– Ты, девка, не дури, – больно ущипнул меня за щеку Петр. – Рано собралась помирать. Тебе за смерть своих еще отомстить надо. Ты теперь последняя из рода Беримиров. Так что приготовься к своей войне.

Наущения подействовали. Я передумала умирать. Теперь в моем мозгу стучало одно слово: месть. Я не понимала, как буду мстить, и смогу ли переиграть жестокого врага, даже имя которого мне неизвестно, но мое будущее обрело смысл.

Мне бы только выбраться из города, а там я добегу до крепости Ратиборов. Кинусь к мужу своему, а он к отцу и брату. Пусть соберут дружину и погонят врага с наших земель.

Меня уже не было нужды тащить, я сама бежала впереди всех, ведомая отважными мыслями. Поправила шапку, заткнула за пояс верхнюю юбку, чтобы не мешала шагу. Подняла с земли горсть пыли, закрыв глаза, кинула себе в лицо, чтобы уж наверняка не признали.

На воротах ждали. Сидели на таких же черных, как одежды, конях, с беспокойством оглядывали лица бегущих из города людей. Не хотели упустить добычу. Меня искали или кого из сотоварищей отца, не знаю, но перехожих артистов выпустили без задержки.

– Ты куда собралась? – окликнул Петр, когда я торопливо поблагодарила скоморохов и повернула к роще.

– За реку! – я махнула рукой, указывая направление. – В крепость к Ратиборам. Они помогут.

– Глупая, – покачал головой дядька, – так и не поняла, кто на ваш дом напал?

– Даже не смей так думать! – я топнула ногой, не зная, как переубедить Петра. – Игорь муж мне!

– Ну да, ну да. А спроси меня, кто твоей сестре подол задрал, прежде чем убить.

– Игорь не мог, – я сжала пальцы кулаки, слыша гнусный навет. Хотелось ударить лжеца по его глупой физиономии. – Он бы не успел, мы с ним только расстались!

– Ну не знаю, как у них там роли расписаны, а вот только я своими глазами видел, как Горан твою сестру в сарай за косу волок.

– Дядька Петр, не надо, – жалобно пискнул малец, – ее сейчас удар хватит. Видишь, как трясется.

Петр осекся. Взял меня за руку и потащил к реке – в обратную сторону от рощи. Я не упиралась.

– С нами хотя бы не пропадешь. Маленько силы наберешься, придумаешь, что дальше со своей жизнью делать, и иди на все четыре стороны. А пока мы твоя главная опора.

– Зачем я вам? – у меня уже не было сил сопротивляться. Участь сестры меня убила. Что сотворили с мамой, даже думать не хотела.

– Твой отец всегда был добр к нам. Не гнал, разрешал заработать. Почему же мы к его кровиночке должны спиной повернуться? Добро за добро.

– Зло за зло, – переиначила я, оглядываясь на разоренный город.

Запряженные повозки ждали только нас.

– Нашли? – окликнула мальца черноволосая девчонка, яркая представительница племени рома. Цветастая юбка и звенящие монисты на шее не дали обмануться.

– Насилу догнали, – буркнул мальчишка, отбирая у меня свой колпак.

Я огляделась и заметила, что из некоторых кибиток на меня глазели смуглые лица вечных жителей дорог. Как только мы запрыгнули на последнюю из повозок, странный обоз, состоящий из смеси бродячих артистов и черноглазых рома, тронулся.

Очень страшно оставаться один на один со своими думами. В памяти тут же всплыли образы сестры и матери и смотрящие с укором глаза отца. Я винила себя за то, что тайно ушла из дома. Казалось, останься я на месте, и судьба моих родных не была бы столь ужасна. Могла ли я изменить ход событий? Нет, конечно. Но меня тяготило, что в момент, когда их убивали, я миловалась со своим женихом.

Об Игоре, умышленно или нет уведшим меня из дома, ни хорошо, ни плохо думать не хотелось. Плохо – значит, он был в сговоре с врагом, но нашел иной способ одержать победу. Поиграл с дурочкой, получил удовольствие и отбыл. Глупышка сама найдет свою смерть, когда явится домой. Хорошо – Игорь ничего не знал о планах родственников и теперь сам находился в опасности. Если он не примет поступок родичей, сделается им злейшим врагом. А если примет? Неужели я настолько ошиблась? Неужели Игорь вовсе не сокол, а мелкая птичка зарянка?

Я измучила себя размышлениями. Нужно было отвлечься разговорами, хоть какими–то, чтобы не сойти с ума или не зайтись в рыданиях.

– Дядька Петр, что–то я не поняла, – я перелезла к нему поближе. Натянутый на дуги полог надежно скрывал едущих в телеге. – Выходит, вы нарочно за мной в город отправились?

– Мы уже хотели тронуться, чтобы покинуть страшное место, но заметили, как ты вышла из рощи, – мужчина снял шляпу, украшенную длинными фазаньими перьями, вытер рукавом вспотевший лоб. – Побежали предупредить, что тебе в город не надо, но толпа нас разделила. Насилу выбрались из нее.

– А почему с вами рома? – я видела, что на задке предыдущей телеги болтали ногами эти двое – малец–скоморох и девчонка в монистах. – Они же воры и конокрады. Мой отец их никогда не привечал.

– Обездоленные всегда к друг дружке жмутся. Как я мог бросить на полуночной дороге несчастных женщин с детьми?

– А где их мужчины?

– Перебили всех под Торжанами. Они у тамошнего князька хотели табун увести. Вот и поплатились. Их женщины насилу ноги унесли. Все добро побросали. А я их пожалел. Хоть и вороватый народ, но поют душевно. Так и колесим. Мы выступаем, они гадают. А деньги в общий котел складываем.

– Дядька Петр, мне бы убедиться, что мой муж жив. Не верю я, что он к погрому причастный. Клялся же, что никогда врагом мне не станет.

– Э, нет, – он покачал головой. – К Ратиборам сейчас только безумец сунется. Мы все новости в ближайшем городе узнаем. О таком вероломстве быстро гонцы весть разнесут. Там и посмотрим, враг тебе твой жених или нет. Милая, а почему ты его называешь мужем? Ведь свадьбы у вас так и не случилась. Нас твой батюшка пригласил гостей повеселить, и мы думали, что в городе еще не неделю задержимся.

Посмотрев на меня внимательно и увидев, что я прячу глаза, цокнул языком.

– Без свадьбы, видать, справились.

– Мы думали, что пять дней ничего не изменят… – выдавила я из себя.

– А оно вон как случается, – вздохнул Петр и положил мне на плечи руку. Прижал к себе, понимая, что сейчас польются слезы. – Поплачь, милая. Легче станет.

До ближайшего города добирались две недели. Могли бы долететь быстрее, но заходили в крупные села, где тоже находились охочие поглазеть на пляски–драки скоморохов.

Рома сильно не высовывались. Понимали, что их не любят, и в случае ссоры защитить будет некому. Артисты сами нуждались в защите. Из крепких мужиков их было всего четверо. Дядька Петр самый старый. Он считался предводителем ватаги. Остальные трое значительно моложе: балалаечник, акробат и певец.

Малец в шапке с колокольчиками исполнял роль шута, а девчонка в монисто – плясуньи. Она же гадала по руке, и я видела, что маленько подворовывала. То пару яблок из корзины зазевавшейся тетки вытащит, то понравившуюся ленту незаметно с косы снимет.

Наблюдать за жизнью ватаги было интересно. Правда, я боялась нос из кибитки высунуть, чтобы не приметили мои рыжие волосы, поэтому подсматривала в дырочку. Основания прятаться были. В одной из деревень дядька Петр слышал, как расспрашивали о рыжей девке – сбежавшей княжны. За меня обещали большие деньги. Да и мы сами не раз мы видели отряды всадников в черных одеждах, которые скакали то в одну сторону, то в другую.

После таких расспросов не оставалось сомнений, что в обозе все знают, что за птица прячется в повозке дядьки Петра. Оставалось только надеется, что никто не польстится на большие деньги.

– Может, мне уйти? – спросила я как–то своего покровителя.

– Нет, – отрезал он. Всегда так делал, чтобы не вступать в спор.

– Если найдут, что вы меня прятали, никого не пожалеют, – я знала, что говорю. Видела, как безжалостен враг.

– Тебе одной и дня не прожить. Люди Горана тут же смекнут, что за лиса выбралась на дорогу.

– Ну не могу же я быть вечной нахлебницей. Вижу же, что не богато живете.

– До города потерпи. Что-нибудь придумаем, чтобы тебе и людей не бояться, и начать ватаге пользу приносить.

На том и порешили.

Глава 4

Уже на подъезде к городу решено было остановиться в большом придорожном селении. В самом людном месте, у трактира, наши скоморохи–кукольники дали первое «дневное» представление. Я видела, как это делается еще на нашей площади. Кукольники напяливали на себя длинную юбку с обручем и поднимали ее над головой, сооружая таким образом круглую ширму. Оставалось дело за малым – надеть пальчиковые куклы и на радость сбежавшейся детворе устроить сказку. Обычно показывали «Медведя и козу».

Хотя дядька Петр приказал увести обоз подальше от дороги, чтобы ненароком не нагрянули незваные гости, звонкие голоса скоморохов, поющих частушки и бьющих ложки, были слышны далеко за околицей.

Пока ряженые зарабатывали на хлеб, предводитель ватаги договорился с местным старостой о месте, куда можно было привести обоз, и где росло вдосталь травы для лошадей. Получив добро, телеги выстроили вдоль ручья, напоили лошадей и, стреножив их, отпустили пастись в поле, после чего каждый занялся своим делом. Кто постирушками, а кто и латанием скоморошьих нарядов. К выступлению в городе готовились с особым тщанием. Никак нельзя было ударить в грязь лицом: тамошний зритель видал всяких артистов.

Ближе к ночи дядька Петр отправил к трактиру вторую партию певунов и плясунов. Я знаю, что частушки для взрослых пестрели непотребными словами, но они всякий раз вызывали смех и приносили богатый куш. Показывать свое мастерство ушли и некоторые из женщин рома.

Я быстро собрала развешенное по кустам стиранное белье и бегом понесла его в нашу кибитку. Тоже хотелось хоть одним глазком увидеть потешное кривляние скоморохов. Но больше всего мне нравилось смотреть, как танцует та самая девочка в монистах. Ее звали Зора, что с языка рома переводилось как «зорька».

Ее друга – мальчишку–шута, белобрысого и голубоглазого, с веснушками по всему лицу, кликали Егоркой. Над ним частенько подсмеивались обозные, замечая, какими влюбленными глазами он смотрит на свою чернявую зазнобу. Ее бабушка не мешала их дружбе, хотя остальные женщины рома шипели на нее: внучка уже была обещана другому. Как только наша ватага прибудет в столичный Град, Зора перейдет в табор будущего мужа.

– Погоди, дело есть, – задержал меня Петр, когда я забросила в нашу повозку кипу белья, собираясь разобрать его после того, как наслажусь выступлением наших.

Поковырявшись в сваленных в углу мешках, мой наставник вытащил самый нижний. Как оказалось, в нем лежали женские вещи. Усевшись поудобнее, Петр растягивал в руках то одну тряпку, то другую, на глаз определяя, что отложить в сторону, а что сунуть назад.

Когда я, едва справляясь с нетерпением, спросила, для чего он отбирает вещи, Петр ответил:

– Девку рома из тебя будем делать. Запомни, звать тебя отныне не Ясной, а Ягори, что значит на их языке «огонек». Зорька и ее бабушка помогут тебе стать настоящей дочерью дорог и научат своему ремеслу.

Какому ремеслу мне предстоит обучаться – пляскам, гаданию или воровству, Петр не уточнил. А я была рада уже тому, что в городе мне не придется прятаться в кибитке. Меня ждала свобода.

– А как же рыжие волосы? – все же я переживала, что даже на улицах крупного города окажусь заметной.

– Будет для любопытных объяснение, почему тебе дали такое имя. Твои волосы полыхают огнем.

– Что–то мне боязно…

– Не бойся. Никто тебя не опознает. Какая княжна позволит напялить на себя вещи рома да выйти перед народом трясти монистами? Накрасим тебе щеки, подсурьмим брови, будешь на пяток лет старше смотреться. Об остальном позаботится Мирела – бабушка Зоры.

– Да я не опознания страшусь, а того, что не сумею трясти монистами, – я с сомнением приложила к себе цветастую, слишком откровенную рубашку.