– Да, – с улыбкой кивнул я. – В Москве еще хлеще было – с каникул ребят в школу на встречу выдернул, и все как один прибежали, с друзьями и родственниками.

Прошелся по бывшим школам, учителям подарки вручил, работая на репутацию и потому что так захотел.

– Надо-то тебе в такую даль уезжать было, – вздохнула Таня и с улыбкой выкатила шутливый упрек. – А мне теперь после курсов тоже туда ехать придется.

– Езжай, доченька, – благословила ее тетя Тоня. – Ехать нужно туда, где перспективы.

– Перспективы сказочные, – поддакнул я. – Но можно и здесь, в «Союзмультфильме» остаться, если на Дальний Восток не хочется.

– Нет уж, я аниме рисовать хочу! – заявила она.

Съев булочку и запив ее чаем, тетя Тоня деликатно нас оставила:

– Пойду за хлебом схожу.

– Купи «Буратино»! – попросила Таня.

– Куплю, – пообещала ей родительница и пошла одеваться.

– Как у тебя с Максимом? – воспользовался я возможностью поговорить о личном.

Четвертый состав «Ласкового мая», когда не на гастролях, живет и учится здесь.

Подружка порозовела щечками:

– А тебе зачем?

– Просто интересно, – развел я руками. – Вдруг обижает?

– Не обижает! – фыркнула она, подвинулась поближе и положила мне голову на плечо. – Ты меня всегда защищал.

– Ты же мне почти сестра, – погладив ее чистой рукой по мягким волосам, улыбнулся я. – Защищал, защищаю и защищать буду.

– Больше не надо, – хихикнула Таня, посмотрев на меня отражающими льющиеся из окон солнечные лучи глазами. – Я уже большая, сама всё могу.

– А звучит-то по-детски, – вредным тоном заметил я.

– Сам не больно-то взрослый! – убрав голову с моего плеча и сев нормально, фыркнула она.

Откусив и прожевав булочку, она все-таки поделилась личным:

– Я Максима бросила. Зазнался он, по деревне вот так ходит! – изобразила высоко задранный нос. – Все время рассказывает, как ему девочки цветы дарят, телефоны суют – он, сволочь, их в специальные альбомы наклеивает!

– Обидно было? – предположил я.

– Очень! – насупилась она. – Руки распускать начал, смелый стал – я, говорит, в любой момент от тебя уйти могу, если ты со мной не будешь это… – она залилась краской и замолчала.

– Наглец какой, – осудил я фронтмена четвертого состава.

– И не говори! – обрадовалась она тому, что не придется озвучивать такие смущающие вещи. – А мне мама всю жизнь говорила, что до свадьбы нельзя, иначе муж ценить не будет. Бабушка за собой не уследила, ее дедушка потом всю жизнь за это бил!

Такое вот общество было.

– Я тебя бить никому не позволю.

– Я сама не позволю! – насупила она бровки. – Чай не средневековье на дворе! Пусть только попробует – я как мама терпеть до последнего не буду, сразу к участковому пойду – пусть в тюрьме сидит, сволочь, может поумнеет! – встрепенувшись, проявила свою добрую сторону. – Только ты Максима не увольняй, он хорошо поет, дурак просто и зазнался.

– Не уволю, – пообещал я.

У нас на гастролях строго – пацаны все время под присмотром, шаг влево-шаг вправо – сразу в ПТУ и на завод. Ну а местные… Ну а за местных пусть родители переживают, но если дойдет до скандала, в шею выгоню без всякой жалости.

– А ты сегодня занят? – спросила Таня.

– Вечером Фурцевы в гости придут, но день свободен, – кивнул я.

– Пойдем на лыжах кататься? – предложила она.

– Пойдем! – легко согласился я.

Люблю лыжи. Вообще зиму люблю!

– А можно подружек позвать?

Покататься на лыжах в окружении милых Советских старшеклассниц? Да только свистни!

– Зови.

– Сейчас! – подскочила она со стула и ушла в гостиную, звонить.

Хорошо с повальной телефонизацией – так бы пришлось всех пешком обходить.

Пока Таня собирала подружек посмотреть на редкое зрелище – меня – я сточил три булочки и мечтательно посмотрел на четвертую. Грустно вздохнув – не влезет – допил чай и подхватил очень вовремя заглянувшего на кухню в поисках еды – на остальное котам обычно пофигу – Барсика и принялся поглаживать мягкую шерстку. Может себе кого-нибудь все-таки завести? В Хрущевске-то я надолго, а на время гастролей найдется кому присмотреть. Подумав о гастролях, немного взгрустнул – уже надоели, но деваться некуда, я и так на них последнее время забил, откупаясь от народа телеконцертами. Нехорошо – все артисты по стране с концертами ездят, а Ткачеву, получается, можно дома сидеть?

– Через полчаса на остановке «Садовая» собираемся, – появившись на кухне, поделилась новостями Таня.

– Я тогда за лыжами и переодеться сбегаю, – с сожалением отпустив зверушку, поднялся я на ноги и пошел к выходу.

– Не опаздывай! – без нужды напомнила Таня.

Я вообще никогда никуда без уважительных причин не опаздываю.

Глава 2

– Да, это трещина, – посмотрев на просвет рентгеновский снимок моей правой кисти, убедился в правильности предварительного диагноза совхозный травматолог Валерий Владимирович, тридцатипятилетний гладковыбритый мужик с пышной русой шевелюрой. – Придется наложить лангету.

Отложив рентген, он заполнил бланк «направления» и вручил сидящей на кушетке рядом со мной маме:

– Кабинет номер шесть.

Хорошо, что я озаботился импортом сюда и в Хрущевск лангет – гипс неудобный: с ним ни помыться, ни почесаться, он натирает и, чего уж греха таить, пованивает.

Кататься на лыжах было весело вплоть до того леденящего душу момента, когда я, не совладав с гормонами, засмотрелся на Танину подругу Любу – больно уж красивая – и на полном ходу влетел в дерево.

Покинув кабинет, мы вышли в коридор, запустив следующего пострадавшего от зимних забав школьника с мамой, и родительница проинформировала Виталину:

– Легко отделался, трещина в безымянном пальце, – вздохнула и задала мне классический мамин вопрос. – И как тебя угораздило?

– Занятия зимними видами спорта требуют внимания и соблюдения техники безопасности, – ответил я.

– Ну и что с ним делать? – хихикнула мама.

– Холить и лелеять, – ответила Вилочка.

Вот мне знак свыше – когда такая красота рядом почти 24/7, засматриваться на других грешно. Немного посидев в очереди – я что, особенный, чтобы вперед травмированных сверстников лезть? – мы с мамой зашли в шестой кабинет, где обменяли талончик на лангету и отправились домой.

– Теперь на гитаре фиг поиграешь, – вздохнул я.

– Найдется кому поиграть, – фыркнула мама и внезапно крепко меня обняла, нежно прошептав. – Хоть в больницу с тобой сходила как нормальная мать.

– Самая лучшая мать! – поправил ее я.

Родительница помогла мне застегнуть пальто, и мы на семейном «Москвиче» поехали домой, усадив Виталину за руль – мама села рядом со мной сзади, чтобы обнимать больного сыночка.

Наша баня пускала дым в вечерние небеса, и объяснение этому дал нашедшийся дома, успевший переодеться в рубаху, брюки и шерстяные носки дед Паша:

– Семен Кузьмич париться придет. Тебе с этим можно? – кивнул на руку.

– У ребенка перелом, а тебя только работа волнует, – надулась на него мама.

– И совершенно правильно! – заступился я за старшего Судоплатова. – Я ж не барышня кисейная, а комсомолец!

– Во-о-от! – обрадовался дед Паша моей силе духа и хлопнул меня по плечу. – И не ребенок он давно, Наташ, а мужик, который такого повидать успел, сколько не всякий наш оперативник за службу видит.

– Это еще хуже, – фыркнула мама, громко чмокнула меня в макушку, и в компании Виталины ушла в сторону детской – воспитывать тех детей, что еще можно спасти.

– Идем, – зашагал дед в гостиную.

С дедушкой поговорить я всегда рад, поэтому охотно пошел следом. Усевшись в кресло у камина – сейчас не горит, он же для понта и атмосферы, а тепло с лихвой обеспечивает батарея – дед достал из тумбочки деревянный футляр, из него – трубку и кисет…

– Ты ж не куришь, – удивился я, занимая соседнее кресло.

– А трубку и не курят, – ответил он, набивая чашу табаком. – Так, дым во рту погонять.

– Под Сталина косишь, – догадался я.

– А почему не под Шерлока Холмса? – спросил он.

– Потому что он англичанин, а ты – русский, – пожал я плечами.

– Иосиф Виссарионович был грузином, – напомнил он.

– «Я – не грузин, я – русский грузинского происхождения», – процитировал я.

– Сученок, – ласково приложил меня Судоплатов и признался. – За то и люблю.

– Приятно, – улыбнулся я и попросил. – Расскажи про конфеты.

– Да что рассказывать, – выпустив дым в потолок, пожал он плечами. – Карьера украинского националиста у меня заканчивалась, в Москву вернулся, Самому лично доложил, – лицо деда разгладилось, взгляд устремился в глубины памяти. – Решили, значит, раскол в стан врага внести, они до власти жадные, и после смерти Коновальца начали бы грызню за его должность. Так потом и получилось. Коновалец меня в лицо знал, я же не «засвеченным» в Москву уезжал, под прикрытием – радистом на флот, мол, устроился, буду им секреты сливать. План придумали с конфетами. Там знаешь какой механизм активации был?

– Не-а, – покачал я головой.

– Химия, – многозначительно поведал он. – Через полчаса после приведения коробки в горизонтальное положение должна была сработать. Пёр я эту коробку чуть ли не с транспортиром, чтобы вертикаль не нарушить, – хохотнул он. – И не за себя переживал, а за дело – в кармане «Вальтер» для себя лежал, мне живым один черт попадаться нельзя было. В ресторан зашел, улыбка – до ушей! – изобразил приветливую рожу. – К Коновальцу подсел, уже и не помню про что разговаривал – конфеты-то на стол положил, горизонтально – таймер запустил, получается. «Це вам подарунок з Києва» – «Дякую, друже», – хохотнул.

– А он конфеты не проверял? – спросил я.

– А там две коробки было, – ухмыльнулся дед. – Одну сам открыл и ему сунул – угощайся, мол, – хохотнул. – А та, что с тротилом – как бы на потом. Очень эта гнида сладкое любила.

– А дальше? – спросил я.

– А дальше ушел, мне же «на корабль» торопиться надо было, – продолжил Судоплатов. – Там магазин одежды рядом был – купил плащ и шляпу, переоделся. Из магазина вышел и слышу «бах!», – попыхтел трубкой. – Ровно полчаса прошло.

– Хорошая химия, – одобрил я.

– Хорошая, – согласился он и выдал стариковскую классику. – Не те времена настали, сейчас так работать нельзя.

– Ой ли? – хмыкнул я.

– Ой ли! – передразнил он и признал. – Новый, – указал в потолок. – Пространства для маневра побольше оставляет, но все равно просит, так сказать, поделикатнее вопросы решать. И это правильно, – поддержал генеральную линию Партии в Андроповском лице. – На то она и разведка, чтобы ее не видно и не слышно было. Такие две операции нам зарубил, – горько вздохнул. – Но там очень громко получилось бы, и риск большой, – ухмыльнулся. – С Моссадом данными поделились, пусть разбираются – на Западе евреев шибко любят, всё спишут.

– Нацисты беглые? – догадался я.

– В Канаде сидят, суки, – оскалился Судоплатов. – Дон там у них новый – «с Канады выдачи нет». Сейчас самое время – хозяин занят, на границе хаос – бегут белые граждане на Север, там негров буйных нету. Жаль, конечно, что своими руками удавить не получится – коллеги там мои из ОУН, приятно было бы старые деньки вспомнить, но главное – результат. А тех, что в Аргентине осели, мы теперь и сами достанем – с Чили там граница большая, а на каждую горную тропку пограничный пост не воткнешь.

Много в инфобомбе имен и адресов нацистских было, еще на много лет хватит.

– А раньше, получается, руки связаны были? – спросил я.

– А раньше курс на мирное сосуществование двух систем стараниями покойного Никитки держали, – скривился он. – А он знаешь как работает? Они нам – провокации и подсрачники, а мы – в ООН протестуем.

– И не поспоришь, – вздохнул я.