствуешь себя путешественником, который уже бывал в распростертой перед ним стране. Я не хочу писать в этой книге ничего, что не доставляет мне удовольствие. Но писать вообще трудно.

Л. уехал в Лондон на встречу с избирателями¹⁸⁷. Целых восемь джентльменов хотят узнать его взгляды. Потом он будет пить чай с Котелянским. Думаю, встреча уже началась и домой Л. вернется поздно. После обеда я набирала текст и занималась рассказом Моргана¹⁸⁸. Вышла купить булочку, позвонила мисс Милан¹⁸⁹ по поводу чехлов для кресел и, когда я закончу писать здесь, собираюсь почитать Беркли. В 14:15 Синтия Керзон¹⁹⁰ вышла замуж за капитана Мосли¹⁹¹. Хотя до 15:30 было лето, сейчас уже набежали черные тучи, поэтому мне надо закрыть окно и надеть кофту. Несса возвращается в пятницу¹⁹². Клайв с Мэри в Париже. В воскресенье я пила чай с Адрианом и Карин и видела всех детей; Джудит – большой ребенок, Энн – вылитая мать с рисунка Уоттса¹⁹³, но обе – типичные Костелло¹⁹⁴. Мне нравится возвращаться с Гордон-сквер в Ричмонд, к нашей личной, незаметной для остальных жизни. Марри попросил написать несколько рассказов для «Athenaeum». Никаких упоминаний о желании Кэтрин увидеться со мной.

13 мая, четверг.

Открыла дневник, чтобы рассказать о том, как я пила чай с Дорой¹⁹⁵ в Клубе и познакомилась с мистером Гарольдом Бэнксом [неизвестный]. Кто он такой? Ну все голоса мира громогласно ответят: «Бэнкс!». Во всяком случае, так он заявляет. Представьте себе рыжеволосого румяного широколицего мужчину с американским (в действительности австралийским) акцентом. Рубашка в черную полоску. Приятная улыбка. Постоянно ест. Дора принесла хлеб и масло.

– Нет, спасибо, я не курю…

– В чем конкретно заключается ваш план, мистер Бэнкс?

– Переломить ход революции с помощью среднего класса…

– Понятно, только это звучит немного расплывчато. Многие хотят, но…

– Поэтому я и здесь, миссис Сэнгер… Я не хочу говорить о своем русском опыте. Лучше посмотрю, смогу ли я привлечь к себе средний класс. Если нет, я поеду в Шотландию и буду выступать на улицах.

– Прекрасная идея, я уверена, но что вы собираетесь говорить?

– Мы требуем смены правительства, миссис Сэнгер.

– Многие из нас хотят того же.

– Но вы, англичане, ничего не делаете. Вы, англичане и французы, тормозите все европейское движение. Когда придет революция…

– А когда, говорите, она придет?

– В течение пяти лет.

– Вы серьезно?

– Но почему бы вам не написать об этом?

– Я не верю в письменную речь. Лучше говорить с людьми… Организация. Сотрудничество. Средний класс. Народ… Я сделаю это, по крайней мере собираюсь… На улицах не должно остаться ни одной лошади… Посмотрите на ваши доки… А вот эти здания надо превратить в жилье… Что мы можем без… Средние классы должны объединиться… У меня есть готовая программа… И революция, несомненно, грядет.

Почему я не верю в революцию? Отчасти, возможно, из-за мистера Бэнкса.

15 мая, суббота.

Если говорить точно, сегодня прекрасный весенний, а не жаркий летний день, поэтому мы с Л. прогулялись в приятной тени деревьев парка после обеда. В погожие субботы Ричмонд напоминает цветущую липу. Представьте себе, что на цветке сидит насекомое, а все остальные вокруг роятся, жужжат и стрекочут. Будучи местными, мы, разумеется, так себя не ведем.

Сегодня утром пришли письма от Мадж¹⁹⁶ с просьбой отрецензировать ее роман и от Фишера Анвина¹⁹⁷ с предложением прислать экземпляр. Такой вот нравственный облик у женщины, которая не желает оставаться в Чарльстоне и тем самым осквернять своих сыновей. Я собиралась рассказать, как мы сидели под кедрами и наблюдали за оленями; как я заметила полупрозрачную красоту зонтика в солнечном свете; как нежен воздух сейчас и как сверкают цветастые платья. Длинный лестный отзыв обо мне в «Nation» смыл горечь Массингема и впервые дал мне почувствовать вкус разумной критики, так что я пришла в себя и даже подумываю поблагодарить автора¹⁹⁸.

Флора¹⁹⁹ и Джордж²⁰⁰ ужинали здесь вчера вечером якобы для того, чтобы обсудить Клару²⁰¹, а на самом деле, чтобы сообщить нам всего одну вещь: она едет в Америку и может остаться там навсегда. Можно ли представить себе что-то менее завидное, чем быть человеком, который останется в Америке навсегда? Надеюсь, она может. Ничтожность человеческих отношений часто приводит меня в ужас. Никого ни капельки не волнует, исчезнет ли Клара навсегда. Моих друзей это не касается. Я немного волнуюсь, потому что Несса не позвонила. Возможно, она вернулась поздно ночью. Джордж превзошел мои ожидания. Это рыжеватый, пикантный на вид молодой человек, неамбициозный, худощавый, с чувством юмора, решительный и довольствующийся тем, что сможет работать учителем хоть до конца жизни, если не станет директором. Джордж рассказывал о Сассексе, о сычах и ушастых совах, о войне, которую он прошел без единой раны, и о том, что видел Дамаск. По его мнению, мужчины совершенно бескорыстны, но скучны, ибо очень мало тем, на которые они могут поговорить. Как же хорошо, часто думаю я, что есть нормальные люди!

18 мая, вторник.