Подскочив, отбрасываю простыню и подхожу к шкафу, чтобы взять чистые трусы. Следом впрыгиваю в джинсы и натягиваю белую футболку, поправляя швы на рукавах.

– Я не хочу домой, – повторяет Алиса, привлекая мое внимание тем, что сладко потягивается.

Защелкнув замок на часах, снисходительно на нее смотрю.

– А куда ты хочешь? К Полине? – называю первую попавшуюся на ум подружку.

– А при чем тут Полина? – смотрит Алиса с подозрением и приподнимается, опираясь на локти. – Она что, звонила тебе?

– Нет. А должна была? – усмехаюсь.

Пока складываю бумаги в кейс, эта ненормальная напрыгивает сзади и больно кусает за шею.

– Ты охренела, Лис?

– Я больше не буду дружить с Полиной. Не понравилось мне, что ты про нее вспомнил, – смеясь, теперь целует то же место.

– Я даже не помню, как твоя Полина выглядит.

– А все… нет никакой Полины, Ванечка. Забудь.

Зацепившись ногами за мои бедра, Алиса оказывается спереди и смотрит мне в глаза.

– Ты мой, – шепчет она ласково, обнимая ладонями лицо.

– Я свой, – аккуратно скидываю ее на пол. – Одевайся уже. Иначе отвезу к Свете.

– Нет, он и Свету помнит, – ворчит она, пока выворачивает джинсы.

В машине снова заводит тот же разговор.

– Ты с ней едешь, да? – спрашивает прямо.

– Я один еду.

– Но она… твоя бывшая, тоже там будет?

– Возможно, – кидаю на нее предостерегающий взгляд.

Вообще, она в курсе, что на тему Таи лучше со мной не связываться…

– Хорошо, что она раскоровела, иначе я бы ревновала пипец как, – с привычной легкостью произносит гадость Алиса, пока красит губы.

Щелкает солнцезащитным козырьком и смотрит прямо перед собой, а у меня внутри словно красную тряпку вывешивают. Ноль здравого смысла…

– Что ты сказала? – зловеще повторяю.

– Что ревновала бы…

С опаской посматривает.

– Нет, до этого…

– Ааа… что жена твоя бывшая раскоровела. Ты ее видел вообще? Раньше гораздо стройнее была.

По одному взгляду Алиса все понимает и замолкает. Дышит тяжело, закрывая замок на сумке, а потом смотрит в окно.

– Вань, – скрипит зубами. – Я…

– Выходи, – говорю, останавливаясь у ее подъезда.

– Вань…

– Иди, Алиса, – перегнувшись через нее, распахиваю дверь.

Вцепившись в руль, дожидаюсь, пока она вытащит свою худосочную задницу, и резко срываюсь с места.

Рубит не по-детски. Еще и машина ни хрена не едет. Надо перегнать «Рендж Ровер» в Москву, хватит этой китайской экзекуции.

Пока регистрируюсь на рейс, прохожу досмотр и занимаю место рядом с иллюминатором, на телефон поступает полсотни звонков от Алисы. Вырубив его, до самого конца полета сплю, вообще ни о чем не думая.

Когда оказываюсь в городе, первым делом доезжаю до знакомого старого двора и, бросив тачку, лечу на третий этаж.

Стучусь как ненормальный, пока Громов не открывает.

– У тебя все признаки психопатии в стадии обострения, Соболев, – сообщает друг сонно, растирая помятое лицо.

Войдя в квартиру, зову:

– Полканыч, ты где?

С кухни доносится глухое сопение, затем слышится цокот тяжелых неуклюжих лап по скользкому ламинату и в меня врезается мохнатое чудо. Слюнявое до чертиков.

– Привет, Поль, – ерошу темную шерсть на спинке, искренне смеясь.

Обнимаю крепко, выдыхая. Я дома.

– Валите отсюда оба на хер. Я спать хочу, – ворчит Костян.

– Ты один? – спрашиваю мимоходом.

Снимаю поводок с вешалки и цепляю его на ошейник.

– Нет, блядь, с Даздрапермой. Прикинь?

– Имя красивое, – хвалю, подхватывая на руки Польку.

– Ты еще фамилию не слышал, – бурчит Громов.

Попрощавшись, тащу дудля в тачку и, усадив рядом, снова поглаживаю. Хорошо на душе становится.

Так и сидим, встречая одинокий рассвет в родном городе. Вдвоем. Полкан скулит в руку.

– Ну че, странник, – завожу двигатель, ощущая внутри небывалое спокойствие. – Поехали домой?

Глава 10. Иван

– Полканыч, иди ешь, – зову пса, пока снимаю турку с кипящим кофе с плиты.

После утренней пробежки мозги будто проветрились. Полный штиль и закрытая наглухо форточка. То, что надо для встречи с женой, которая, вместо того чтобы соблюдать клятвы, данные ею перед грузной регистраторшей в Загсе, через две недели усвистела в неизвестность.

Покачав головой, застегиваю пуговицы на рубашке.

С детства я привык брать планки.

Всегда разные.

Сначала ребяческие, наверное, в чем-то смешные. Несуразные. Вроде олимпиады по географии или краевого кубка по боксу. С возрастом планки становились выше, задиристее, хотелось быть первым. Десант придал этим самодельным рубежам налет мужского и взрослого, что ли.

Планка любви была, пожалуй, самой высокой. Значимой. Оттого, казалось, недосягаемой.

Дети, растущие в счастливых семьях вроде моей, всегда зависимы. Хочется так же. Такого же чувства, такой же близости. Ни сантиметром меньше, ни миллиметром больше. Хотя больше можно. Почему бы и нет.

Когда впервые увидел будущую жену, ничего не екнуло. Это показалось странным. Так быть точно не должно. Отец в красках описывал чувство, которое испытал, увидев маму из школьного окна.

Вспышка, жизнь остановилась, разрыв аорты…

У меня такое тоже было, поэтому плавному течению отношений с Валеевой не придал должного значения. А она всегда была рядом. Открытая, живая, красивая до хрена. Слишком красивая для меня. И слишком нежная королева. Одинокая, но не убитая этим разрушающим чувством.

Я порывистый, нервный, часто загоняющийся. Она, как талая вода, все сглаживала. Заставляла чувствовать себя нужным. Осознание, что любовь бывает разной, прибило уже потом. Когда один остался.

Так бывает. Чего уж теперь?..

Под мерное чавканье дудля, перемешанное с треском сухого корма, набираю Янковского. Таисии Соболевой, в девичестве Валеевой, не звоню. Одинокие гудки в трубке слышать не намерен. Больше никогда. Ничто и никогда не заставит слушать эти дурацкие однообразные завывания динамика.

– Приветствую. Где забрать твоего дизайнера? – без долгих вступлений интересуюсь.

– Привет, Иван, – озадаченно отвечает Максим. – Я не в курсе. Думал, вы там сами как-то договоритесь. Сейчас уточню.

– Уточни.

Хватаю вилку со стола и с остервенением кромсаю подгоревшую яичницу, гипнотизируя при этом экран телефона. Как невротик.

Сказать, что я охренел, когда увидел их вместе с Янковским, – ничего не сказать. И думать забыл про этого московского мажора, который ошивался рядом с ней в Турции. А она, стало быть, не забыла? Обидно. Но переживу.

Все переживу. Уверен.

– Да, – раздраженно отвечаю на входящий звонок.

– Ты там с утра на фоксе, мой мавр? – сонно интересуется Мирон. – Давненько тебя таким бодрым не слыхивал.

– Говори, – пропускаю мимо ушей очередной подкол.

Громов – шут гороховый. Но это часто спасает наш рабочий, не всегда удачный союз.

– У нас малая заболела. Ушки бо-бо.

– Сочувствую.

– Возьму день на подмогу. Подхватишь?

– Пока в городе, без проблем.

– Надо менять бригаду на Сулимова. Не нравится мне их подход. Тяп-ляп все. Материалы жалеют, потом комиссии будем пятки целовать.

– Значит, поменяем, – соглашаюсь, отпихивая благодарного за завтрак Полкана, но он все равно успевает слюнявой мордой изгадить единственные чистые брюки.

– Че там у тебя? – без интереса спрашивает Мирон.

– Ниче. Все как обычно. С Сулимова я порешаю, возьму ребят из области. Помнишь, в прошлом месяце просились? – Хочу попрощаться, но вспоминаю про долгожданную гостью в городе. Внутри вспышками огонь разливается. Не верю, что приехала. – У вас что нового?

– Дочка наша заболела. Ты меня не слушаешь? Тоже ушки бо-бо? – усмехается Громов.

– Это понял. А вообще?

– Но-во-го, – тянет он и обращается, по всей видимости, к жене. – Че у нас нового, Мия? Соболев тут интересуется.

– Машинка стиральная сломалась, – отвечает она тоже озадаченно и сонно.

– Ясно все с вами, голубки, – качаю головой. – Лечите ушки, – взглянув на экран, серьезно сообщаю: – У меня вторая линия.

Подскочив со стула, хватаю сигарету и отхожу к окну. Нетерпение в крови множится. Бурлит. Это странно, потому что кроме напускного равнодушия там давно ничего не мелькало.

– Слушаю.

– Таисия сказала, что до объекта доберется сама, – сухо сообщает Янковский.

– Он на отшибе, – предупреждаю, выпуская изо рта облако дыма в солнечный город.

Кто вообще додумался ставить школу на окраине? Конечно, район строящийся и в ближайшие годы будет похож на многоэтажный вип-муравейник, но сейчас-то выглядит как заброшенная промзона.

– Думаю, Тая, конечно, в курсе, – с издевкой выдает Янковский.

– Надеюсь, ты выделил для своей протеже деньги на такси? Москвичи обычно скупы до жути.

– Только когда дело не касается личных интересов…

Скотина модная. Все мозги в своих пиджаках на три размера больше поизносил. Сразу видно.

Пропущенные от Алисы игнорирую.

Московские девицы, как и хлопцы, приставучие и с завышенной, не всегда оправданно, самооценкой. Все время думают, что мир крутится вокруг их желаний. Когда сталкиваются с обратным, начинается такой цирк, что в пору попкорном и колой запасаться. Поэтому приходится держать руку на пульсе. Чуть зазеваешься – и ты уже на поводке. Со стразами, конечно. Столица же.

Забив на высохшее пятно на брюках, прихватываю стопку с документами. Прощаюсь с Полканычем, натягиваю пальто и, быстро сбежав вниз, прогреваю охлажденный осенним туманом движок «Ренджа».

Потом, нервничая и откашливаясь, еду на объект.

Когда на безлюдной дороге вижу светлую макушку, черное пальто и белые длинные сапоги, даже не удивляюсь, блин. Щурюсь от солнца и перекрываю путь сотруднице «Формулы строительства».

Мы народ гостеприимный. Ни какие-то там москвичи, которые командировочные зажимают. Пора бы показать.

– Ты сдурела? – первое, что вырывается, когда спрыгиваю с подножки.

На светлом красивом лице искренне недоумение. У меня внутри срабатывает стоп-кран. Быть невежливым и нахрапистым не планировал.

– Привет, Вань, – произносит она холодно. – Ты меня с кем-то перепутал? – озирается картинно. Хотя уверен: все поняла.

Но порыва моего не оценила.

– Почему не позвонила? – спрашиваю, открывая переднюю дверь. – Садись.

– Я почти дошла, – Тая оторопело смотрит на часы на тонком кожаном ремешке и поглядывает на меня все так же отстраненно. – Встреча в девять. Я успею.

Злость накатывает моментально. Столько, что сразу и не унести. Сама ведь ушла. Ничего не сказала. Как от маньяка сбежала, будто бил ее или абьюзил. Не знаю, что думали все вокруг и о чем шептались, но такие сплетни тоже слышал.

Я абьюзер? Да я пылинки с нее сдувал, боялся планку хоть на деление опустить. Идиот.

– Садись, – повторяю, делая шаг вперед.

Сержусь на себя, думая о том, что ни хера она не «раскоровела». Немного только округлилась, конкурсы же закончились. Интересно, почему? Причина должна быть весомой.

Соболева смотрит в сторону, словно просчитывая риски извозиться в грязи на обочине, а потом стискивает кулаки и, сняв тяжелую сумку с плеча, садится в машину.

Награждает меня испепеляющим ненавистью взглядом. Но молчит. Наверное, снова плохо про меня думает. Но я привыкший.

Захлопнув дверь, не сдерживаюсь. Закуриваю, конечно, и в пять затяжек приканчиваю вторую за утро сигарету.

Надо заехать закупиться. На нее не напасешься.

Заметив движение на переднем сидении, пытаюсь хоть немного сдержать в груди невыносимые флешбэки. Все эмоции, умело спрятанные в черном чемоданчике, словно строительный мусор в груди, множатся. Хочется сгрести его веником и отдать…

На, держи, жестокая сучка! Это все тебе. Радуйся.