Этот город пропитан тобой насквозь. Если ты вдруг исчезнешь, от него останется только скелет с глазницами площадей и торчащими рёбрами труб. Он будет существовать ещё некоторое время, не зная, что умер, а потом обрушится к моим ногам грудой истлевающего хлама. Ты живёшь в каждом кирпичном закоулке, в каждом заколоченном киоске, в беседках под взбитым снегом.

Я слишком люблю этот город, чтобы не полюбить тебя.

Ты покинул его внезапно, без предупреждения, но я узнала об этом сразу, как только увидела, что город мёртв. Он продолжал исправно функционировать, как заводной механизм, просыпался по утрам, звенел велосипедными сигналами и завывал саксофонами. Большинство людей даже не заметили, что города больше нет. Но только не я. Я бродила по заросшим репейником лестницам и смотрела на исчезнувшие граффити, искала следы там, где они всегда были, – и не находила. Я заглядывала в окна. Ты даже не представляешь, сколько окон опустело без тебя, хоть в них и горел свет, и странные существа, нечто среднее между призраками и роботами, продолжали отсчитывать секунды до своей смерти. Перед тем как уехать, ты прошёл по сумеречным улицам, снял душу города, как тонкий целлофан, с парапетов, с балконов, вытянул из трещин асфальта, смял в хрустящий комок и положил в карман, чтобы увезти с собой.

Я специально узнала, на какой поезд ты сел, и взяла билет в противоположную сторону в один конец. Ночью вышла на маленькой станции, состоящей из трёх бетонных блоков и старого-престарого путейщика. За рельсами лежало поле развалин и высыхающих костей. Я двинулась прямо через него, не дожидаясь утра, и начала строить новый город, в котором ничто и никогда не будет напоминать о тебе. Я заполнила его собственной душой, влила кровь в сосуды магистралей, вычистила зубья домов, укрепила фонарные корни, стала расчёсывать деревья в парках и заплетать им косы. Перед сном я забиралась на крыши и сочиняла под гитару колыбельные, а витрины украсились праздничным сиянием моих счастливых глаз.

Однажды ты явился в мой город. Бесцельно, так, проездом, похрустывая чем-то в кармане. И без видимых причин задержался дольше, чем рассчитывал. Я вижу, ты ходишь по его улицам, тебя околдовывает свет прожекторов на стадионах, ты готов часами напролёт дышать моросью на бульварах, ты мечешься, словно голодный пёс, не соображающий, откуда доносится запах пищи. Вечерами я поднимаюсь на любимую черепичную крышу, не самую высокую в городе, но самую уютную, настраиваю гитару и играю.

Я знаю, ты где-то неподалёку, пытаешься заснуть в дешёвой гостинице, пьёшь кофе в круглосуточном кафе, тратишь последние сбережения на безделушки в уличных лотках. И не можешь понять, отчего тебя не отпускает этот город, который ещё недавно нельзя было найти ни на одной карте.

Ты просто слишком любишь меня, чтобы не полюбить его.

За несколько станций отсюда медленно превращается в руины тот, у кого ты забрал душу и от кого в панике сбежала я. Ты думаешь о нём на фанерной кровати хостела, я тоскую о нём, когда сметаю листву с тротуара носками ботинок. Я шепчу одно слово, надеясь, что его тебе принесёт на крылышках мохнатый воробей, ты чертишь это слово на пене остывшего капучино, и мы слышим друг друга, хоть ещё ни разу не встречались в моём городе.

«Вернёмся?..»

Второе желание. Призрак Лета

Уже затемно я почти бегом возвращалась домой. Загулялась допоздна – выскочила в магазин, а ноги сами понесли меня по изнанке города. Здесь из-под остатков снега проступал прошлогодний мусор, всюду торчали обломки сухой полыни, чернели надписи на обшарпанных бетонных стенах. Рядом пробивалась первая зелёная трава, светили лучи заходящего солнца, и в них грелись бродячие, заляпанные грязью коты.

К вечеру сильно похолодало, последние лучи солнца скрылись за тучами. Ожидался дождь, но с неба начал сыпать апрельский снег – сухой, колючий, сам толком не понимающий, кто он такой. Я начала спускаться в подземный переход и вдруг услышала звуки флейты.

Переход был освещён слабо, все ларьки уже давно закрылись, с потолка капала вода. В самом конце, у другого выхода, играл уличный музыкант в чёрной широкополой шляпе.

Я остановилась и достала из сумки копию бланка со вторым заданием. Прочла и снова посмотрела на музыканта. Возможно, ошибалась, но лучше потерять немного времени, чем упустить шанс. Я полезла в сумку и откопала между косметичкой и смартфоном старый, перемотанный скотчем мобильник с разбитым экраном. Набрала номер. Прождала с десяток гудков. Сбросила, набрала ещё раз. Послышался характерный щелчок приёма вызова.

– Прилетай, срочно, – велела я, не дожидаясь ответа.

– Тина, вот ты сейчас вообще не вовремя, – недовольным тоном отозвался Аврелий.

– Не поверишь, мне вот это вот всё, в принципе, не вовремя. Кажется, я нашла проводника.

– Давай завтра, а?

Я оглянулась на вход с улицы. Снег сыпал всё сильнее, превращался в отчаянный весенний снегопад.

– Боюсь, если не сегодня, мы можем прождать ещё полгода, и то не факт.

Каждую зиму с первым снегом в этом подземном переходе начинает играть флейтист. Он исполняет самую разную музыку: то популярные песенки-однодневки, то классические вальсы, то древние индейские мотивы. За ним невозможно уследить, иногда он приходит в час пик, чем составляет серьёзную конкуренцию другим музыкантам, а порой появляется в шесть утра, исполняет печальный сонет для свежих снежинок и исчезает, не дождавшись даже мелкой монетки в шляпе. Никто не знает его имени, многие рассказывают о нём, но мало кто видел. Говорят, если пройти по переходу под музыку его флейты, можно оказаться не на другой стороне улицы, а в другом мире. Иногда он просто стоит, прислонившись к кафельной стене, крутит в руках флейту и молчит, смотрит на вас и ждёт, когда вы уйдёте, и уже сверху вы слышите первые ноты.

Она проходит по подземному переходу два раза в день: на работу и с работы. Каждый раз замедляет шаг, останавливается, разматывает серый шарф и слушает уличных музыкантов, бросает деньги в футляры из-под аккордеонов и гитар. Каждый раз она ждёт, что однажды, спускаясь вниз, услышит озорной мадригал, исполняемый на старой флейте, но пока переход ведёт только к привычной автобусной остановке.

Позавчера поздно вечером я бежала домой через переход. Он стоял там, насвистывал себе под нос. Заметив меня, он, как всегда, поднёс флейту к губам, а я, как всегда, на бегу отрицательно помотала головой. Мы хорошо знали друг друга, хоть ни разу не перебросились и словом. Уже взбегая по лестнице вверх, я всё ещё чувствовала, как он провожает меня взглядом, но точно знала – он не станет играть до тех пор, пока я не попрошу.

Автобуса не было долго. Я видела, как она вышла из перехода, пряча замёрзший нос и слёзы в сером шарфе. Жаль, что я не могу поменяться с ней местами.

При желании ангелу нужно не больше нескольких секунд, чтобы добраться до любой точки мира. Мне пришлось ждать добрых минут пятнадцать. Всё это время я поглядывала на флейтиста и надеялась, что он не уйдёт. Апрель – это месяц, когда истончаются проходы между мирами. Изучив бланк, я поняла, что запрос на исполнение желания пришёл не из этого мира. Неудивительно, ведь наша Мечта всегда брала самые сложные задания. Это был зов из мира призраков, мира «по ту сторону». Чтобы попасть в такой мир, требовался проводник. Мне пришлось внимательно присматриваться к прохожим, к людям вокруг, поскольку каждый мог оказаться проводником. Главное было довериться опыту и интуиции и не упустить момент.

Наконец послышались шаги – кто-то спускался по лестнице. Вскоре показался Аврелий, злой и основательно припорошенный снегом. Через его руку был перекинут чёрный плащ в красных и оранжевых разводах, как будто украденный из будуара эстрадной звезды.

– Где тебя носит, черти б тебя задрали? – Я тоже пребывала не в самом радужном расположении духа.

– Не твоё дело. Выкладывай.

Я быстро объяснила ему про флейтиста – проводника в другой мир, который играет только во время снега. Если мы упустим последний апрельский снегопад, то нужно или ждать следующей зимы, или искать другого проводника, а я знала, что такой шанс выпадал нечасто. Я снова покопалась в своей сумке, наскребла горсть мелочи и вдруг вспомнила.

– Аврелий, запусти мне петлю.

– Что?

– Временную петлю. Запусти. Пожалуйста. Я уже час как обещала дома быть, меня дочь с бабушкой заждались. Пару часов нам хватит, как думаешь? Если не уложимся, потом добавишь.

Я протянула ангелу телефон. Он что-то похимичил в настройках часов и вернул его обратно.

Почти сутки в таком режиме не пошли мне на пользу. Проживать своё время в мире людей и бонусом дополнительное в других мирах сложно. Никто меня от обычных обязанностей не освобождал, время на сон и еду не добавлял. Я решила по возможности не брать лишние временные петли, искать свободные часы, но сейчас этот вариант не подходил. Было очень поздно, а насколько затянется поход на иную сторону, я не взялась бы предугадывать. А потому морально приготовилась ко второй бессонной ночи.

Мы приблизились к флейтисту. Я бросила монетку в его шляпу. Он отнял флейту от губ и обратил внимание на нас – глаза у него были цвета грязного талого снега, лицо худое. Безмолвный обмен взглядами, и из шляпы мне под ноги сама собой вылетела другая монетка, какую не примут ни в одном магазине. Я подобрала её и подкинула вверх, как будто собиралась принять решение. По ступеням, которые вели на поверхность, начал спускаться лёгкий туман, стихли звуки города.

Флейтист заиграл снова. Мы с Аврелием переглянулись, кивнули друг другу и двинулись наверх.

Когда я входила в подземный переход, уже стемнело, но теперь нас встретил яркий холодный свет. Ангелу тоже было не по себе, хоть он и старался этого не показывать. Мир призраков жил по своим законам, в этой реальности властью не обладали ни люди, ни ангелы. Это нечто забытое, но неуспокоенное, тени прошлого и замершие мгновения.

Мы вышли на поверхность, и за спиной затихли звуки флейты. Я оглянулась – вход в подземный переход исчез. Мы стояли на берегу реки, ещё скованной тонким льдом, но уже готовой к пробуждению. Вдоль берега тянулась полынья. Через реку пролегал мост, заметённый снежной порошей. Я вытащила из сумки бланк с заданием и перечитала.

«Хоть на один день в году невидимая хочет стать видимой там, где время течёт иначе».

На один день в году…

– Перейдём мост? – предложил Аврелий.

– Давай.

Судя по виду, по этому мосту если проедет одна машина в день, и то хорошо. Воздух был свежим, но чужеродным, я никак не могла им надышаться. Наши следы оставались на тонком слое снега, но когда я смотрела назад, они тут же исчезали. Дул обманчиво лёгкий, но промозглый ветер, и я плотнее запахнула тонкую куртку.

Аврелий заметил это и протянул мне свой плащ.

– Держи. Он тёплый.

– Точно? – с подозрением спросила я.

– Конечно. Контрабанда!

Я взяла плащ и закуталась в него. Внешний вид меня не интересовал, но сразу стало теплее, ткань сама по себе оказалась горячей.

Мы ступили на остров. Вперёд убегала разбитая асфальтированная дорога, укрытая порошей. Редкими клочками на острове росли кусты тальника, из-под грязного слежавшегося снега торчала прошлогодняя трава. Над землей висело туманное марево. Смутными очертаниями виднелись опоры линии электропередач с оборванными проводами. Вокруг царила тишина, только где-то далеко выла собака.

– Кому здесь может понадобиться исполнение желания? – вздохнула я, плотнее кутаясь в плащ.

– Кому-то, кто отчаялся ждать, – отозвался Аврелий.

Мы пошли вперёд, осматриваясь по сторонам, стараясь найти хоть какую-то зацепку. Чем сильнее мы удалялись, чем больше мост терялся в тумане, тем неуютнее здесь становилось. Я ежеминутно оглядывалась, и когда мост исчез совсем, когда осталось только бескрайнее снежное поле с неживыми сонными растениями, почувствовала, что меня вот-вот накроет паника. Я почти задыхалась от этого воздуха.

– Тина, – окликнул Аврелий.