– Он нас не оставит. Ты же знаешь, как он меня любит.

У мамы закрываются глаза, и моя кисть выскальзывает из ее холодной влажной ладони. Провожу рукой по ее волосам и целую в висок. Надо сходить за едой и водой, а потом следует узнать результат. Мне очень хочется, чтобы она выслушала меня, о том как я пойду наверх и попытаюсь разыскать отца, чего бы мне это ни стоило, и потом я вытащу ее из этого гиблого места, вылечу, и мы будем жить, а не выживать. Я мало верю, что найду папу, скорее всего его уже нет в живых. Тогда я найду место, куда смогу ее увести.

– Я люблю тебя, мама, и хочу, чтобы ты понимала, я сделаю все, чтобы ты жила, уведу тебя как можно дальше от Сенатора и его отравы. Слышишь, мам?

– Конечно, девочка моя. И я тебя люблю.

Сказала, даже не открыв глаз, а ведь она не отвечала мне на вопросы уже примерно шесть месяцев. Мама постоянно находится в просторах своего разума. Эти слова для меня так много значат, что не передать словами. Я думаю, что каждый человек нуждается в любви, хотя бы в крохе нежности и сочувствия. Лично я нуждаюсь, но вслух это никогда не произнесу. Неужели она действительно сейчас меня услышала? Поняла?

– Мам? Ты хочешь есть? Или, может, пить?

Все… В ответ тишина… Каждый раз я понимаю, что надеяться на лучшее не стоит. Лишь потому, что, когда твои надежды не оправдываются, тебя словно сносит огромным поездом очередного разочарования, и от этого становится еще более печально, чем было до появления этой чертовой надежды. Поднимаюсь, укрывая маму покрывалом, и иду за пайком.

Глава третья

Зал был полон, и к спискам я пробиралась почти с боем, пока искала глазами свое имя, на фоне нервозности воздух застрял где-то в горле. Его тут же вышибло ударом объятий, а в лицо прилетело облако рыжих волос.

– Поздравляю! Улыбайся так, как никогда в жизни, Сенатор смотрит прямо на тебя.

Смотрю в лицо девушки с недоумением.

– Спасибо, конечно, но причем здесь Сенатор? – спрашиваю я, а она театрально закатывает глаза.

– Я прекрасно знаю, что ты следующая его жертва. Так сказать «печальная невеста». Да в принципе все знают это, просто вида не подают. Кому в наше время нужны проблемы с «правителем», и ты видимо не знаешь моего имени. Саманта Келли. Приятно познакомиться.

– Вот черт! Мне жаль твою сестру. – Теперь понимаю, почему ее лицо показалось мне знакомым.

– Да, мне тоже, она была не виновата, что понравилась уроду со связями и в итоге поплатилась за это. Так же, как и ты… Я понимаю почему ты бежишь из этого места. Сенатор уже говорил о тебе, когда Лия еще была жива. Так что улыбайся, сделай ему больно, пусть видит, что ты утекаешь у него между пальцами и он бессилен… Бессилен что-либо сделать, как и его жены. – В уголках глаз Саманты скапливается влага, но она быстро приходит в себя.

– Что он с ней сделал? – спрашиваю я, понимая, что этого не знает никто, кроме чудовища.

– Лучше спроси, чего он с ней не делал. После ее убийства у меня в этом клоповнике никого нет, и находиться здесь я больше не в силах, каждый закуток этого места как будто говорит мне: «ты ее не спасла», и боюсь, если останусь, то сойду с ума и сделаю необдуманный поступок.

Зачем она это мне говорит?

На секунду, всего лишь на одно мгновение ее улыбка спала, и я увидела очень уставшую от жизни девушку, возможно, такую же одинокую, как я сама.

Одного мгновения хватило,чтобы проникнуться горем и одиночеством Саманты Келли.

– Прости, я не должна была спрашивать тебя. Напоминать тебе о горе, – виновато произношу я.

– Итак, переключимся. Прошло двадцать шесть человек по здоровью, нам с тобой из гонки надо выбить шестерых, и мы будем свободны. – А Саманта определенно располагает к себе.

Вот теперь я улыбаюсь искренне, но с небольшим сомнением и в ответ вижу то же самое. Это самая странная беседа за долгое время. Я не знаю ее. Она не знает меня. Но у нас есть общая цель. Свобода.

– Да, уже объявили, что будет еще два этапа, ориентирование на местности по картам и борьба, плюс умение пользоваться оружием. Пойдем отметим, следующий этап завтра с утра.

– Отметим? – не понимаю я.

– Раньше так говорили. – Смеется Саманта. – Типа отрывались, тусовались и так далее, но мы можем выпить по стакану воды с запахом плесени. Как тебе?

– Нет, я пойду к маме, хочу побыть с ней, пока есть возможность. Увидимся с утра здесь же.

– Хорошо, если надумаешь, заходи ко мне – третий блок, конура номер триста четыре.

Выхожу из зала и чувствую, как спину мне проживает чей-то взгляд. Хотя я знаю кому он принадлежит и готова поспорить, Сенатор явно не доволен. Ведь я ослушалась. А его указам все должны подчиняться беспрекословно.

Всего у Сенатора было четыре жены, все молоды и привлекательны, ровно до того момента, как он замечал их.

Имя первой Элла Фостер, ей было двадцать один год, когда Рональд Эшвуд взял ее в жены. В двадцать три она погибла, как говорят: упала с лестничного пролета и сломала себе обе ноги, руку и шею.

Вторую звали Рейна Батт ей едва исполнилось восемнадцать, как она стала миссис Эшвуд. Она была сиротой и вступиться за нее было некому, да и вряд ли появились бы желающие. Ее он мучал дольше всех, она практически не выходила из их отдельного отсека, соединенного с кабинетом Сенатора. Но туда часто приходил врач. Умерла она в двадцать два, утонула в ванной.

Третьей супругой была двадцатилетняя Алисия Бичем, умерла через три месяца после замужества – покончила с собой. Повесилась в тренировочном зале. Нашел ее тело утром мой нынешний тренер, по его словам он даже ее не узнал, все тело было покрыто багровыми синяками, а на правой руке отсутствовал средний палец.

Ну и четвертая жертва – это, как оказывается, сестра Саманты – Лия Келли. Она провела с ним полтора года, ее тоже редко кто видел. Как всегда любит говорить Сенатор: «Институт брака нужно чтить и уважать, жена должна своим видом радовать только мужа». Как она умерла никто не знает, об этом даже не объявили. Все поняли, что он вдовец, когда на собрании он появился в своем черном «траурном» костюме в четвертый раз.

Самое обидное в этой истории то, что никому нет дела до того, что этим стадом идиотов управляет неуравновешенный человек с садистскими наклонностями. Они все думают: «вот сегодня день прожили и уже хорошо», а что там с другими? Да плевать. Возможно, я бы тоже так относилась, если честно, просто все это касается меня напрямую. Хочется верить, что если бы мой папа был здесь, то обязательно спас бы меня. Я искренне надеюсь, что он один из лучших людей на этой планете. Он – это единственное, о чем говорит мама, когда более-менее выплывает из дурмана.

После всех этих ужасных смертей я просто боюсь представить, что ожидает меня через полгода. Раньше я недоумевала, почему Сенатор ждет все это время, следуя пункту договора, но в один из дней я узнала причину. «Ожидание делает мой приз более желанным» – цитата Рональда Эшвуда.

Глава четвертая

Не успеваю дойти до комнаты, как мне преграждает дорогу Люк. Знакомьтесь – это шестерка Сенатора. И его данная перспектива очень даже устраивает. Он почти волоком тащит меня в кабинет, хотя у меня и в мыслях не было сопротивляться. Какой в этом резон? В каком-то смысле я даже ждала такого поворота событий. Один тоннель, второй, третий. Дверь. Толчок в спину. Щелчок замка за мной – как выстрел в тишине.

Вдох.

Выдох.

Сенатор сидит за столом и крутит в руках свою любимую перьевую ручку, как он говорил, только ей он подписывает смертельные приговоры. Челюсти сжаты, аж желваки ходят ходуном, боюсь представить, что творится в его больной голове. Еще страшнее подумать, что он со мной сделает.

Переминаюсь с ноги на ногу, не могу устоять на месте. От него веет чем-то загробным, холодным и затхлым, от этого мне не по себе. Всегда при виде Сенатора Рональда чувствую себя напуганной семилетней девочкой, и каждый раз борюсь с этим чувством. В девяти из десяти случаев я проигрываю. Прекрасно понимаю, если он увидит хотя-бы каплю страха – это доставит ему неимоверное удовольствие, а это последнее чего я хочу. Стараюсь не спускать взгляда с ручки, которая кочует от пальца к пальцу, лишь бы не смотреть на его недовольную физиономию.

– Ты ослушалась. Почему? – приказным тоном спрашивает он.

Голос ледяной, но обманчиво спокойный, значит скоро он начнет метать громы и молнии, и направлены они будут исключительно на меня. Сама напросилась.

Я молчу.

Он ждет ответа.

И дождется, я знаю. Не скажу по-хорошему, будет по-плохому. А мое физическое состояние сейчас важно как никогда. Завтра бой.

– Так нужно было.

Понимаю, звучит по-детски, но что я еще могу ему сказать? От страха сводит все суставы так, что я и пошевелиться то не могу. От грохота подскакиваю, на пол летит все, что было на столе: книги, журналы, какая-то статуэтка в форме льва. После он плавно опускает ручку на стол и располагает свои руки по бокам от нее, упираясь пальцами на поверхность, и так давит на столешницу, что она жалобно скрипит. Голова наклонена вниз, что не дает мне возможность увидеть бурю в его глазах, а я уверена она там присутствует.

– Ты – мелкая тварь, я на протяжении стольких лет заботился о тебе, оберегал! И что же я получаю взамен?! Я тебе отвечу. Непослушание – вот что! Я такого неуважения, не потерплю от своей невесты! – Ублюдок выпрямляется, и теперь я вижу бурю негодования, которая вот-вот снесет меня.

Сенатор огибает свой стол плавно, словно хищник перед броском и резко подлетает ко мне, хватает за шею и медленно сдавливает ее, я не шевелюсь, не должна показывать страха перед ним, ни перед ним, ни перед кем-либо. Не убьет. Знаю… надеюсь.

– Я этого никогда не просила. – Мой писк.

– Вот как ты заговорила, ну я тебе напомню. Когда тебе было десять лет, ты мне сказала, что не хочешь больше видеть дружка твоей матери. Припоминаешь? – От его криков мурашки пробегают по позвоночнику.

Пальцы Сенатора как щупальца еще сильнее впиваются в кожу, тем самым перекрывая мне кислород, против моей воли руки поднимаются, и я пытаюсь оторвать его от себя, но он не отпускает, а наклоняется еще ближе к моему лицу и наши носы соприкасаются, орет так, что слюна брызжет. И этот тошнотворный запах трав…

– Я убил его для тебя! Такого прежде даже для своих жен не делал, но сделал для тебя! – орет он и сдавливает шею сильнее.

Уже не отчетливо слышу его голос, как будто издалека, и чувствую, что мое тело летит в стену, ударяюсь затылком о бетон и оседаю на пол, но это все не важно, важно лишь то, что я снова дышу, с хрипом и кашлем, но пытаюсь втянуть в себя воздух полной грудью. Он только что признался в убийстве. Только это ничего не дает. Кто мне поверит?

– Я вас не просила его убивать, просто не хотела, чтобы он и дальше мучил маму и пичкал ее дрянью. Он исчез, что не мало радует меня, но вы продолжаете ее травить. Откуда вообще берутся наркотики в Подземелье? Ты испортил мне всю жизнь, так или иначе я выберусь отсюда, и тебе будет меня не удержать. Я просто хочу найти врача для мамы.

Ненавижу эти разговоры с ним, но приходится отвечать. Иначе боль. Он умеет это делать. Мастерски.

– У нас есть врач! – По его лицу видно, он уверен в своей правоте. Власть затмила в нем все человеческое. Если оно когда-то было.

– Нет. Это у тебя есть врач, который просто приносит ей очередную дозу, когда меня нет рядом. Я просто хочу ее уберечь, чтобы она больше не мучилась! От женщины, которой она когда-то была, осталась только безжизненная оболочка, и во всем виноват ты и только ты…

– Я? Из-за кого она пошла торговать своим телом? Точно не из-за меня. Достаточно, убирайся. Я услышал в нужной мере то, что хотел. Я собирался беречь и боготворить тебя, но ты сама не захотела по-хорошему, я долго ждал, когда ты вырастешь. Ожидание окончено. Ты свободна! Во-о-он!