Я что, в свой мир обратно вернулся? Странно, номер и сидящий на кровати у противоположной стены «шестой» не изменились.

– Геть москалів!!!

Нет, я, конечно, знал, что ублюдочных нацистов до конца не перебили, но что это?

– К окну не подходи, – считал мои намерения Шестой.

Не будет же он меня силой оттаскивать? А, нет, оттаскивает.

– Товарищ Шестой, я могу сломать вам пальцы, – взялся я за перехватившую мою грудь ладонь.

– Можешь, – признал он. – Но не сломаешь.

– Не сломаю, – признал я в ответ. – Давайте вы меня заслоните, а я аккуратно выгляну?

– Слава Україні!!!

– Героям слава!!!

Нифига себе, я думал эта кричалка – новодел.

– Пять секунд, – отпустив меня, обозначил лимит Шестой и подошел к окну.

Выглянув из-за его плеча, я увидел группу из пары десятков человек, окруженных полицаями. Рядом нашлись журналисты и толпа интернациональных зевак. Это что, полностью законная, согласованная фрицами акция?

– КГБ убило моего отца, героя Украины Степана Бандеру! – размахивая руками, ревел какой-то чувак в шароварах и вышиванке.

– Який щирый хохол тут у нас, – умилился я.

Критерий простой – если украинец проникся хуторским национализмом, он неизбежно мутирует в хохла.

– Сын Бандеры, – сложил два и два Шестой. – Андрей. Гражданин Канады.

– Интересно, он сам понимает, что в Киеве его линчуют без всякого вмешательства Советской власти? – задал я риторический (потому что Шестой все равно не ответит) вопрос.

Даже в мои времена, когда новейшие апологеты украинского национализма вручили «висюльку» внуку Бандеры, тот попытался пожить в Киеве, но быстро уехал, потому что нацисты – это громкое и мерзкое, но меньшинство, и всех усилий рагульской пропаганды промыть мозги большинству не хватало. Неловко бы получилось, если бы внучку Бандеры кто-то голову проломил, пусть лучше в Канаде сидит, там нацистов любят.

– Хватит, – попытался прервать созерцание КГБшник.

– Вы пока согласовывайте мое высовывание в окно минут на пять, а я «помощника» напрягу, – решил я и пошел в коридор.

Нихрена в этом мире не меняется – как скакало рагульё по европам, так и скачет, показывая всему миру, как много этот самый мир им должен. Злу сопротивляются! Оркам! А ну-ка раскрывай кошелек пошире, белый хозяин – за твои интересы страдаем!

Ладно бы перед посольством скачки устраивали – это понятно и привычно, но они же в Олимпийскую деревню приперлись, а немцы вон – подмахнули и даже сотрудников выделили таких ценных хохлов охранять.

«Помощника» за столом не оказалось – тоже решил в окно посмотреть.

– Херр Клаус! – окликнул я его.

Немец подпрыгнул и обернулся.

– Через четыре минуты я должен держать в руках мегафон, – с улыбкой заявил я.

– Мега… – попытался он переспросить.

– Мега! – перебил я. – Тебе работа дорога, Клаус?

Намек был понят правильно, и «помощник» убежал искать инвентарь.

– Чего удумал? – спросил вызванный Шестым в коридор Михаил Сергеевич.

– Поговорить, – признался я. – Наши спортсмены – кремень, и от акций нацистских только укрепятся, но лично мне происходящее очень неприятно. Хочу, чтобы неприятно было и им, – ткнул пальцем в сторону окна. – Загородите?

– Загорожу, – кивнул КГБшник и подошел к окну.

Не переставая скандировать нацистские лозунги и влажно мечтать о величии выкопавших Черное море предков (ладно, до такого в эти времена вроде не додумались), демонстранты принялись поджигать Советский флаг.

– Интересно, как быстро бы скрутили чуваков, которые бы собрались сжечь флаг ФРГ? – задал я еще один риторический вопрос.

Михаил Сергеевич, к моему удивлению, ответил:

– Очень быстро – они же «враги конституции», таких даже на работу брать нельзя.

– Понравилось вчерашнее представление? – спросил я его, догадавшись о причинах повышенной коммуникативности.

– Очень, – признался он.

Шестой подошел к нам:

– Согласовали.

– Отлично! – обрадовался я. – А где наше спецсредство?

Словно услышав, из двери на лестницу выбежал «помощник» с мегафоном. Михаил Сергеевич проверил технику сначала визуально, потом, выставив между мной и собой Шестого, проверил на взрывоопасность после нажатия кнопки – не взорвалось.

– В следующую загранку свой буду брать, – решил я. – Никогда не угадаешь, что именно пригодится – чисто как в «Вокруг света за 80 дней».

Интеллигентные Советские КГБшники гоготнули, и я высунулся в окно. Мегафон – вкл:

– Андрюха, это ты чтоли?

Народ синхронно поднял головы на меня, репортеры направили туда же камеры.

– Ты чего из Канады-то приехал? – продолжил я. – Неужели к корням потянуло? Так ты в Киев езжай, нафиг тебе ФРГ?

– О, внучок диктаторский! – отозвался представитель достойной предательской династии. – Что, неприятно стало? – ткнул пальцем в горящий на земле флаг. – Так воняет диктатура!

– От сыночка гниды и архипредателя слышу! – парировал я. – Ты, как вижу, его дело продолжаешь? Фамилию-то оставил, или на родовую и красивую поменял?

В коридор на движуху высыпали наши спортсмены.

– Я – Бандера! – заорал Андрей. – Ненавижу москалей, вы украли у нас историю и оккупировали Украину!

– Почему бы тебе не рассказать про это Советским гражданам Юго-Западного округа? – спросил я.

– Потому что КГБ меня убьет, как убило моего отца! – проявил он чистоту понимания.

– Поэтому ты сжигаешь флаг, прячась за спинами полицаев? – спросил я. – Такая у тебя боротьба?

– Коммунизм – главное зло на планете! – взревел он. – И мы победим! Наше дело – правое!

– Давай так, Андрюха, – хохотнул я. – После Олимпиады задержимся в Мюнхене на денек, я попрошу организовать нам бой один на один без ограничений по времени и правил. Схлестнемся?

– Больно надо о коммунистическую свинью руки марать! – парировал он.

– Так ты же ссыкло! – заржал я. – Я за свои идеалы своей кровью плачу, а ты за свои только визгом! Кто после этого свинья?

– Друзья, не обращайте внимания на этого провокатора! – обратился бандеровский отпрыск к соратникам.

– Не обращайте, – подтвердил я. – Продолжайте отрабатывать ЦРУшные гроши, шавки.

Обернувшись к спортсменам, я выключил мегафон и расстроенно вздохнул:

– Не хочет раз на раз выходить.

– Нафиг тебе труп на совести? – хохотнул Иван Ярыгин, хлопнув меня лапищей по плечу.

– Этот кусок говна в Киеве и минуты не проживет, – презрительно фыркнул легкоатлет Валерий Борзов, уроженец Украины.

На этом мы сочли неожиданный ивент исчерпанным и разошлись – впереди открытие Олимпиады и первый день соревнований, товарищам спортсменам нужно настроиться, а мне – написать заметочку для «Комсомолки» о бандеровских недобитках.

Глава 5

Большую часть открывающего Олимпиаду шоу я проспал в тишине и уюте вип-ложи. Открыв глаза, когда Олимпийский огонь уже вовсю полыхал, я оторвал голову от Сониного плеча и потер лицо:

– Извини.

Улыбнувшись, «курортный роман» шепнула:

– Почти как в Кисловодске!

Воспоминания хорошие, но это – всего лишь воспоминания. Сегодня у Михаила Сергеевича свободный вечер, и он поведет Соню в ресторан на территории Деревни – ухаживать. Ну а мне в следующий раз лучше подремать на плече сидящего справа Громыко, чтобы избежать кривотолков. Андрей Андреевич, несмотря на то, что спал не дольше меня, выглядит как огурчик, что-то тихонько обсуждая с Густавом Вальтером Хайнеманом – президентом ФРГ, выходцем из Социал-демократической партии Германии. Президент западным немцам нужен в основном для представительских функций, и Густав едва ли вообще знает о случившемся прошлой ночью – вон Вилли сидит, время от времени бросая на херра Хайнемана нервные взгляды. Боится – канцлера в должности утверждает президент, а, раз «утверждает», значит и снять может.

Громыко очень незаметно пихнул мою ногу носком ботинка. Сигнал считан, товарищ Министр иностранных дел!

– Господин Хайнеман, простите, что проспал вашу речь, – подключился я к беседе. – Уверен, она была блестящей.

Вилли занервничал в два раза сильнее. Да не боись, мы же договорились. Нет, президенту доложат – он ведь должен заявление нациста подписать – но начальству плохие новости приносят в удобные моменты не только у нас, это как бы общемировая практика, так что пока херр Хайнеман прибывает в блаженном неведении.

– Боюсь, вы переоцениваете мои ораторские умения, господин Ткачев, – с улыбкой поскромничал Густав.

Вот он, в отличие от Вилли, национализму противостоял хоть и тщетно, но изнутри Германии, реально рискуя жизнью – вплоть до укрывания и подкармливания спрятавшихся евреев. Личные симпатии, впрочем, никакой роли не играют – мало быть хорошим человеком, нужно быть коммунистом!

– Я стараюсь слушать как можно больше всяческих речей лидеров государств, – поделился я одним из способов убивать время. – И извлекать из них полезные уроки.

– Это очень хорошая черта для секретаря ЦК ВЛКСМ, – одобрил президент. – Но позволю себе заметить, что в ораторском искусстве вы превзошли очень многих.

– Ваши слова мне очень приятны, господин Хайнеман, – улыбнулся я. – Просто следую завету великого Ленина – «…во-первых – учиться, во-вторых – учиться и в-третьих – учиться и затем проверять то, чтобы наука у нас не оставалась мёртвой буквой или модной фразой (а это, нечего греха таить, у нас особенно часто бывает), чтобы наука действительно входила в плоть и кровь, превращалась в составной элемент быта вполне и настоящим образом».

– Позволю себе привести другую цитату, – с улыбкой поддержал беседу Хайнеман. – «…Учиться, учиться и учиться, и вырабатывать из себя сознательных социал-демократов, «рабочую интеллигенцию»». Вам не кажется, что нынешний социально-экономический базис в Советском Союзе больше напоминает социально-демократический, нежели коммунистический?

– Если говорить откровенно, на данном этапе научно-технического и общественного развития человечества коммунизм физически невозможен, – пожал я плечами. – Но это не повод к нему не стремиться. На время этого долгого пути прямая демократия в виде Советов и социалистическая экономическая модель, на мой взгляд, подходят гораздо лучше той версии социал-демократии, что построена у вас: концерны и корпорации получают сверхдоходы, рабочие – подачки, а самое чудовищное в том, что у вас никто не занимается самым главным: воспитанием народных масс в ключе взаимовыручки и коллективизма. Человечество миллионы лет жило, извините, племенами, и склоняющий человека к оппортунизму капитализм суть уродливое, противное человеческой природе нечто. Ну и демократия у вас тут, простите за прямоту, господин Хайнеман, специфическая, в духе «никакой свободы врагам свободы». Одно участие в прокоммунистической акции, и молодой человек, всем сердцем желающий Германии процветания, лишается гражданских прав и возможности зарабатывать на жизнь. А вот нацистские провокации по типу той, что я наблюдал утром – наоборот, не вызывают никаких проблем. Почему так?

– Мы не можем рисковать нашими дипломатическими и экономическими связями с Канадой, – скучающим тоном ответил он. – Как сторонник рационального подхода в государственном управлении, вы должны меня понять.

– Пойму, если по завершении Олимпиады вы согласуете мне про-коммунистический митинг в масштабах ФРГ с гарантиями отсутствия репрессий для участников, – отзеркалил я его тон.

– Организация такого мероприятия потребует усилий и затрат, которые правительство ФРГ не может себе позволить, – слился он.

– На счетах «Фонда Ткачева» скопилось много ваших марок, – не отстал я. – И я охотно потрачу их на организацию мероприятия, которое позволит вашим гражданам наконец-то воспользоваться задекларированными в вашей конституции правами на свободу слова и собраний, не боясь противоречащих конституции репрессий.