Эх, хороша! По Блудову приказу с нее содрали все, кроме нательной рубахи. Могли бы и рубаху содрать, но так – слаще. Лакомый, лакомый кусочек! Не зря князь-покойничек из спальни не вылезал. А теперь красавица-ромейка еще более похорошела. Личико разрумянилось, груди молоком налились, глазищи огромные, влажные – так и сияют. Блуд сглотнул слюну и подавил желание кликнуть холопов, разложить ромейку, как взятую в бою полонянку, и попользовать без долгих уговоров. Но Блуд – не степняк какой-нибудь, чтоб отменное дорогое вино залпом в глотку вливать. Такое вино смаковать надобно, малыми глоточками… Не тело это сладкое ломать-терзать, а самую душу. Подчинить себе бабу своевольную, взнуздать, как норовистую кобылу… Чтобы послушна была и ласкова. Чтоб только о том и думала, как хозяина усладить-порадовать. Чтоб страх и покорность в глазах, а ручки нежные не в кулачки сжаты были, а ласкали-лелеяли. А чтоб сбылась мечта, есть у Блуда верное средство.

– О себе думаешь, – вкрадчиво произнес Блуд, нависая над женщиной, вжавшейся в уголок. – А ты вот о нем думай. – Боярин кивнул на люльку, где под маленькой иконой Богоматери спал младенец.

Наталия вскинулась вмиг, забыв о прежнем страхе:

– Ты не посмеешь! Он – княжич!

– По вашим, по ромейским законам – может, и так, – промурлыкал Блуд. – А вот по нашим он – так же, как и ты. Никто. Вот кабы принял его Владимир в род – другое дело. Но ведь не принял. Так что не княжич твой сын, а изгой безродный. Радуйся, что живой. Я б на месте Владимира его придушить велел. Зачем ему сын старшего брата? Вот в степи нынче Варяжко печенегов против Киева мутит. Хочет Владимиру за убийство Ярополка отмстить. То-то ему бы сынок твой пригодился…

– Матерь Божия Пресвятая! – взмолилась Наталия по-ромейски. – Спаси нас, грешных!

– Может, и спасет, – посулил Блуд. – Если я захочу.

И тут, вовсе уж некстати, позвал из-за дверей голос доверенного холопа:

– Господин!

– Прочь пошел! – рявкнул Блуд. – Сказано: не тревожить! Запорю!

– Не серчай, господин! – испуганно пискнул холоп. – Великий князь в Загорском! К тебе едет, господин!

Блуд выругался. Вот черти принесли…

– Помолись, – бросил Блуд пленнице. – Но помни: я теперь твой бог и твой кесарь. Вот гляди сюда, – Блуд показал на горящую под иконой свечу. – Когда догорит эта свечка, ты станешь моей рабой, покорной и ласковой. Но берегись, если я останусь тобой недоволен. – Блуд несильно ударил княгиню по щеке. – Тогда попрощайся со своим детёнышем!

Блуд круто развернулся на каблуках и вышел, притворив за собой дверь.

Наталия услышала, как лязгнул снаружи засов. Слезы сами заструились из глаз…

Она понимала, что бороться не сможет. Только на Божью помощь уповать и осталось. Но услышит ли Бог ту, что когда-то была его невестой? Пусть и не по своей воле ушла Наталия из монастыря, но там, на Небесах, простили ли Наталии ее короткое женское счастье?

На Блудовом подворье уже было тесно. Владимир приехал не один, а с ближней гридью: варягами Пежича и нурманами Сигурда. Может, был их черед сопутствовать князю, а может, Владимир сознательно взял с собой и тех и других, потому что нурманы и варяги весьма друг друга недолюбливали и оттого оберегали Владимира с отменной бдительностью.

Блуд терялся в догадках. С чего бы это великий князь приехал сам? Да еще целое войско с собой привел? И сам – в панцире золоченом да в шлеме боевом…

Не к добру это…

Обеспокоенный боярин сбежал с крыльца и поклонился князю ниже обычного – земным поклоном.

Когда распрямился, князь уже передал высокий шлем, обернутый от солнца в рысий мех, ближнему гридню и глядел на боярина сверху, насупив светлые, отчетливо выделявшиеся на загорелом лице брови.

Гневался великий князь.

Блуд кинулся вперед, собрал руки ступенькой – помочь князю сойти с коня…

Владимир помощью пренебрег. Спешился сам – соскользнул ловко, по-степнячьи. Смерил злым взглядом согнувшегося Блуда, отодвинул плечом и пошел в боярский терем – будто в собственный. У Блуда сердце упало. Никого из своих рядом. Оттерли всех. Одни люди княжьи вокруг. Что им Владимир велел – неведомо. Кончат боярина прямо тут – и не поможет никто.

Однако не тронули. И когда перепуганный боярин бросился вслед за Владимиром, мешать не стали. Правда, кто-то за спиной засмеялся обидно. Волки они все, что нурманы, что варяги. Страх нюхом чуют…

Блуд догнал Владимира только в думной палате, обставленной боярином с особой любовью и роскошью. Здесь, посиживая в высоком резном кресле из черного дерева, привезенном из самого Константинополя, развалившись на удобных подушках, потягивая бесценное заморское вино с медом и пряностями, придумывал боярин самые свои замысловатые хитрости.

Теперь в роскошном кресле сидел великий князь. Шелковые подушки с дорогой шемаханской вышивкой Владимир небрежно смахнул на пол. Ему и на голом дереве удобно.

– Сядь! – сурово бросил князь. – Сядь и рассказывай!

– Что, мой государь? – Блуд осторожно опустился на лавку у стены.

Что разрешил сесть – это хорошо. А все остальное – плохо. Что же он такое успел пронюхать? Неужели кто-то из дурней-смольнян проболтался о похищении вдовой княгини? Не дай Бог…

Увы! Все оказалось намного хуже.

– О чем? – Владимир сузил глаза, оскалил ровные зубы и стал очень похож на своего отца Святослава. Тот в гневе тоже скалился… Страшен в гневе был покоритель Булгарии и Хузарии. Мог собственноручно в Ирий отправить…

– О чем? Да о том, как князя своего ограбить вздумал! Говори, боярин! И не вздумай лгать – язык вырву!

– Я… Мне… Княже! Да я только о твоем благе и пекусь! – воскликнул боярин, лихорадочно пытаясь сообразить, что же такое стало известно князю. – Денно и нощно!

– Ах денно и нощно? – страшным голосом рявкнул князь. – А вот это – что? – Владимир швырнул под ноги Блуду пергаментный свиток. – Благодари своего ромейского бога, что я прежнее добро помню! Не то висеть бы тебе в пытошной!

Блуд осторожно, будто ядовитую змею, подобрал свиток, развернул…

– Читай, читай, – прорычал Владимир. – И ищи, чем оправдаться, потому что железо для твоей кожи уже калят… Уж мои-то нурманы сумеют тебя разговорить!

Блуд дрожащими руками развернул свиток. Знакомые ромейские буквы прыгали перед глазами, не складываясь в слова… Но подпись и печать Блуд признал сразу. И ему сразу стало не до красивой вдовицы…

* * *

Боярин Серегей пришел к великому князю сегодня утром. Пропустили его немедленно, но Владимир встретил его не слишком дружелюбно:

– С чем пришел ко мне, воевода… моего отца?

Сергей укол княжий проигнорировал.

– Я слыхал, тебе деньги нужны? – напрямик спросил Сергей.

– Нужны, – согласился Владимир, пристально разглядывая загорелое, испещренное светлыми шрамами лицо славного воеводы. – Хочешь поделиться?

О несметных богатствах боярина в Киеве ходили легенды.

– Хочу помочь, – длинные варяжские усы качнулись, когда воевода усмехнулся. – Рассказать кое-что о твоих собственных (с нажимом) деньгах, княже, о которых ты и не ведаешь.

– Говори, – разрешил Владимир.

– Ты лучше сам прочитай, – предложил Сергей, кладя на стол два пергаментных свитка. – Ты ведь разумеешь по-ромейски. – Если нет, то я помогу.

– Обойдусь, – буркнул князь, разворачивая первый свиток. – Разберусь как-нибудь.

Вообще-то, Владимир читал по-ромейски не очень хорошо, но не хотел выказывать даже малой слабости перед этим огромным варягом. Смущал его боярин Серегей.

С первым свитком все оказалось просто: это было собственное письмо князя ромейскому кесарю. Даже печать Владимирова трезубца имелась.

– Откуда это у тебя? – мрачно поинтересовался князь.

– Позже поясню, – ответил Сергей. – Ты второе прочитай, княже.

Владимир не стал выяснять, как оказалось у боярина послание кесарю. С этим можно и подождать.

Владимир развернул второй свиток. На нем тоже имелась печать. И подпись. Но уже не княжья – чужая.

Шевеля губами, Владимир с трудом разбирал ромейское письмо. Хорошо хоть, написано оно было с каллиграфической старательностью. А уж имя адресата Владимиру известно прекрасно. Паракимемон Василий, истинный правитель Византийской империи, переживший трех кесарей, знаком повелителям всех земель, сопредельных империи.

Владимир читал… И чем глубже он погружался в текст второго послания, тем мрачнее становилось его лицо.

Дочитав, князь сунул оба свитка за пояс.

– Откуда они у тебя? – буркнул он.

– Мой человек добыл, – спокойно ответил Сергей. – Посыл ромейский на моем кнорре отплыл. И немного переусердствовал в питии. А пока он отсыпался, мой человек в пояс ему заглянул – и добыл это. Надо же нам знать, что лазутчики Палатия своим хозяевам докладывают.

– И ты посмел изъять послание, которое я моему брату-кесарю отправил? – В голосе Владимира звякнуло железо.

– Что ты, княже, как можно! – Длинные светлые усы воеводы приподнялись в усмешке. – Твое послание, равно как и второе, по-прежнему следуют в Константинополь. Это всего лишь копии. Мой человек плохо понимает по-ромейски. Зато рука и глаз у него твердые. Потому он буковка в буковку срисовал то, что было в каждом из писем. И принес мне. А я – тебе. Может, стоило мне их сразу сжечь?

Владимир смерил воеводу холодным взглядом. В одном князь был уверен: воевода не лжет. Не той он породы.

– Опасный у тебя человек, – сухо произнес князь.

– Опасный, – согласился Сергей. – Врагам. Но не мне. И не тебе. Так что ты скажешь, княже? Зря я тебе это принес?

– Нет, не зря, – буркнул князь.

– В таком случае это все, чем я с тобой хотел поделиться. Дозволь мне уйти?

– Иди, – разрешил Владимир. И тут же: – Нет, постой! Сначала ответь, боярин: какой награды ты хочешь за эти… находки?

– Ты уже наградил меня, – сказал Сергей. – Когда уничтожил тот жребий^[5].

– Я его не уничтожил, – помедлив, произнес Владимир. Раздернул шнурок привязанного к поясу кошеля, поискал немного и вытащил табличку с начертанными сваргом рунами. – Возьми, – князь протянул табличку Сергею. – Для памяти.

– Что ж, – боярин взял табличку и слегка поклонился. – На память я не жалуюсь, но это – сохраню.

* * *

– Прочитал? – поинтересовался Владимир.

Голос у князя – холоднее льда. Но Блуда бросило в жар.

За дверью негромко, по-своему, переговаривались нурманы. Стоит князю кликнуть – и пропал Блуд. Вывернут руки, обдерут дорогие одежды, как шкурку с соболя, кинут поперек седла и увезут в княжий Детинец. На страшные муки. А может, и в Киев везти не станут: стащат вниз, в подвал, где у Блуда своя пытошная устроена.

Блуд представил, как висит он на цепях с вывернутыми руками, вдыхая дух раскаленного железа, а здоровенные нурманы весело переговариваются по-своему, перебирают шильца и клещи, ссыпают на противень красные уголья…

Ох и трудно было Блуду выдавить эту улыбку. Всей разом собранной воли едва хватило.

– Не серчай, княже, – с раскаянием проговорил Блуд. – Хотел подарок тебе сделать. Нежданный подарок – он ведь всего приятней. Думал: обрадуешься ты, когда я тебе такое богатство привезу.

– Да ну? – Великий князь усмехнулся. Видел: врет Блуд. Но разве Владимир и прежде не знал, что лжив и хитер моравский боярин? Знал, знал. За то и держал при себе. Хитер, подл, да полезен. Вот как сейчас. Прямо с земли серебро поднял. И серебро это всё, до последнего резана, достанется ему, Владимиру.

Усмешка великого князя стала еще шире. Но боярин Серегей каков! Будто знал, что Владимир собирается у него денег занять. А может, дядька Добрыня Серегею намекнул? Надо будет спросить… Ах, молодец боярин-воевода! Пополнить княжью казну серебром своего недруга Блуда – да еще княжью благодарность за это получить.

А не намекнуть ли Блуду, кто его выдал?

Когда ближники твои друг друга ненавидят, править легче.

Не сговорятся за твоей спиной.

Нет, не стоит. Блуд на воеводу Серегея и так зуб точит. Пусть лучше думает, что Владимир сам свитки эти добыл. Побоится впредь с князем ловчить.

– Значит, у тебя мое серебро? – осведомился Владимир.

– У меня, у меня, – быстро произнес Блуд. – Всё лежит в сохранности. Все двенадцать тысяч гривен!