А ему, конечно, лестно, что такая молодая красотка на него внимание обратила, но ведь еще и разговаривать о чем-то с ней нужно… А у них, молодых, с этим сложно. В общем, утешали они меня, как могли, выпили мы конечно, а потом я решила, что с меня хватит. Поговорили – и будет, у меня своя жизнь, и если Михаил опомнится, то я еще подумаю, принять ли его обратно. Во всяком случае, с друзьями школьными советоваться не стану.

– Это правильно, – поддержала Надежда.

– Ну да… время идет, приходится как-то все же с Михаилом общаться. То письмо ему важное пришлют на наш адрес, то еще что…

Потом приходит мне бумага по поводу развода. Я звоню – ты что, не мог предупредить раньше? Он говорит, думал, что ты против будешь. Да нет, говорю, я не против. Спокойно так говорю, потому что ночь целую над этой бумагой просидела и поняла, что неправы подружки мои были, все у него с этой девицей серьезно.

Ну, что делать, ребеночка, что ли, ждете, спрашиваю.

Да нет, говорит, это тут ни при чем, просто решили официально судьбу свою соединить. Он детей не очень хочет, а она, его жена будущая, сейчас как раз диссертацию пишет, ей не до детей.

– Так и сказал про судьбу? – полюбопытствовала Надежда.

– Ага. Но, говорит, ты не думай, квартиру я у тебя отнимать не собираюсь, от своей доли отказываюсь. А тут у меня как-то выгодная продажа случилась, потом еще одна, и он как раз звонит, хочет квартиру на меня переписать официально. Ну, я и говорю, что деньги ему отдам, хоть сколько-то. Он заблажил, конечно: не надо, да не надо! Надо, говорю, Миша, раз такое дело, не хочу у тебя в долгу быть.

– Тоже правильно! – сказала Надежда.

– Ну да. Значит, развели нас быстро, не тянули нисколько, помириться не предлагали. Бумаги все на квартиру я оформила, тут ко мне сын переехал с девушкой своей и собакой, у них в квартире ремонт.

Ну, конечно, не привыкла я, когда гвалт такой в доме, музыка орет, гости у них каждый день, да еще зима была, а зимой у меня работы немного, сама понимаешь.

И звонит как-то Ленька Голиков, у меня, говорит, день рождения, если не придешь – обижусь насмерть. Ну, я и пошла. Прихожу к нему, а там никого нету. Стол накрыт на нас двоих.

Это, спрашиваю, как понимать?

А так, отвечает, что выходи за меня замуж. Он, говорит, с девятого класса меня любит, но я как к Мишке прилепилась, так ни на кого больше и не смотрела. И когда я замужем была, то он и думать себе обо мне запретил. Оттого и женился три раза, что все ему было не то, все жен своих со мной сравнивал и не в их пользу получалось. А теперь, уж два года почти прошло, мол, не вернется Михаил, так что нам с ним, говорит, прямая дорога в ЗАГС.

– Ничего себе! – ахнула Надежда. – Прямо как в сериале!

– Ну да. И кольцо достает из коробочки, и шампанское рвется открыть.

– Как-то он быстро…

– Вот-вот. А ты меня, говорю, спросил, хочу ли я за тебя замуж? Ты, говорю, в уме вообще? Ты меня за полную дуру держишь? Думаешь, вот я сейчас все брошу и побегу за тебя замуж? Нет уж, милый, мне эти школьные любови уже вот где! Может быть, я когда-нибудь и выйду замуж, но второй раз на эти школьные грабли наступать не стану!

– Строго ты с ним!

– Да, но понимаешь, с Ленькой иначе нельзя, сразу нужно было все отрезать, а то он бы таскался ко мне, уговаривал, ныл… нет, все к лучшему. Но пришлось, конечно, с друзьями школьными распрощаться навсегда, чтобы с Ленькой там не встречаться.

Сын с девушкой и собакой съехали, и осталась я одна. То есть работа, конечно, но… доходили кое-какие слухи про Михаила. Жили они счастливо, жена его молодая диссертацию защитила, работает, статьи пишет, преподает в Университете. Так что насчет того, что разговаривать с ней Михаилу не о чем, это еще как посмотреть, он-то у меня книжки еще с юности не больно читал.

– Это она была там, в музее? – догадалась Надежда.

– Ну да, она, Алена ее зовут, она в Университете преподает, статьи пишет, теперь вот еще консультант тут… Оттого я так и запаниковала. Еще подумает, что я нарочно за ней слежу. Надя, вот честное слово, случайно я на эту выставку пришла!

– Да верю я, верю… сама же говорила, что Петербург – город маленький… И давай уж пойдем отсюда, времени много, у меня кот дома голодный.

Вечером, вспоминая эту встречу, Надежда отметила, что положительный момент все же был: Лида довезла ее на своей машине до метро.

На следующий день в новом музее все шло своим чередом. Розалия Семеновна проводила очередную экскурсию. Народу было не так чтобы много, группа едва набралась, директор будет недоволен. Но все же Розалия Семеновна была рада, что сможет рассказать людям много интересного.

– В этой витрине вы можете увидеть уникальные ювелирные изделия минойской цивилизации, существовавшей на Крите более двух тысяч лет до нашей эры – бусы, перстни с печатями и золотые фигурки, которые пришивали к одежде. Посмотрите, как разнообразны эти фигурки – здесь есть изображения животных, птиц, растений…

Розалия Семеновна говорила хорошо поставленным голосом, при этом она не смотрела на содержимое витрины, которое помнила наизусть, она повернулась лицом к экскурсантам и плавно жестикулировала руками, подчеркивая каждое слово.

– Также вы видите здесь хорошо сохранившийся золотой лабрис, то есть двусторонний топор…

– Что, правда он золотой? – недоверчиво осведомился один из посетителей, плотный лысоватый мужчина, которого против его воли привела на выставку жена, три дня его пилила не хуже бензопилы – пойдем да пойдем, совсем ты у меня серый, в компанию приличную стыдно с тобой прийти. – Им же ничего не разрубишь! Золото, оно же мягкое!

– Это очень хороший вопрос! – оживилась Розалия Семеновна. – Лабрисы, двусторонние топоры, использовались исключительно в ритуальных целях…

– На похоронах, что ли? Это ведь похороны называют ритуальными услугами…

– Ну, в частности, и на похоронах… – сухо проговорила Розалия Семеновна, и тщательно уложенные ее седые кудряшки закрутились еще туже.

– А он правда золотой? – не унимался экскурсант. – Это же кучу денег стоит!

– Разумеется, это очень ценный экспонат, – проговорила Розалия Семеновна, неодобрительно поджав губы. – Но ценность его заключается не в количестве использованного золота, а в его исключительной исторической и художественной составляющих. Начать с того, что ему больше четырех тысяч лет…

– Старье какое… – вполголоса прокомментировал экскурсант.

Жена толкнула любопытного мужчину локтем и прошипела:

– Как ты себя ведешь?

– А что я сказал? – отмахнулся тот. – Само собой, старье… когда ты тот диван выкинула… – Тут жена хорошо тренированным движением ткнула его кулаком в живот, да так ловко, что никто из окружающих ничего не заметил.

Одна только Розалия Семеновна посмотрела на семейную пару крайне неодобрительно и перешла к соседней витрине.

– Самый ценный экспонат нашей выставки вы можете увидеть здесь. Эта монета совершенно уникальна. Как и остальные экспонаты, она найдена во время раскопок в сакральной пещере Аркалохори, но она несомненно принадлежит к другой культуре, значительно более древней, чем минойская. Возможно, она на тысячу лет старше всех находок на Крите.

Несомненно, это самая древняя из всех когда-либо найденных монет, и при этом удивительно хорошо сохранившаяся. Ученые всех стран безуспешно бьются над загадкой этой монеты, но до сих пор никому не удалось точно датировать ее и определить, в каком государстве она была изготовлена…

– А чего тут гадать-то? – снова заговорил неугомонный мужчина. – На ней же все ясно написано: две тысячи тринадцатый год, девяносто лет со дня основания футбольного клуба «Динамо»… у меня такая тоже есть! А что, она правда такая дорогая? И сколько же она стоит?

– Что вы такое говорите?! – возмущенно проговорила Розалия Семеновна, покрываясь красными пятнами, и кудряшки ее встали дыбом. – Какой тринадцатый год? Какой футбольный клуб?

Жена снова ткнула своего разговорчивого супруга локтем. Тот запыхтел, как закипающий чайник.

– Что ты пихаешься! Если там правда написано… можешь сама посмотреть…

Розалия Семеновна наконец повернулась к витрине, надела очки, которые висели на цепочке, и уставилась на монету…

И тут же беззвучно сползла на пол, да так быстро, что никто не успел ее подхватить.

В музее поднялась суета.

В зал вбежала старшая хранительница Мария Сергеевна, затем вызвали директора музея…

Вначале все хлопотали вокруг бесчувственной Розалии Семеновны, но затем директор увидел, что в витрине вместо бесценного экспоната лежит юбилейная монета десятилетней давности.

Ему тут же захотелось упасть в обморок, как эта старая кошелка Розалия, но он не мог этого себе позволить. Требовалось встретить грядущие неприятности лицом к лицу. А что неприятности будут, это он знал точно. Они уже есть.

Он с ненавистью посмотрел на лежащую Розалию Семеновну, препоручил экскурсантов старшей хранительнице и ушел к себе в кабинет.

Там для начала он взял себя в руки и позвонил в полицию.

Он представился и сообщил, что в его музее украден ценнейший экспонат.

– К вам сейчас выедут наши сотрудники. А пока скажите, были ли в вашем музее посторонние?

– Посторонние? Нет, посторонних у нас не было… То есть посетители, конечно, мы же музей…

Однако он кое-что вспомнил и, закончив разговор с полицией, устремился к главному входу в музей.

Там, напротив входа, дремал с открытыми глазами Николай Степанович, отставник пенсионного возраста, который работал в музее охранником.

Работа эта была суточная, и Николай Степанович дежурил на своем посту со вчерашнего вечера.

Директор остановился перед охранником и возмущенно прошипел:

– Спиш-шь?

– Кто спишь? Я спишь? – Отставник вылупил глаза. – Я никогда не спишь на рабочем месте, я правила знаю и неукоснительно соблюдаю трудовую дисциплину!

– Соблюдает он! – рявкнул директор. – Ты вчера вечером кого-нибудь в музей пускал?

– Кого вы велели – того и пускал, – ответил охранник, хлопая глазами. – Вы мне лично по телефону сказали, чтобы я эту профурсетку впустил, я ее и впустил…

– Не профурсетку, а научного консультанта… – машинально поправил директор охранника.

– Вы мне по телефону сказали, чтобы я впустил эту научную профурсетку… – повторил охранник, четко давая понять директору, что не позволит перевести на себя стрелки.

Охранник он был опытный, много лет уже на этой работе. И в банке работал, и в торговом центре, и в антикварном магазине… А в музей этот перешел, потому как работа непыльная, сиди себе при входе, а ночью и поспать можно. Только вот не ошибся ли он? Теперь главное – от этого козла директора отбиться.

– Сказал… – тоскливо повторил директор, и Николай Степанович тут же понял, что директор – не боец.

Директор и правда скис, потому что накануне вечером ему позвонила Алена Птицына, консультант из Университета, и сказала, что ей срочно нужно взглянуть на некоторые экспонаты выставки.

– А до утра это не потерпит? – уточнил директор.

– Нет, Альберт Иванович! – жалобным голосом ответила Алена. – Не потерпит! Мне завтра утром уже нужно сдать статью в печать, а для этого нужно непременно уточнить кое-какие датировки… Мы же с вами хотим, чтобы статья как можно раньше появилась в печати, это будет хорошей рекламой музею, не так ли?

Альберт Иванович тяжело вздохнул.

По музейным правилам, если он разрешал постороннему человеку прийти в музей в неурочное время, он сам должен был этого человека сопровождать. А ехать вечером в музей ему не хотелось…

– Ну, Альберт Иванович, я вас очень, очень прошу! – мурлыкала Алена. – Я вам буду очень, очень признательна!

Она добавила в свой голос сексуальную хрипотцу и повторила:

– Я буду очень признательна! Моя признательность не будет иметь никаких границ!

В этом голосе Альберту Ивановичу послышалось обещание. Альберт снова вздохнул – на этот раз мечтательно.