Сергей Мельников: Хозяин острова Эйлин-Мор

© Мельников С.В., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Глава 1. Констебль

Рождество, 1900 год.

Плотный туман накрыл Сторновейскую бухту. На пустом пирсе стоял молодой констебль. Он был единственным человеком в городе, кто в этот час не спал в теплой постели за крепкими засовами. Море плескалось под дощатым настилом, билось о ржавые подпорки и с всхлипом обмывало гроздья моллюсков. Тусклыми пушистыми шариками светили сквозь туман огни линкора «Энсон», стоявшего на рейде в паре кабельтовых.

Со стороны военного судна донесся слабый всплеск. Констебль прислушался, но звук не повторился. До рези в глазах парень всматривался в густые бледные клубы. Временами, казалось, в них сгущалась тьма и возникало темное пятно с ровными, чуждыми природе обводами, потом оно расплывалось, тонуло в дымке. Три раза пробили склянки на линкоре: до конца смены оставалось пять часов. Констебль вздохнул и повернулся уходить, но снова раздался всплеск, теперь намного ближе. Как будто большой тюлень скользнул под воду.

Констебль достал дубинку. Он не был суеверным, но тюлени в порт не заплывали: здесь было слишком много неприятных запахов, а контрабандистам в их маленьком городке делать было нечего. Холодная сырость вползла под форменную куртку, и полицейский закутался потуже. Звук больше не повторялся, но туман в самом деле сгустился, из него появился нос лодки. Маленькая рыбацкая шлюпка, словно кораблик, запущенный мальчишкой в луже, без паруса и гребцов, выплыла из призрачной пелены и ткнулась носом в настил прямо у ног констебля. В ней никого не было. Вдоль бортов лежали два разномастных весла.

Полицейский опустился на корточки и осветил фонарем дно. Между банок валялась чья-то куртка. Он примотал конец к кнехту и спрыгнул в лодку. Куртка была добротной, дорогой, но не раз подлатанной. Юный констебль зачитывался похождениями знаменитых сыщиков и мечтал стать когда-нибудь инспектором Скотленд-Ярда. Он обшарил карманы и в нагрудном обнаружил отсыревший листок бумаги. Судя по типографским линиям, он был вырван из судового журнала, сложен, а с наружной стороны химическим карандашом неизвестный начертал имя адресата – комиссара полиции Внешних Гебрид. Ниже стояла подпись: лт. Первого Королевского Сассекского полка Дж. Дукат.

Движимый любопытством, констебль развернул листок, плотно исписанный размашистым твердым почерком. К нижнему краю страницы буквы мельчали и жались друг к другу почти без просветов. Сев на банку, полицейский поднес письмо к свету и начал читать. Брови его сначала удивленно поползли вверх, а к концу губы скривила саркастическая ухмылка. Автор этого послания, несомненно, обладал завидным воображением.

Констебль подумал, что не стоит выставлять себя на посмешище и беспокоить комиссара этой дурацкой шуткой. На миг он заколебался: не выбросить ли письмо в море? Вновь раздался тихий всплеск, будто крупный зверь высунул голову из воды где-то совсем рядом. Туман сгустился, огни «Энсона» почти полностью растворились в дымовой завесе. Взгляд констебля упал на весло. Краска на нем уже облупилась, а то, что он поначалу принял за обломанный край, скорее было краем рваного укуса мелкими и частыми зубами.

Шлюпку качнула набежавшая волна, скрипнул и протяжно застонал причальный канат. Холодный туман накатил со всех сторон, скрыл и море, и спящий портовый город. Все, что осталось у констебля, – утлая лодчонка и край деревянного пирса, остальное утонуло в белесом мареве. Леденящий озноб пробрал до самых костей.

Вновь глухо, как в вату, пробили склянки, и полицейский поспешно сунул письмо за пазуху. Дрожа и от холода, и от нерационального страха, скользя по влажным доскам, он выбрался на твердый настил и засеменил к суше. Под ногами разволновавшееся море билось об ржавые столбы, и констеблю казалось, что чьи-то бледные, тонкие пальцы с острыми когтями тянутся к подошвам через щели в досках.

До конца дежурства он мерил шагами прибрежную улицу, ускоренно переходил от одного фонаря к другому и старался держаться как можно ближе к стенам домов. Он убеждал себя, что письмо – глупый розыгрыш, а то, что в нем описано, не более чем страшная сказка, но волны бились о камни всего в нескольких ярдах, и этот шум больше не казался ему мирным и безжизненным.

Утром, только появился сменщик, констебль направился к дому комиссара. Тот скептически выслушал его, небрежно покрутил в руках сложенный листок, но увидел подпись и изменился в лице. Констебль, неверно истолковавший эту гримасу, робко произнес:

– Если позволите, сэр, мне кажется, что это послание составлено неким бумагомаракой, который хочет привлечь внимание к своей писанине.

Комиссар неопределенно хмыкнул и отошел к окну. В слабом свете туманного утра он внимательно прочитал письмо от начала и до конца.

– Нет, констебль, ваши выводы в корне неверны. Я знаю лейтенанта Дуката, он служил под моим началом. Должно случиться второе пришествие, чтобы Джим выдавил из себя пару строк, а тут целый трактат. Вот что, друг мой, отправляйтесь на остров Эйлин-Мор и разузнайте, что там произошло. Если обнаружите там Дуката с признаками белой горячки, арестуйте его и доставьте ко мне.

– Но, сэр…

– Ступайте, детектив-констебль, – это звание вы получите, как вернетесь с отчетом.

Дрожащий от холода и недосыпа, зевающий, но счастливый констебль немедля бросился в порт. Рыбацкая шхуна доставила его в Несс, деревушку на северной части острова Льюис, а оттуда с рыбаками из Мангерсты он добрался до островов Фланнан. На Эйлин-Море его высадили на берег и ушли на лов – в миле от суши моряки обнаружили большой косяк макрели.

Констебль поднялся к маяку. Дверь была распахнута, пол заливала вода. Кругом валялись опрокинутые баллоны с карбидом. Он поднялся по двадцатиметровой винтовой лестнице наверх. Люк в фонарь был выбит, пол усеян обломками досок и разбитыми линзами Френеля. Ни в спальне, ни даже в сарае у маяка ни одной живой души не нашлось. Мертвых, впрочем, тоже не было. Ни тел, ни крови. Констебль обошел весь остров, но ничего, что могло бы пролить свет на произошедшие тут события, не обнаружил. Пока он в задумчивости бродил по скалам, заросшим сочной темно-зеленой травой, шхуна подошла к берегу и капитан крикнул:

– Констебль, если не желаете остаться тут на ночь, прошу на борт. Мы уходим.

Ночевать на маяке не входило в планы полицейского. Ему повезло: капитан забил полный трюм рыбой и сразу направился в Сторновей сбыть улов. Весь обратный путь констебль изучал рабочий журнал смотрителей, найденный в кухне. Почерк был другим: твердым, гораздо аккуратнее, чем каракули Дуката на таинственном письме. По лаконичным записям, обрывавшимся неделю назад, констеблю так и не удалось восстановить картину происшествия.

– Получается, маяк не горит уже неделю? – спросил он капитана шхуны.

– Не знаю. – Тот пожал плечами. – Тут миль двадцать от Мангерсты. Так далеко его свет не виден.

– И за это время ни одно судно не прошло мимо маяка?

– Тут шторма неделю бушевали – только затихнет ненадолго, и снова болтанка. Кому в голову придет в такую погоду рыбачить? А исландцы с норвежцами забираются дальше к северу, вот и не знал никто. А что случилось-то? Все хоть живы?

– Идет расследование, – ушел от ответа констебль. Ему понравилось, как солидно и весомо прозвучала эта фраза, но на рыбака она впечатления не произвела.

– А, ну ладно. Земляк там просто в эту смену смотрителем устроился, Дон МакАртур, – без особого интереса сказал он.

– А что ж поздороваться на маяк не зашли? – Констебль с подозрением уставился на капитана.

– А чего мне с ним здороваться? Я и в Мангерсте с ним дружбу не водил. Живет – и пусть живет. Помер – упокой, Господи, его грешную душу.

– Не слишком вы его любите, как погляжу…

– А за что мне его любить? Ходит вечно, задрав нос. Клипер он водил… Только клипер его на дне лежит, а моя шхуна – вот она, и кто из нас капитан, спрошу я вас?

– Безусловно, вы, – вежливо ответил констебль и удалился на нос. Выслушивать саркастичные замечания мангерстца о пропавшем человеке было неприятно.

В Сторновее он предоставил комиссару подробный отчет с описанием погрома на маяке и приложил к нему журнал.

– Что же делать дальше, сэр? – спросил он.

– Ничего, – ответил комиссар. – Откроем дело, расклеим по острову объявления с портретами пропавших. Если повезет, кто-нибудь что-нибудь расскажет, а вести полноценное расследование средств у меня нет. Вы, констебль, служите. Ходатайство о вашем повышении я уже отправил в Эдинбург. А, если услышите о каких-то загадочных происшествиях, сообщайте мне, но более никому.

Констебль ушел, комиссар налил себе виски и погрузился в изучение журнала.

– Да-а, попал ты в передрягу, старик… – протянул он, перелистывая последнюю заполненную страницу.

Глава 2. МакАртур

Эйлин-Мор, лето 1900 года

Наши моря – гиблое место. Северная Атлантика изобилует рифами, берега круты, подходы к ним утыканы острыми скалами. Арктический северо-восточный Борей дует почти круглый год. Веками он гнал к нашим берегам драккары жестоких и жадных викингов, теперь гонит и измельчает лишь ледяную крошку, безжалостно отбирая остатки тепла. Шторма здесь – дело обычное, а зимой море редко бывает спокойным.

Труднее всего приходилось судам, идущим в Шотландию из Исландии: Борей сносил их к подводным скалам, окружающим острова Фланнан. Пока ко дну шли шотландские моряки, это никого не волновало, но стоило напороться на скалу норвежскому пароходу, и Адмиралтейство нехотя открыло кошелек. Пять лет назад на Эйлин-Море начали строить парафиновый маяк, а в прошлом году в нем установили новейшую ацетиленовую горелку.

Я давно не вожу суда океанскими маршрутами и на лов в те места не выхожу. Жизнь могла бы пройти спокойно и размеренно, в двадцати милях от проклятого острова с чертовым маяком, но кредиторы не оставили мне выбора. Мой красавец-клипер с пробитым дном уже несколько лет лежал у подножия рифа Хелен, а его владелец начинал проявлять признаки нетерпения.

В конце лета в Сторновее прошел слух о том, что на Эйлин-Мор нанимают смотрителей; желающих не нашлось, несмотря на хорошее жалование. Про острова Фланнан на Гебридах ходит немало зловещих легенд. Где-нибудь в эдинбургской гостиной или лондонском клубе они могут показаться глупым суеверием. Здесь, на пустынном острове, где бурые вересковые пустоши сползают в бездонные болота, холодные бельма озер смотрят в серое небо с несущимися тучами, а на древних курганах стоят гигантские глыбы старше пирамиды Хеопса, легенды намного ближе дирижаблей и электрических фонарей.

Я суеверен, как и все моряки, и не желал рисковать ни телом, ни бессмертной душой ради денег, но сын судовладельца – крепкий, широкоплечий, с хорошо поставленным правым хуком, – быстро и болезненно убедил меня в обратном. С тяжелым предчувствием я вернулся домой, повесил на крюк мокрый макинтош. Конверт с подписанным контрактом во внутреннем кармане пиджака холодил сердце. В глубине дома трещали дрова в камине, из кухни пахло жареной рыбой. Я, стараясь не шуметь, снял ботинки и подкрался к двери гостиной. Оттуда раздавалось невнятное бормотание и скрип половиц. Осторожно повернув ручку, я резко распахнул дверь.

У камина, посасывая вересковую трубку, сидела Лорна, моя теща, старая, наполовину парализованная пьяница. После смерти мужа она слегла, несколько дней лежала, глядя сухими глазами в потолок, а когда немного отошла, оказалось, что ноги ее более не слушаются. Тогда я пожалел старуху и привез ей из Глазго инвалидное кресло на колесах. Неблагодарная ехидна быстро освоилась и первым делом нашла, где я прячу виски. С тех пор мы играли с ней в одну и ту же игру: она хлестала мое спиртное, я пытался ее поймать на горячем, но она всегда оказывалась быстрее. Для своего возраста у Лорны был слишком острый слух и ловкие руки.