Китай: блокированное государство

Мы не собираемся заниматься систематическими поисками свидетельств возникновения промышленности по всему миру. Достаточно основных кейсов. В дебатах о «великом расхождении» наряду с интересной контрфактической проблемой – почему в Индии и Китае до 1800 года не состоялась собственная промышленная революция – возникает тема столь же интересная: через сто лет они все-таки приступили к индустриализации. В Китае с его долгими традициями домеханического ремесленного производства и распространением протоиндустриализации путь от старых форм технологии и организации к современному фабричному производству не был прямым. До 1895 года иностранцам не разрешалось основывать промышленные предприятия на китайской территории, даже в открытых по Нанкинскому договору портах, а немногие все же существовавшие большой роли не играли. На этой первой стадии китайской индустриализации решение основной задачи взяло на себя государство. Не сам императорский двор, но многие губернаторы провинций с 1862 года инициировали ряд больших проектов, и все они использовали иностранную технологию и иностранных советников. Сначала это были оружейные фабрики и верфи, затем, в 1878 году, – большое угледобывающее предприятие в северном Китае, немного позднее – несколько хлопкопрядильных фабрик, в 1889 году – железоделательные заводы в Ханьяне, провинция Хубэй. Главным движущим мотивом этой политики была оборона. 70 процентов капитала шло на военно-ориентированные предприятия. Скопом отметать эти ранние инициативы как провальные было бы неверно. В большинстве своем они доказали, что Китай вполне способен перенимать современные технологии. Ханьян в первые годы после своего открытия в 1894‑м вообще был крупнейшим и самым современным металлургическим предприятием во всей Азии. В то же время проекты не координировались между собой; ни один из них не стал основой экономического роста хотя бы в рамках региональной стратегии индустриализации. Накануне Японо-китайской войны 1894–1895 годов, которая и в экономике отбросила страну назад, Китай начал свою индустриализацию, но пока не встал на путь широкой индустриальной перестройки⁸⁹.

После 1895 года картина усложнилась и получила новую динамику. Теперь фирмы из Великобритании, Японии и других стран учреждали промышленные предприятия в Шанхае, Тяньцзине, Ханькоу и некоторых других крупных городах. После того как государство практически перестало проявлять активность, китайские предприниматели по-прежнему не допускали, чтобы в возникающем современном экономическом секторе господствовали иностранцы. Практически во всех областях китайцы выступали конкурентами иностранным интересам⁹⁰. Еще раньше, в 1860‑х годах в Китае было учреждено – сначала государством, потом частными фирмами – пароходное сообщение. Шелковая промышленность, одна из важнейших для Китая отраслей экспорта, быстро обзавелась новой приводной техникой. Однако поскольку японские конкуренты, делая то же самое, гораздо более системно работали над повышением качества и производили товары, адаптированные для мирового рынка, Япония в 1920‑х годах выиграла борьбу за глобального потребителя. Важнейшей частью промышленности Китая – помимо контролируемой японцами Южной Маньчжурии с ее быстро растущим угольно-сталелитейным комплексом – было хлопкопрядильное производство. В 1913 году 60 процентов всех веретен, имевшихся на фабриках в Китае, находились в китайской собственности, 27 процентов были в руках европейских, а 13 процентов – японских концернов. Накануне Первой мировой войны китайская текстильная промышленность оставалась еще сравнительно слаборазвитой. В Китае к этому времени было установлено 866 тысяч веретен – против 2,4 миллиона в Японии и целых 6,8 миллиона в Индии (столько же, сколько во Франции). Лишь грюндерский бум во время войны позволил увеличить количество веретен до 3,6 миллиона. В 1912–1920 годах модерная китайская промышленность показывала наивысшие в мире темпы роста⁹¹. К 1920 году был заложен пусть пока слабый, но способный укрепляться фундамент индустриализации Китая. Внутренний хаос эпохи «полевых командиров», отсутствие ориентированного на развитие и способного на решительные действия правительства и империалистская политика Японии послужили главными причинами того, почему китайский рывок (take-off) в общеэкономическом масштабе опоздал на полвека. Не замедленные и практически не координируемые государством процессы в эпоху поздней империи, а затормаживание после 1920 года уже состоявшегося старта является характерной чертой истории китайской индустриализации: большой подъем начался только после 1980‑го.

Представление о том, что дешевые хлопчатобумажные ткани в Китае или Индии разрушили благосостояние местных прядильщиц и ткачей и, возможно, подорвали предпосылки для самостоятельной индустриализации, в таком общем виде несостоятельно. В Китае, несмотря на отсутствие заградительных пошлин, сельское надомное ткачество для местного и регионального рынка оказалось довольно живучим. Когда в начале XX века хлопчатобумажная пряжа из новых фабрик в открытых портовых городах (и в меньшей степени напрямую импортированная из‑за рубежа) стала вытеснять домашнюю, ткачи перешли на использование машинной пряжи и продолжили свою деятельность. В Индии тезис о переполнении азиатских рынков долго обсуждался с точки зрения «деиндустриализации». За исходный пункт принималась констатация, что индийская ткацкая отрасль в XVIII веке была способна производить хлопчатобумажные ткани любого качества и в массовых количествах, которые пользовались большим спросом в Европе. В несколько более ограниченном масштабе это же применимо и к экспорту китайских хлопчатобумажных тканей. То, что набойка на азиатские ткани часто делалась лишь в Европе, в целом пробудило первоначальный европейский интерес к хлопчатобумажным продуктам, а с ним и спрос, который затем был удовлетворен товарами промышленной революции. Примерно к 1840 году ткани из Ланкашира вытеснили азиатский импорт с внутреннего рынка. Английский джентльмен больше не носил вещи из нанки, из тонких восточных тканей. Европейская индустриализация, таким образом, началась с замещения азиатского импорта. Это стало экономически возможным благодаря тому, что Великобритания пользовалась теперь технологически обусловленными конкурентными преимуществами⁹². Случившаяся потеря для Индии и Китая экспортных рынков, схожая с тем, которую в начале XIX века пережило османское текстильное производство, имела катастрофические последствия для азиатских регионов, специализировавшихся на экспорте сукон. Но все это не означает, что конкуренция европейского импорта подорвала производство для внутреннего рынка. Необходимо учитывать региональные отличия. На Бенгалии экспортный кризис сказался чрезвычайно тяжело, тогда как южноиндийские ткачи, работавшие для внутреннего рынка, смогли продержаться намного дольше. Ввозимый в Индию текстиль никогда не достигал стандарта качества лучшего собственного производства, так что люксовый сегмент долгое время оставался за индийскими производителями. Как и в Китае, машинная пряжа в Индии распространялась по мере того, как ее цена опускалась ниже расходов на надомное прядильное производство, даже при условии экстремальной самоэксплуатации сельских хозяйств. Надомное ткачество выжило прежде всего благодаря тому, что рынки, как выражаются экономисты, «сегментировались»: иначе говоря, не было общей конкуренции между импортированными и произведенными в стране тканями⁹³.

Индия: относительность «отсталости»

В отличие от Китая, иностранный капитал, обосновавшийся после 1856 года в Бомбее и других местах, не принимал активного участия в местной хлопчатобумажной промышленности. Первыми грюндерами были индийские торговцы тканями, которые теперь инвестировали и в производство⁹⁴. Колониальное государство и британская промышленность не были заинтересованы в подобной конкуренции, но и не создавали для нее непреодолимых препятствий. Общее падение цен на серебро, которое не могло быть остановлено политическими средствами, привело к тому, что за последнюю четверть XIX века индийская рупия обесценилась примерно на треть. Это пошло на пользу отнюдь не отсталой в техническом отношении индийской прядильной промышленности и даже позволило ей вытеснить на азиатских рынках более дорогую британскую пряжу. Тот, кто принимает во внимание торговлю только между Европой и Азией, упускает из виду активность азиатских производителей в их ближайшем окружении. Прежде всего благодаря своему экспорту в Китай и Японию, индийская промышленность увеличила свою долю на мировом рынке хлопчатобумажной пряжи с 4 процентов в 1877 году до 36 процентов в 1892‑м.⁹⁵ Импорт капитала и технологий в рамках колониальной системы не был первопричиной появления модерной индийской промышленности. Ее важнейшим фундаментом стала общая – с XVIII века – коммерциализация Индии, за счет чего расширялись рынки, создавались торговые капиталы, и это – несмотря на наличие дешевой рабочей силы – давало новые импульсы для технологических усовершенствований⁹⁶. Историки едины в том, что промышленность, и в индийском случае сконцентрированная на географически ограниченном пространстве, играла перед Первой мировой войной лишь маргинальную роль в общем развитии экономики. Однако, если проводить численные сравнения с Европой, положение Индии было не таким уж плохим: ее 6,8 миллиона веретен в 1913 году не отстают на порядок от 8,9 миллиона в Российской империи⁹⁷. Так что в численном отношении индийская хлопчатобумажная промышленность предстает во вполне выгодном свете. И в отличие от Китая или Японии, она возникла без малейшей протекции государства.

Если в Китае черная металлургия и сталелитейная промышленность (по большей части попавшая после Первой мировой войны под контроль японцев) на ранней фазе развития были обязаны исключительно административной инициативе, то индийская сталелитейная промышленность – одному-единственному человеку. Джамшеджи Тата (1839–1904), один из величайших предпринимателей XIX века, который отнюдь не копировал других, был современником родившегося в 1842 году немецкого «стального барона» Августа Тиссена. Тата сколотил капитал в текстильной промышленности. После посещения американских сталелитейных заводов он пригласил американских инженеров для поисков подходящего места вблизи от месторождений угля и железа в Восточной Индии. Здесь, в Джамшедпуре, после его смерти вырос большой сталеплавильный завод семьи Тата. С самого начала он преподносился также как патриотическая инициатива и привлекал средства тысяч частных лиц. Сам основатель рано понял, что Индии необходимо достичь технологической самостоятельности, и пожертвовал основной капитал на учреждение Индийского научного института (Indian Institute of Science). С момента ввода в эксплуатацию в 1913 году заводы Тата заботились о качестве продукции на самом высоком мировом уровне. Правительственные заказы с самого начала играли важную роль в развитии предприятия, а Первая мировая война обеспечила дальнейший успех. Однако до 1914 года Tata Iron and Steel Company не была способна в одиночку сформировать в Индии сектор тяжелой промышленности – так же, как и государственный металлургический комбинат Ханьян в Ханькоу (Китай).