– Стоп-стоп-стоп, не так быстро, – я склонил голову на бок. – Еще разок повтори. Где у вас, говоришь, рабства нет?

– В Советском Союзе, – повторил Роман. – Слушай, я ваш мир совсем немного успел посмотреть, так, по верхушкам только. Так что не знаю точно, где и почему у нас история расходится…

– Ладно-ладно, больше не перебиваю, – хмыкнул я. – Ты и так бестолково рассказываешь, а с наводящими вопросами так вообще получается каша.

– На чем я остановился? – Роман нахмурил брови. Они у него тоже были кучерявыми, как и волосы. Так смешно смотрелось, будто два червяка из каракуля над глазами.

– Множественность временных линий, – повторил я.

– Ах да, – Роман хлопнул себя по лбу. – В теории существует бесконечность миров с минимальными отличиями. Почти неотличимых друг от друга. В одном форма листочков березы чуть другая, в следующем древовидные папоротники сохранились, в четвертом… Но только эти все чудеса научный совет интересовать перестали, когда там поняли, что мы топчемся на месте, и никаких тоннелей в другие миры, богатые, например, редким у нас ванадием пробивать не научились. И проект закрыли. А мы его продолжили на свой страх и риск, и обнаружили, что проходы все-таки возможны. Но только при совпадении множества условий, для большинства которых у нас даже измерительных приборов, скорее всего, нет. В общем, если говорить кратко, то нам повезло. И мы нашли такое место возможной трансляции, практически крысиную нору в ваш мир. Почему-то только в ваш. И мы, на свой страх и риск, без всякого разрешения устроили вылазку.

– Зачем? – снова спросил я.

– Чтобы тебя вытащить, – ответил Роман. – Понимаю, что поступок немного безответственный и где-то даже авантюра, а не поступок. Но гуманизм учит нас выбирать из двух решений самое доброе. Вот мы и выбрали. Ну и немного бегло понаблюдали, конечно.

– А я-то вам нафига? – я приподнял одну бровь. – Я что, какой-то избранный? Или, там, у меня генофонд особенный, могу спасти человечество от вымирания?

– Нет, ничего такого, – Роман помотал головой. – Эх, проще было бы показать, но в лабораторию тебя пока не провести, так что попробую на пальцах объяснить. Чужой временной поток мы можем видеть как эдакую совокупность световых точек. Которые движутся, притягиваются-отдаляются, в общем, это такая бесконечно сложная слаженная система. У каждой точки обязательно есть несколько нитей-связей, которыми она… ну как бы влияет на эту реальность. Некоторые точки плавают в пространстве отдельно. Независимые такие. Это означает две вещи – или такой человек ни на что не влияет. Или он скоро умрет. В первом случае, обычно тоже долго не живут. Мы рассматривали область неподалеку от Петрозаводска. Ту самую, в которую ведет та самая кротовая нора. И там нашлась одна вот такая бродячая точка. Ты. Ну, то есть тогда мы не знали, что это ты. Могли сказать только, что ты достаточно бодр, находишься в зрелом и дееспособном возрасте. Что означает, что умирать тебе совсем даже рано. Вот тогда я и подумал, что можно не просто совершить вылазку, но и вернуться с трофеем. А Настя согласилась мне помочь в этом.

– Ладно, допустим, так все и было, – сказал я. – Ну а дальше-то что? Получается, ты меня захватил как лабораторную мышь какую-то? И что теперь будешь делать? Ставить на мне эксперименты? Посадишь в клетку и будешь выкачивать информацию? Или что?

Глава 5

Люди субъективны, им верить нельзя, вот математика – наука от Бога.

Следи за статистикой, огурчик мой, она не подведет.

Ирвин Уэлш «Сексуальная жизнь сиамских близнецов»

Лицо Романа стало растерянным. Он запустил в свою кучерявую шевелюру пятерню, и от этого голова его стала еще лохматее.

– Вот веришь-нет – понятия не имею! – сказал он. – Я просто так далеко не думал. Следил за тобой, когда ты был искоркой на экране. Как ты неприкаянно метался, когда последняя ниточка оборвалась. Болел за тебя. Мол, ну может сейчас, сейчас… Что-нибудь еще появится, – он виновато посмотрел на меня. – А потом ты устремился к нашей норе. Я запустил вероятностную машину, и по всем линиям выходило, что эту точку ты никак не минуешь.

Роман замолчал. Я тоже молчал. Последняя ниточка. Наверное, это тот разговор с Наташкой. «Прости, я все понимаю, но больше так не могу, – голос ее звучал тускло, как будто запись какая-то. – Ты каждый раз обещаешь, что это в последний раз, а потом снова уезжаешь на очередную никому не нужную войну. Все, прощай. Я хочу нормальной жизни, а не ждать каждый день, уведомление о двухсотом».

– А сейчас вот он ты, – Роман ткнул в меня пальцем. – Живой. И с тобой еще и как-то объясняться надо. А я физик, а не психолог. Вот.

– Искорка, гм… – тупо повторил я.

– Ну да, – Роман ухмыльнулся. – Меня с этими искорками на ученом совете на смех подняли. «Искорки, – говорят. – Это что у нас за новый термин в квантовой физике такой?»

– Ага, хорошо, – кивнул я. Больше не злился. Вообще не знал, что думать. – И что теперь? Будем сидеть и смотреть друг на друга с трогательной сентиментальностью?

– Ой, конечно же нет! – Роман вскочил и заходил по палате из стороны в сторону. – Ты пока в автоклаве отдыхал, я посоветовался с ребятами и все продумал. Если пойти полностью официальным путем, мы в бюрократии потонем. Так что предлагаю немного схитрить.

Роман остановился и заложил руки за спину.

– Мы скажем, что ты мой двоюродный брат, – сказал он. – Приехал из Нижнеудинска, а там, по причине глухомани, документы все еще не вшитые, а материальные. И по дороге документы пропали. Мы их тебе восстановим, прошьем тебя по всем правилам, и станешь ты обычным гражданином СССР.

– Слушай, не знаю, как тут у вас все устроено, Роман, – с сомнением проговорил я. – Но должны же существовать всякие базы данных, куда граждане, получавшие когда-либо документы, занесены? Ты так просто говоришь: «Скажем, что брат», будто в стране розовых пони живешь, где джентльменам верят на слово.

– Нет-нет, подожди, – он снова сел на кровать напротив меня. – Я все проверил. Даже машинное время у ребят пришлось выпросить. В Сибири переход на вшитую систему документов и так шел через пень-колоду, а в Нижнеудинском архиве еще и пожар был. Так что с этой стороны не подкопаешься. Сложности всякие могут потом начаться, когда мы тебя в институт будем на работу устраивать. Но Настя сказала, что у нее есть одна идея…

– На работу, значит? – саркастично спросил я. – Вот так сразу?

– Слушай, ну это же я тебя вытащил! – Роман развел руками. – Значит мне за тебя и отвечать. Если у тебя не будет работы, то в конце концов ты попадешь в поле зрения ребят из бюро занятости, и они отправят тебя в… в общем, вряд ли тебе туда захочется…

Я мысленно сделал пометку. Надо узнать подробнее, что это за ребята из бюро занятости, и куда они отправляют. А Роман продолжал болтать. Но говорил он уже на не очень понятном. Про серийный номер вколотого мне коктейля, который фактически пока что заменяет мне документы, так что до поры я могу даже спокойно перемещаться по городу, главное, в рабочее время там не слоняться, чтобы лишнее внимание к себе не привлекать.

Я снова встал. Прошелся по палате туда-сюда, выглянул в окно. Оно было почти полностью закрыто пожелтевшей кроной дерева, но сквозь него была видна свинцовая гладь Онеги. Небо здесь тоже хмурилось. Высокая серая муть, будто неподгрузившиеся текстуры. С таким именно небом Карелия выглядит наиболее гармонично. Особенно осенью. Этаж был третий или около того, никаких решеток на окне не было. И форточка открыта.

О чем, интересно, я думаю? Что если сейчас встать на спинку кровати, то я вполне дотянусь до этой самой открытой форточки, с которой можно перемахнуть на дерево. Я не акробат, конечно, но и трюк не особенно сложный, вон там какая развилка удобная. А потом сползти вниз. И дальше что?

Я посмотрел на себя. Одет я был в короткие бледно-зеленые, до середины икр, штаны из материала, наощупь больше всего похожего на туалетную бумагу. И такого же цвета и фактуры «распашонку», завязанную сзади на шее на шнурке. Босиком. От форточки тянуло прохладой. На улице где-то плюс десять. Не мороз, конечно, но разгуливать в таком виде…

– Клим? – окликнул меня Роман.

– Прости, задумался, – я повернулся обратно. – Я какой-то немного заторможенный.

– Ты очень хорошо держишься, – серьезно сказал он. – Лично я не знаю, как бы себя вел в такой ситуации.

– А ты много видел людей в таких ситуациях? – криво ухмыльнулся я.

И мне как-то даже неловко сразу стало. О какой ерунде я думаю… Я снова выглянул на улицу. Там была типичная карельская осень. Желтые листья, зябкий холодок, серое небо. На вид так ничего особенно не изменилось. Просто ехал по ночи, потом попал в аварию, стукнулся головой, попал в какой-то местный госпиталь. И теперь шутник Роман просто пудрит мне мозги.

Вот только зачем? Что я, звезда какая, чтобы ради меня такие розыгрыши устраивать?

Я посмотрел на Романа.

Он терпеливо ждал, когда я закончу тупить и начну соображать.

Да, наверное и правда пора уже. Даже если этот Роман и вешает мне сейчас на уши отборнейшую лапшу, то что это, в сущности, меняет?

– Чем занимается твой институт? – спросил я.

– Белым шумом, – ответил он и хохотнул.

– Локальный мем такой? – с пониманием покивал я.

Роман открыл рот, но в этот момент распахнулась дверь. На пороге стояла Настя. Теперь уже не в штормовке и свитере, а в довольно легкомысленном коротком платье с накинутым поверх него белым халатом.

– Привет, Клим! – лучезарно улыбнувшись, сказала она и сняла с плеча вещмешок. Возможно даже тот же самый, который я на ней уже видел. – Я тебе тут принесла кое-какой одежды.

– А с моей что? – спросил я.

– Твою мы сожгли, прости, – развел руками Роман. – В Соловце не носят импортные шмотки, мы же не в столице.

Я собрался возмутиться, но захлопнул рот. Настя жестом показала, что, мол, давай, ройся в вещмешке. А сама оттащила Романа за рукав поближе к двери.

Вещмешок был заслуженный, конечно. Шнур, на который он затягивался, завязан легкомысленным бантиком. Концы его обтрепались, и чтобы они совсем не распустились, на кончиках завязали узлы. Брезент выцвел и был покрыт невыводимыми пятнами неизвестного происхождения. Я перевернул его я вытряхнул содержимое на кровать. Не забыв, правда, развесить уши. Ну любопытно мне было, о чем там болтают мои спасители!

– Рома, я договорилась с ребятами насчет полиграфа, – тихо сказала Настя. – Так что все можно устроить в лучшем виде.

– Ты же не сказала, зачем? – Роман нахмурился.

– Обижаешь! – она усмехнулась и подмигнула.

– Только как мы его, – кивок головой в мою сторону, – в лабораторный корпус проведем? Там же Клавдия Львовна.

– Да уж, она не Семеныч, ей так просто мозги не задуришь… – Настя склонила голову и почесала кончик носа. – Надо вечером. Перед самым закрытием. Мы его спрячем в мужском туалете, а потом она обход сделает и уйдет. А у нас вся ночь будет.

– Точно! – Роман обрадованно хлопнул в ладоши. – Тачку надо. Есть тачка?

Я фыркнул. Даже чуть не заржал. Эти двое обсуждали серьезное нарушение все-таки. Проникновение с посторонним на закрытый режимный объект. Но делали это так несерьезно, как будто не самые примерные пионеры, которые собрались яблок в колхозном саду натырить.

Так, что тут у нас из одежды? Хм… Фланелевая рубашка в красно-синюю клетку. Этикетка. О, знак качества! Сто лет такой не видел, разве что на всяком старом хламе на Удельном рынке! Пошивочная фабрика «Петрозаводская ударница». Рубашка мужская, теплая«. Явно новая. Размер вроде мой.

Я отложил рубашку в сторону. Не самый плохой вариант, потянет.