Уайт поправил измятый воротник моей блузки, аккуратно убрал прядь волос с моего лица… эти действия из серии «удиви меня», полностью лишенные смысла, были неким завершением раунда. Он будто говорил этим: «На сегодня с тебя хватит». Я была для него боксерской грушей. Накопились эмоции – выплеснул их. Говорят, что с человеком обращаются так, как он позволяет это делать. Неужели я была сама виновата в том, что происходило?

– Руки убери, – жестко сказала я.

Его пальцы замерли на моей щеке.

Почему в этот момент я готова была расплакаться? В полной мере ощущая безвыходность своего положения.

Я резко встала с кресла, не желая такой близости, страшась ее, как животные огня.

– Не прикасайся, – предупредительным тоном произнесла я снова.

– Тебе это противно? – спросил Шон, пристально глядя мне в глаза.

В каждом его действии, в каждом слове был какой-то подвох, скрытый смысл. Он проверял меня и изучал, словно подопытное животное.

– Ты себе не представляешь насколько, – соврала я.

На самом деле это был страх и даже что-то большее. Я не могла мыслить адекватно, находясь рядом с ним, все будто уходило на второй план. Как и всегда, когда человек чувствует опасность.

Через несколько секунд из прихожей послышался знакомый звонкий голос: в дом вошли Ева и ее родители. Я выдохнула: этот бой был закончен.

Тогда я думала, что умею контролировать эмоции.

И только сейчас я понимаю, что Шон прекрасно осознает, насколько больно сделал мне в тот злосчастный день. Он научился читать мои чувства и видеть истинное лицо под маской. В этом его огромное преимущество.

– Тебе что-то нужно, Уайт? – раздается голос за моей спиной.

Макс. При нем Шон ведет себя более сдержанно, то ли из солидарности к нему, то ли из-за неохоты нарываться на ненужные проблемы, хотя и не скрывает свое пренебрежительное отношение ко мне.

Я беру Макса под руку, кладу голову на его плечо. В его присутствии я чувствую себя защищенной. Не нужно сохранять стойкость, уклоняться от словесных ударов, чувствовать угрозу каждую секунду… Лишь спокойствие и определенность.

Уайт бросает на нас последний холодный взгляд и уходит.

– Все нормально, – отвечаю я на еще не заданный вопрос.

Негодование и настороженность с уходом Шона испаряются, на смену им приходят опустошенность и воспоминания, наполненные болью. Воспоминания о Ней. И я готова закричать вслед Уайту, чтобы он вернулся, снова заставил меня испытывать яростные эмоции, только бы не оставаться наедине со своими мыслями…

– Элиз! – я слышу голос где-то совсем близко.

Кто-то кладет руку мне на плечо.

Я вздрагиваю, оглядываюсь.

Напротив меня стоит Хлоя с покрасневшими глазами, Макс хлопает меня по плечу.

– Элизабет! – повторяет Брендон. – Тебя зовет Лесса.

Я оставляю друзей и иду к родителям Евы.

Лесса выглядит постаревшей на много лет: с измученным лицом и неопрятными волосами, выглядывающими из-под черной повязки; Рей, всегда жизнерадостный и веселый, сейчас смотрит куда-то вдаль, с отсутствующим видом и плотно сжатыми в тонкую линию губами.

Я не произношу ни слова, ведь этого и не требуется. Смотрю на безутешных родителей моей лучшей подруги, а к глазам снова подступают слезы, и сердце щемит от боли. Каково это – хоронить дочь?

На землю снова падают капельки дождя…

Губы Лессы начинают дрожать, я делаю шаг вперед и заключаю женщину, которая стала мне родной за все эти годы, в теплые объятия. Это все, что я могу сейчас сделать…

Слушать шум ветра и дождя, вдыхать аромат сырости и безысходности, разделяя свою боль с тем, кому пришлось во много раз тяжелее… слезы смывает дождь, уголки дрожащих губ приподнимаются в улыбке скорби.

Когда мы отстраняемся друг от друга, Рей тяжело вздыхает и произносит:

– Возможно, в комнате Евы есть что-то, принадлежащее тебе, или то, что ты хочешь оставить на память. Приходи в любое время.

Сначала я хочу отказаться, но, немного подумав, соглашаюсь. Действительно, там есть то, что мне необходимо увидеть. И тогда, возможно, я отвечу на свои вопросы.

– Завтра утром, – хрипло отвечаю я. – Думаю, я смогу прийти завтра утром. Спасибо…

Лесса достает из кармана ключ и протягивает мне.

– На случай, если нас не окажется дома. Возможно… на несколько дней мы уедем в домик у подножия горы.

Отчаяние в глазах этой бедной женщины заставляет меня содрогнуться и вызывает тревогу. Абстрагироваться? Не выйдет. От воспоминаний и боли не убежишь. Возможно, время залечит раны… но не скоро. И лишь поверхностно. А душа так и останется на всю жизнь искалеченной.

Глава 2

– Мам, я сегодня останусь ночевать у Хлои.

Молчание в трубке. Тяжелый вздох.

– Ладно. Хорошо. Позвони мне завтра утром.

Ничего не ответив, я кладу трубку и перевожу взгляд на Макса. Я не первый раз остаюсь ночевать в квартире своего парня, не считая нужным ставить в известность об этом мать. Понимаю, кому-то это покажется неправильным, кому-то, кто доверяет родителям, советуется с ними и в трудные моменты находит утешение и поддержку в семье. Боюсь, у меня другая ситуация. Макс и Ева – самые близкие для меня люди, с которыми можно не только хорошо провести время, но и найти опору, когда это необходимо. После ссор с мамой я, бывало, незаметно уходила из дома через окно спальни и ночевала у Евы.

С одиннадцати лет я проделывала этот трюк: запирала дверь спальни, вылезала на улицу через окно второго этажа и часами бродила по парку, находящемуся как раз недалеко от дома. Пока не произошла эта история.

– Тебе плевать на меня! – кричала я матери. – Для тебя работа важнее, чем дочь! Мы не видимся неделями, и ты считаешь это нормальным…

Я захлебывалась слезами, а мама стояла напротив и смотрела на меня усталыми невидящими глазами. Она считала меня капризным, вечно чего-то требующим ребенком. Иногда мне даже казалось, что я не нужна ей вовсе.

Высказав все, что хотела, и даже не слушая ее оправдания, я вбежала в свою комнату, хлопнула дверью и, рыдая, упала на кровать.

Как я завидовала тем детям, которые ходили с родителями в кино, в парк, ели вместе мороженое, делились с ними секретами! Мне становилось грустно, когда я смотрела на отношения между Евой и Лессой. Мы с мамой никогда не говорили откровенно и по душам, я не рассказывала ей о том, какой мальчик мне нравится, а она не предупреждала о причудах наступающего подросткового возраста. Обеспечивала меня деньгами и только. Но мне было нужно вовсе не это. Мне просто нужна была мама.

Подул ветер, развевая шторы, по телу пробежался легкий холодок. Была уже середина осени, и с каждым днем все больше чувствовалось приближение зимы: ее легкие касания.

Я встала с кровати, подошла к окну и по обыкновению посмотрела вниз: на стене дома были каменные выступы, по которым легко было спуститься и забраться обратно в комнату. Было довольно высоко, но почему-то в тот момент я не боялась упасть и сломать себе что-нибудь. К тому же я с пяти лет занималась танцами и акробатикой и поэтому была не прочь поэкспериментировать и проверить себя на прочность.

Недолго думая, я залезла на подоконник, затем поставила ногу на первый выступ. Через несколько секунд я оказалась внизу, а в скором времени уже за забором.

Я побежала в парк, который находился в квартале от дома. Что там делать двенадцатилетней девочке в одиннадцать часов вечера? И еще более значимый вопрос: безопасно ли ей там находиться? Об этом я тогда не задумывалась.

Я брела по узкой дорожке, ведущей к цветочному саду, слышала смех еще бодрствующей молодежи где-то вдали и смотрела на появляющиеся на небе звезды. Я ощущала легкую прохладу – на мне было лишь тонкое шелковое платье и кеды, оказавшиеся первыми в моем поле зрения, пальто я не надела, было совсем не до него. От порывов ветра по телу пробегала дрожь, но я не хотела возвращаться домой: лучше уж мерзнуть. Я готова была провести здесь всю ночь.

– Кто у нас здесь ходит так поздно и совсем один? – послышалось за спиной.

Я медленно обернулась.

В нескольких метрах от меня стояла компания мальчиков лет по четырнадцать-шестнадцать, с наглым насмешливым взглядом и сигаретами в руках. Я находилась в том состоянии, когда внутри кипят эмоции, умоляя выпустить их наружу, а такие понятия, как правила приличия и инстинкт самосохранения, напрочь выходят из головы.

– Назвать имя и фамилию? Уверяю, я обязательно дала бы паспортные данные, если бы у меня был паспорт, – резко произнесла я.

– Ого, помимо симпатичного платьица у нее еще есть характер.

– Сочту за комплимент, – бросила я.

Парни стали хитро переглядываться.

Было темно, я не сразу разглядела среди них знакомое лицо. К моему удивлению, Шон молча смотрел на меня и ловко вертел в руках зажженную сигарету.

– Маленькой девочке нельзя гулять ночью одной, – сказал темноволосый парень в рваных джинсах, – пошли с нами, я не дам тебя в обиду.

Я фыркнула:

– Я себя тоже.

В этот момент я поняла, что они меня постепенно окружают. Они не выпускали меня из этого круга, в груди затаилась тревога.

– Пропусти! – со злостью сказала я, толкая одного из шайки, загораживающего мне путь.

– А то что? Пожалуешься мамочке? – наклонившись ко мне, спросил он.

– Испробую новый прием карате, придуманный мною лично, – сказала я.

Сзади послышался низкий прерывистый смех.

– Максимум, что ты можешь, – это помахать помпонами, но, увы, сейчас у тебя и такой возможности нет.

Я понимала, что это правда. Боевыми искусствами я никогда не занималась и к карате никакого отношения не имела. Я не знала, что делать, только унижаться точно не собиралась.

– Компания из шести шестнадцатилетних парней окружила двенадцатилетнюю девочку и доказывает свое превосходство в физической силе… ну что, сильно помогает поднять самооценку? – я подняла глаза и посмотрела на каждого из них.

– Ты бы закрыла свой ядовитый ротик, – посоветовал один из них, – если бы ты не стала дерзить, то уже давным-давно шла бы своей дорогой.

– А сейчас? – я понимала, что лучше последовать его совету, но не могла.

Под сарказмом и язвительностью я прятала свой страх, иначе он бы взял надо мной верх.

– Выполнишь задание – катись на все четыре стороны. Если нет, пеняй на себя.

Задание? Боялась и представить, что они придумают.

– А если я сообщу об этом полиции?

– Мой папаша в управлении, – с улыбкой на губах сказал брюнет.

Я тянула время, надеясь на то, что сюда кто-нибудь придет и прогонит хулиганов, но умом понимала, что в такое время суток шанс на это совсем ничтожный. К глазам подступали слезы, внутри образовывалось пугающее чувство безысходности.

Хорошо. Пусть все это скорее закончится.

– Рада за него, – уже менее уверенно ответила я и, выдержав короткую паузу, добавила: – Я не собираюсь выполнять ваши задания.

Внезапно я почувствовала резкую боль – кто-то сзади сильно дернул меня за волосы, заставил сесть на колени. Из моих губ невольно вырвался тихий жалобный стон.

– Руки убери, – впервые за этот вечер я услышала знакомый голос, – я с ней сам разберусь.

Сердце еще сильнее забилось о грудь: возможно, теперь мне нужно было бояться еще сильнее. Из благородных побуждений Шон никогда ничего для меня не делал.

Обидчик ослабил хватку, а затем отпустил меня. Подростки ушли, остался только один он. Для меня всегда было загадкой, как четырнадцатилетний мальчик может быть лидером среди старших ребят. Но, несомненно, это было так.

Я поднялась на ноги, откинула волосы назад и направила взгляд на Шона. Какие у него были намерения? Что он придумает на этот раз?

Несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга: я – исподлобья, он – сверху вниз.

– Какого черта ты тут делаешь? – наконец заговорил он.

– Не твое дело, – огрызнулась я.

– Ты не забыла, благодаря кому осталась без синяков?

Я через силу усмехнулась.

– Так вы избиваете двенадцатилетних девочек?