– Франческо! – Окрик возвращает меня в реальность. – Сколько можно! Тебе сколько лет? Пять? Устроил тут представление перед гостями, толком не узнав их намерений! Что скажут о нашей семье на всем Западе, если ты будешь вставать на дыбы, подобно Рею? – Отец стучит кулаком по столу. – Мистер Рид не вытрясет из меня договор о продаже так просто! Пока он лишь поинтересовался о наших делах, сколько хлопка и овечей шерсти мы производим в год, как идут поставки и какой процент от дохода составляет торговля овощами и фруктами. Сколько у нас рабов!

Я сажусь на место.

– Он очень богат, – продолжает отец ровнее. – Он предлагает за наше ранчо сумму, превышающую аренду за двадцать лет. Двадцать лет. Мы иногда с трудом набираем на обычную ренту… Откладывать на покупку земли и вовсе не получается.

– Сколько?.. – только и срывается с губ Хантера.

Много. Я даже не могу подумать, что у кого-то на свете есть столько денег разом. Земля – такое же море, непредсказуемое и загадочное. Никогда не знаешь, как поведет себя природа: будут ли регулярные дожди, хорошо ли взойдет хлопок, как много его получится, все ли кобылы обзаведутся потомством и много ли из этого самого потомства будет здоровым и сильным. Тысячи непредсказуемых «если». Случались года, когда мы питались одними бобами и денег не хватало на самый дешевый керосин, иногда от мяса ломился стол и пили мы лучший алкоголь. Владение землей – всегда риск, это парный танец бедности и богатства, разорения и зажиточности. Кому нужно покупать нашу долину, у которой средние показатели по урожаям, да еще и за такую цену? Я запускаю руки в волосы и нервно лохмачу их. Все смотрят на мои метания с пониманием, не упрекая.

– И что ты ответил ему? – шепчу я.

– Что должен обсудить все с семьей. – Он сцепляет руки и кладет на них голову. – Но, как я понимаю, ты против, Франческо.

Я ошарашенно смотрю на него. Шутит он или говорит всерьез? Как можно продать ранчо? Я теряю дар речи. На каком языке вообще мы ведем диалог?!

– А ты… Ты что, «за»?

– Я против. – Он медлит. Я выдыхаю, но тут он добавляет: – Но, Франческо, ты не один в семье Дюран. Нас пятеро. И каждый должен высказаться. Я люблю вас одинаково и – хочу признаться здесь и сейчас – вы мне намного дороже земли, скотины и полей. Вы все, что у меня есть, и решения мы примем вместе.

Мои плечи невольно опускаются. Я прибит к полу ответом отца и не нахожу в себе смелости посмотреть на братьев и сестру.

– Раньше я просто слал всех перекупщиков к черту. Они предлагали мне жалкие… Жалкие! Деньги! Но двадцать лет аренды…

– Франческо… – начинает Хантер.

Я не хочу сейчас ничего слышать – и просто вскакиваю, а вскоре уже вылетаю из дома. Не могу, не в силах находиться там! Мысль, что кто-то выскажется за продажу ранчо, разрывает мне сердце. Возможно, это один из моих самых взрослых поступков: вместо того чтобы ссориться с родными, я влетаю в стойло и вывожу Рея. Не отдавая себе отчет, запрягаю его и взбираюсь в седло. Ночь уже сожрала остатки дня, ровно так же, как и страх – мой последний рассудок.

Я еду по дороге к хлопковым полям.

Рей не упрямится, без слов понимает шторм, который бушует в моей груди. Мы все быстрее летим навстречу тьме, путь освещает лишь россыпь звезд. Чертов день отобрал у меня последнюю свободу, убил всю радость от теплого воздуха, запаха травы и переливов кленовой листвы под тусклым светом неба. Хочется зажмурится и открыть глаза уже в мире, где моей земле ничего не угрожает.

Я осознаю, что Рей начинает хрипеть, не сразу. Когда я успел загнать его?! Как долго мы скачем по этим бесконечным дорогам? Я прихожу в себя и тяну поводья, упрашивая его замедлиться, провожу рукой по шее.

– Прости, друг… Ты не виноват. Никто не виноват.

Глава 4

Может, ночь сегодня особенная, а может, помогла пара часов под прохладным ветром, но мне стало чуть легче. Я собрался и постарался отпустить гнев. Отец, конечно же, прав: мы семья и принимать решение о продаже земли обязаны вместе.

Под размеренный стук копыт я вспоминаю наше взросление с братьями и сестрой. Какие мы все же разные. Джейден живет сегодняшним днем, не то что я, который хорохорится на публике, а в душе переживает за каждый следующий год и урожай. Джейден не помнит ни вкус первого глотка бурбона, ни первый удачный флирт с девушкой, не трясется и над прахом воспоминаний об осенних пожарах в кроне кленов. Его простодушию можно позавидовать. Чего не скажешь про Хантера. Я уверен: теперь брат не будет спать всю ночь, считая деньги и мечтая, как покинет ранчо. С такой суммой каждый из нас мог бы обзавестись домом на побережье… Но что дальше? Чем заниматься? Мы – дети своей земли, куда заведет нас эта дорога? Меня пугает сама мысль сняться с родных мест и уйти в никуда. Да что мы вообще умеем, кроме как возделывать и убирать поля? Пить вино?

Патриция же в том возрасте, когда пора искать жениха, и отец, как и сама сестра, обеспокоен этим вопросом. В нашей округе не так много достойных джентльменов – зажиточных, подходящих по возрасту, да и просто хороших собой. Богачи, как правило, стары или жадны, а молодые красавцы – с дырявыми карманами. Не знаю, что творится в голове у сестры, но за первого попавшегося парня ее никто из нас не выдаст. А пару лет спустя ей будет уже негоже быть бездетной. У нас в доме даже есть комната, отведенная под детскую или гостевую. Специально оставили, если все же будет молодой, но бедный жених. А может, Патриция сама не против отправиться с Хантером на восточное побережье в поисках мужа? С таким приданым каждый второй будет рад взять ее в жены.

И вот, нас развеет по стране. А куда девать лошадей? Накопленное добро? Или это продадут вместе с землей? Монета за привычную жизнь и душу. Сердце вновь начинает ныть, по привычке хочется дать шпору Рею, вот только… Куда? Куда скакать?

То ли от усталости, то ли, почувствовав мое подавленное настроение, Рей останавливается, и я еще с полминуты смотрю на его переливающуюся в лунном свете гриву. Лишь его подрагивающие уши и дыхание напоминает, что мы с ним не статуя, а вполне живые. С моего лба катится капля пота, огибает переносицу и срывается прямо мне на большой палец. Я гипнотизирую ее мерцание и свои намозоленные вожжами руки. Где-то неподалеку копошится в поле мышь или роется енот.

В задумчивости я поднимаю налитую тяжестью голову к небу. Ничего не смыслю в звездах: наука чтения по ним прошла мима меня. А ведь раньше люди то и дело спрашивали у них совета, бороздили моря по их подсказкам и надеялись пересчитать. Одна за одной звезды проносятся в ночном небе. Я засматриваюсь на этот полет, голова полнится странными мыслями. Все на свете относительно. Я – бог муравью, и я же – муравей для вселенной? И все мои переживания – пустота?

Но я знаю: повернувшись, я увижу то, что может меня уничтожить.

Хлопок.

Белые коробочки напоминают снег. Желтые цветки с середины весны устилают несколько наших полей непроходным ковром из снега, который потом превратится в тысячи платьев, рубашек и штанов. Через немалую часть Америки вьется лента из чудесного хлопка, опоясывает и согревает всех на земле. Но знают ли напыщенные леди и толстосумы в огромных штанах, как на самом деле красив хлопок? Океан, снежный океан плещется посреди нашего ранчо. Ну кто в здравом уме способен продать эту землю?

От легкого ветерка коробочки покачиваются из стороны в сторону, невесомые и невероятные. Когда кладешь одну из них на руку, почти и не чувствуешь веса: того и гляди оторвутся от пересохших стеблей и улетят в небо. Еще одна причина, по которой отец ненавидит бури. Они губят хлопок. Снова я вспоминаю мать: как она любила бродить меж хлопковых волн на закате. Отец всегда запрягал ей повозку: вдруг решит провести вечер, созерцая наши долины? Видимо, от матери мне и досталась великая любовь к мелочам и поиску смысла в давно знакомых цветах.

Я опускаю голову и прикасаюсь лбом к гриве Рея, он задерживает дыхание. Мир замирает. И нет ничего, кроме этой секунды, ничего, кроме запаха хлопка, ночной свежести и чувства свободы… Ничего.

Наконец я поднимаю голову и вдыхаю полной грудью, слегка толкнув Рея вперед. Наш размеренный путь продолжился. Но не успевает Рей ступить и десяток шагов, как вновь останавливается. Я все еще любуюсь хлопковыми коробочками и потому не сразу понимаю, что привлекло его внимание. Как странно… Чуть впереди на дороге маячит большая куча вырванных погибших растений, а прямо на ней как ни в чем не бывало кто-то сидит.

Я в недоумении хмурюсь. Незнакомца почти не видно за кучей, поэтому я подталкиваю Рея приблизиться. Воров в округе предостаточно; расставлять охрану по периметру всех полей – не хватит рабов. Примерно десятую часть хлопка мы теряем от постоянных набегов мелких бездельников, которые «подъедают» его по краям. Но вот чтобы один из них так нагло сидел прямо на куче компоста, – такое впервые. Я еле успокоился после разговора с отцом, а теперь сердце снова гулко застучало в груди. Я еще раз толкаю Рея: не терпится выплеснуть раздражение, наводя порядок в своих владениях. А парню, кажется, наплевать. Стук копыт его не пугает, и, вот наглец, он даже не смотрит в нашу сторону. Приходится остановиться у самой кучи, но я не спешиваюсь: вдруг придется скакать за пройдохой.

– Милейший, а что это вы забыли среди моих полей? Так можно и хлыстом получить или солью из ружья! – Я специально говорю громко, низким голосом, пытаясь напугать незнакомца. – Эй. Ты меня слышишь?

Но он все так же безмятежен:

– Да чего ты жужжишь, как муха?

Рей, возмущенный таким приветствием, трясет головой. А вот я внезапно думаю о том, что погорячился: совсем забыл, что тут не только воры, но и головорезы гуляют. И мой статус сына одного из крупнейших ранчеро на границе Невады может сыграть отнюдь не в мою пользу. Я покрепче сжимаю вожжи и несильно тяну, в надежде заставить Рея попятиться, но упертый дьявол не вовремя решил проявить характер. Не хватало только быть застреленным или лежать с проломленной головой в этом самом хлопке!

Время будто спотыкается, замедляется, и я не знаю, как поступить. Парень все пялится куда-то вдаль, полностью меня игнорируя. Лишь очередная пролетевшая в небе звезда заставляет его пошевелиться, а уж потом вспомнить о моем существовании. Он медленно поворачивает голову, и наши взгляды встречаются.

Ох, какая у него занятная внешность.

Большие светлые глаза изучают меня и Рея – так внимательно, что становится слегка неуютно. Волосы странного темного оттенка волнистым прядями ниспадают из-под кепи и колышутся на ветру. Таким губам позавидует любая девушка, а острые скулы словно выточены из скульптурного камня. Брови густые, идеальной формы. Но больше всего меня поражают веснушки: они, словно те самые мириады звезд, рассыпаны на прямоугольном лице. Вероятно, сам Бог считал их, ища заветное число, которое превратит обычное лицо в произведение искусства. Матушке с ее любовью к живописи очень понравились бы такие черты.

– Ты хозяин этих земель? – Его голос ровный, в меру низкий. Тембр созвучен с шелестом листвы. От него веет силой и свободой – то же самое я почувствовал, впервые увидев Рея; никогда бы не подумал, что подобная харизма может достаться человеку. В первый миг я теряюсь под его испытующим взглядом. Лучше бы я шел куда шел, а он пусть забирает хоть весь хлопок.

– Да, – наконец отвечаю я. Надеюсь, он продолжает летать в облаках и не замечает, как я смутился. На сегодня с меня хватит впечатлений. Узнаю, какого черта он здесь забыл, и поеду домой. Я… я соскучился по семье. – Не знаю, кто ты и зачем пришел, но это земля семьи Дюран.

– Я потерялся. – Он пожимает широкими плечами и улыбается. – Прости. Я решил прогуляться по хлопковому полю и не заметил, когда оно превратилось в море. Я не очень хорошо вижу в сумерках, поэтому я пару раз кричал кленам и кучам, спрашивая дорогу. И ты первый, кто ответил. – Он поворачивается ко мне корпусом. – Я шел по этой дороге примерно вечность и так и не наткнулся ни на какой указатель. Потом в мою голову закралась мысль, а вдруг я иду куда-нибудь на край ранчо? – Он поднимает руку и смотрит на нее, будто она его собеседник. – Я решил дождаться утренних работ.

– То есть ты просто заблудился?