С этого момента ритм службы в отряде поменялся, приобрел вахтовый характер. Смена на КПП заезжала на неделю. Семь дней слушатели жили в вагончике, питались тем, что готовили сами себе. По окончании вахты они возвращались в расположение отряда, день отдыхали, три дня были в резерве и три дня могли заниматься своими делами. Три дня свободного времени были пропитаны скукой и бездельем. Развлечься в Степанакерте было действительно негде.

Чем занимаются молодые здоровые мужчины вдали от дома и семьи? Флиртуют с женщинами, выпивают, играют в карты, некоторые занимаются спортом. С женщинами в Карабахе дело обстояло так: еще в январе парни обнаружили на заборах листовки: «Кто притронется к нашим женщинам – убьем!» Никто и не думал приставать к местным девушкам в чужой стране, а тут еще это дерзкое предупреждение! Командир отряда выступил перед слушателями и сказал:

– Не вздумайте подходить к местным женщинам независимо от их национальности! Даже к русским, живущим здесь, близко не подходите. Местный менталитет запрещает женщинам разговаривать с чужаками.

Слушатели вняли его словам, но один инцидент все же был. Каждый день азербайджанские девушки из поселка Киркиджан спускались с высокой горы, где был расположен поселок, за водой к роднику. Как-то раз парни, воспитанные на русском уважении к женщине, предложили помочь донести кувшины с водой наверх. Тут же с горы примчалась толпа разъяренных мужчин.

– Зачем вы пристаете к нашим женщинам? – захлебываясь от злости, кричал небритый азербайджанец. – Наши женщины испокон веков сами воду носили и в вашей помощи не нуждаются!

Конфликт удалось замять, но урок получился настолько наглядным, что больше к девушкам-водоносам никто и близко не подходил.

Следующее развлечение – спиртное. С введением особого положения торговля спиртным в Степанакерте была запрещена, хотя коньячный завод исправно выдавал продукцию. В январе завод встал на забастовку, но достать спиртное все равно не составляло труда.

Армяне с давних времен изготавливают тутовую водку – самогонку из ягод тутового дерева. «Тутовка» была двух видов: первой перегонки и второй. «Первач» считался у армян целебным напитком. Он был очень крепким, душистым, в умеренных дозах не вызывал похмелья. Местные жители не продавали его чужакам ни за какие деньги. Иногда могли угостить стопочкой, но это случалось очень редко.

«Тутовка» второй перегонки была опасным напитком. На вид она выглядела как самогон в фильмах про махновцев – мутная, непрозрачная. По крепости «тутовка» второй перегонки заметно уступала «первачу», но пьянила с первого глотка. Пилась она с трудом, а наутро наступала пытка. Похмелье с «тутовки» не сравнить ни с чем. От нее человека выворачивает наизнанку, рвота не прекращается ни на минуту, голова раскалывается на куски, руки трясутся.

Начальник медицинской части отряда выступил перед слушателями:

– Не сходите с ума, не пейте эту дрянь! Количество сивушных масел в «тутовке» превышает все мыслимые пределы. Никакими медицинскими препаратами похмельный синдром не снять, но если его не остановить, в желудке может открыться кровотечение. Кто вас здесь лечить будет, не подумали? До ближайшего госпиталя в России могут и не довезти.

Как ни стращал парней начмед, как ни правдивы были его слова, почти каждый слушатель в отряде попробовал «тутовки», прочистил наутро желудок и зарекся больше эту гадость в рот брать.

Летом Вольский продемонстрировал, что армяне Карабаха не зря дружно проголосовали за него на выборах. Он официально разрешил местным жителям изготавливать тутовую водку, то есть заниматься самогоноварением, запрещенным на всей остальной территории СССР. За самогоноварение вообще-то была предусмотрена уголовная ответственность, так вот ее Вольский своим постановлением отменил. «Гнать тутовую водку – это армянский национальный обычай, – разъяснил он свое решение. – Мы не можем препятствовать развитию национальной культуры».

– Черт возьми! – возмущались слушатели. – Как один человек может отменить республиканскую норму уголовного права? Ленин говорил: «Законность не может быть казанская или калужская. Она должна быть единой для всех». Видел бы Владимир Ильич, как к его наследию относятся члены ЦК КПСС!

– Какое же это «особое положение», если самогонку гнать можно? – недоумевали офицеры. – Он кого со спиртным ограничивает? Нас?

Летом стало еще интереснее. На железнодорожную станцию стали прибывать цистерны с вином. Зачем направлять в осажденный город вино, если его не разливают по бутылкам на коньячном заводе и не выставляют на продажу? В магазинах-то по-прежнему спиртное не продавали.

Слушатели быстро узнали об изменении обстановки и стали наведываться на станцию. Иногда удавалось договориться с железнодорожниками на канистру-другую вина, иногда – нет.

Именно на железнодорожной станции Воронов понял, как хорошо работает разведка «Крунк». В начале первой командировки Виктор, как и все его однокурсники, патрулировал город. В феврале в Степанакерт прибыл Архирейский, назначенный начальником штаба отряда. Вникнув в дела, он отозвал Воронова с патрулирования и взвалил на него всю штабную работу. По факту Воронов стал занимать должность помощника начальника штаба, но такой должности в штатном расписании сводного отряда не было, так что он занял офицерскую должность не по приказу начальника отряда, а в силу обстоятельств.

Архирейский был смелым, решительным мужчиной, но не безрассудным, а осторожным. С первых же дней он не выезжал на проверку постов без Воронова, вооруженного автоматом.

Шабо доложил в «Крунк» о прибытии нового начальника штаба, а вот с Вороновым разобраться никак не мог: кто он? Телохранитель Архирейского или переодетый в курсантскую форму офицер? Почему какой-то слушатель ест в офицерской столовой и со многими офицерами ведет себя просто и независимо?

В начале марта Архирейский сказал Воронову:

– В парфюмерный магазин завезли импортную косметику. После обеда поедем, посмотрим, что можно прикупить в подарок.

У магазина после обеда собралась огромная толпа местных жителей. Начальник милиции УВД города Степанакерта, пузатый пучеглазый капитан, едва сдерживал напирающую на крыльцо толпу. Архирейский и Воронов пробились к входу. Капитан открыл им дверь в еще закрытый для остальных покупателей магазин.

Первым вошел Архирейский. Толпа взвыла:

– Это кто такой? Почему он идет без очереди?

– Э! Замолчите! – рыкнул капитан. – Что вы рты открыли, как на базаре? Этот человек – большой начальник из Хабаровска.

– А-а, понятно, – выдохнула толпа.

Но как только следом за Архирейским к двери подошел Воронов, вопли возобновились.

– Этот-то кто? – закричал нервный мужичок в норковой кепке. – Он куда прет?

– Э! Замолчи! – прикрикнул капитан. – Этот парень – помощник большого начальника из Хабаровска.

Выйдя из магазина, Воронов сказал:

– Картина точно такая же, как у наших винно-водочных магазинов в час открытия. Кстати, почему они все говорят на русском языке?

– Капитан хотел продемонстрировать нам свое уважение, а толпа, наоборот, высказала нам, майору и сержанту милиции, свое презрение. Если бы вместо нас в магазин заходил местный милиционер, ему бы и слова никто сказать не посмел.

Воронову в магазине хватило денег только на одну польскую помаду, которую он подарил сестре. Валентина была растрогана до слез: такая помада в Сибири на базаре стоила ровно в десять раз дороже, чем на окраине Советского Союза, в далеком бунтующем Карабахе.

Как-то в июле парни уговорили Воронова съездить на станцию за вином. Виктор попросил у начальника штаба служебный автомобиль и поехал на вокзал. Железнодорожники вино продавать отказались, сделали вид, что не понимают, о чем идет речь. Воронов не стал упрашивать, пошел к автомобилю, и тут из подсобного помещения выскочил верткий мужичок, явно наблюдавший за развитием ситуации из окна.

– Дорогой! – остановил он Воронова. – Извини, не успел сразу выйти! Эй, вы! – крикнул он железнодорожникам. – Разуйте глаза! Это же помощник большого начальника из Хабаровска. Пойдем, дорогой, у нас для тебя все есть.

С этого дня Воронову вино продавали в любом количестве по самой низкой цене.

– Лихо они тебя срисовали! – сказал Сватков, свидетель первого посещения Вороновым станции.

– Плевать! – усмехнулся Виктор. – Лишь бы голову из-за угла кирпичом не проломили, а так пусть кем хотят называют.

Оставшись один, Воронов припомнил мартовские события у парфюмерного магазина и сделал вывод, что в толпе, сдерживаемой пузатым капитаном милиции, были осведомители «Крунк», немедленно доложившие руководству о статусе странного слушателя. Шустрый мужичок на станции был агентом «Крунк», знал Воронова в лицо. Подслушав, зачем приехал Виктор, он решил на всякий случай установить дружеские отношения с загадочным чужаком.

«Интересно, – подумал в этот день Воронов, – сколько еще человек в Степанакерте меня знает? К Доктору Зорге постоянно приходят приятели, стоят, курят у входа, говорят на армянском языке. Наверняка он рассказывает им, кто есть кто в отряде».

Следующим развлечением были азартные игры. В Карабахе в карты практически не играли. В Хабаровске на досуге одногруппники Воронова любили переброситься в картишки, а в НКАО такого желания не было.

Зимой некоторые слушатели стали совершать пробежки по окраинам города, но после того, как Леню Зайцева местные мальчишки забросали камнями, желание заниматься спортом пропало.

Когда дальневосточники базировались в кинотеатре, двое местных парней приносили видеомагнитофон и крутили в фойе заграничные фильмы. Плата была умеренной – 50 копеек с человека. Летом предприимчивые пареньки исчезли. Скорее всего, куратор из «Крунк» запретил им скрашивать досуг хабаровчан.

Итак, было 10 июля 1989 года. В осажденном со всех сторон Степанакерте одногруппники Воронова сидели на кроватях в бывшем актовом зале школы номер десять и болтали о всякой чепухе. О женщинах или несении службы говорить было неохота, других привычных тем не было, и разговор сам собой перешел на политику.

Советский Союз трещал по швам. На окраинах огромной страны то тут, то там вспыхивали массовые беспорядки на национальной почве. Неспокойно было почти во всех союзных республиках, даже на Украине. Поговаривали, что на Западной Украине активизировались тайные бандеровцы – то ли недобитые после войны, то ли появившиеся вновь.

– Того и гляди на четвертом курсе еще куда-нибудь пошлют, – предположил Сват. – Украина, конечно, не Карабах. Там поцивильнее будет.

– На Украину не пошлют, – уверенно возразил Воронов. – Там бунтовать некому.

– Почему? – удивились парни.

– Потому, что такой национальности, как украинец, нет. Не верите? Сейчас докажу.

Приятели оживились. До ужина еще оставалось время, от скуки хотелось зевать, а тут Виктор со своим рассказом! Кого же еще слушать, как не его?

3

– В армии я служил в ГДР, – начал Воронов, – в шестом отдельном разведывательном батальоне, дислоцированном в городе Гарделеген. На втором году службы решил поступить в высшую школу КГБ и стать военным контрразведчиком. Что скалитесь? Особист мне сказал, что сегодня ты служишь в военной контрразведке, а завтра выедешь с особым заданием за границу. Кто из вас не хотел бы побывать за границей – в ФРГ или во Франции? Слава богу, потом я раздумал поступать, а то бы до сих пор за солдатами присматривал.

Неожиданно Воронов сделал резкое движение и хлопнул себя по шее.

– Вот ведь мразь! Они когда-нибудь сдохнут или будут кусать нас до самого конца?

– Ворон, – загалдели парни, – плюнь ты на эту блоху! Давай рассказывай, а то до ужина не успеешь.