Дарья Литвинова: Убойная примета

© Литвинова Д.С., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо, 2024

* * *

Несмотря на совершенствующиеся с каждым годом технологии, количество заявлений о пропавших без вести неизменно растет и, к сожалению, не пропорционально количеству найденных людей. Тем более найденных живыми. Хотя, возможно, найти человека мертвым зачастую лучше, чем годами ждать, вернется близкий человек или нет, и так и не дождаться.

Несмотря на совершенствующиеся с каждым годом тактики, методики расследования, а также повсеместное улучшение технического сопровождения, количество преступников также неизменно растет. И к сожалению, далеко не всех удается привлечь к ответственности по ряду причин, не последние из которых – несовершенство законодательства и нехватка квалифицированных кадров. Хотя, возможно, лучше отпустить виновного, чем покарать невинного.

Несмотря ни на что, человеческий фактор был и остается существенным звеном на любом этапе работы правоохранительных органов.

И это, возможно, к лучшему.

Заявителей капитан милиции Постовенцев про себя делил на три категории.

Первые при подаче заявления вели себя адекватно, соразмеряя свои потребности с возможностями уголовного розыска. Если у таких похищали личное имущество, они старательно перечисляли все его приметы, понимающе кивали, когда капитан рассказывал, как сложно в этом диком мире поймать и обезвредить преступника, и не настаивали – просили о том, чтобы со стороны милиционеров были предприняты все возможные меры для поиска виновного. Если они приходили подавать заявление о пропавшем без вести, то досконально вспоминали все, что тот говорил им последнее время, указывали на круг друзей пропавшего, зачастую не только с адресами, но и с телефонами, и не названивали капитану по десять раз на дню с вопросом, не нашелся ли их безвестно отсутствующий.

Вторая категория, не слишком вменяемые граждане, были личностями скандальными и малообразованными. Пропив в хмельном угаре деньги, вырученные от продажи квартиры или автомобиля, а то и просто дорогого телевизора, они являлись в уголовный розыск с требованием вернуть им нажитое непосильным трудом, как будто это сотрудники милиции обманом в течение недели заливали в их глотки паршивый самогон и потихоньку воровали деньги. На объяснения, что в действиях их собутыльников нет состава преступления, ибо никто не заставлял мнимого потерпевшего разбрасываться купюрами различного достоинства и орать при этом, что нынче он гуляет, заявители реагировали бурным возмущением и требованиями принять их заявление, потому что «ну никак я не мог за неделю две тыщи прожрать, ну никак».

Прожирали и больше, но возмущались и от меньших сумм. Все заявления таких невменяемых граждан так или иначе были либо надуманными, либо настолько абсурдными, что проводить по ним любые мероприятия казалось полным бредом, но не принять сообщение о преступлении, когда гражданин на этом настаивает, сотрудники милиции не имели права и честно отрабатывали каждую такую чушь, поступившую в отдел.

Если невменяемые граждане приходили с сообщением о пропавшем без вести родственнике, тут уж хоть рапорт пиши на увольнение – тягомотина начиналась уже с первых минут подачи заявления. Заявитель не помнил, во что был одет пропавший, с трудом называл особые приметы и зачастую понятия не имел, куда мог уйти его родственник. Иногда заявитель не мог предоставить даже фотографию пропавшего. Несмотря на это, подача заявления непременно сопровождалась возмущением, вызванным слишком подробными вопросами о внешности пропавшего, типа: «Откуда я знаю, какие у него зубы, что я, в рот ему смотрел?» и брюзгливым пожеланием лучше работать, а не заниматься глупостями вроде перечисления круга лиц, к которым мог пойти потерявшийся. «Да в жизни он с ними не общался, вот только время зря тратите». Нервов они выматывают много, толку от них мало, а пропавшие без вести находятся зачастую через два-три дня с похмельными рожами и отсутствием пропитой верхней одежды.

Сидящая перед Постовенцевым бабка квалифицировалась как заявитель третьей категории.

К вышеназванным относились граждане, которые приходили в милицию только для того, чтобы занять свое свободное время, а заодно помотать нервы сотрудникам. В действительности им не нужна была никакая помощь со стороны правоохранительных органов, им просто нечего было делать дома, в связи с чем ими выдумывались и писались заявления одно краше другого по своей изощренности.

В милицию поступали то тревожные сигналы о зеленом поносе поросят, которых сосед явно притравливает ядовитыми испарениями; о нанесении почти смертельного оскорбления: «После этого гражданин М. сообщил, что я курва, чем унизил меня перед моими соседями и причинил нравственные страдания».

В ста процентах случаев заявительница курвой и оказывалась, и в не меньшем количестве понос поросят был вызван низким качеством корма, а не происками соседа, однако любое сообщение о преступлении подлежало рассмотрению, а значит, участковый или другой сотрудник, выполняющий функции дознавателя, ехал на служебной машине на место происшествия и долго объяснял гражданину М., что «курва» – слово, конечно, литературное, но ругательное, и бросаться им в неугодных соседей не рекомендуется. Либо опять же вдумчиво изучал цвет свинячьего поноса и делал квалифицированный вывод об отсутствии в действиях соседа состава преступления.

Бабка, заявившаяся в милицию в это раннее утро, явно была настроена решительно, по-боевому.

– У меня пропала дочь.

– Когда пропала?

– А вы что, записывать не собираетесь? – Тут же склочным тоном поинтересовалась бабка. Постовенцев посмотрел на ее ярко накрашенные губы – куриная гузка, – на взбитый пук седых волос на голове, на хищные острые ноготки чуть искривленных пальцев и глубоко вздохнул – про себя.

– Сначала я хотел бы выяснить обстоятельства.

– Вот записывайте и по ходу дела выясняйте. Мне учить вас, что ли?

– Учить меня не надо, – как мог вежливо сказал капитан, представляя хук слева. – Кратко расскажите об обстоятельствах исчезновения вашей дочери, после чего я буду заполнять протокол-заявление.

– Почему бы вам сразу его не заполнить, чтобы не терять ни мое, ни свое время?

– Время мы теряем, пререкаясь друг с другом. – Постовенцев начал потихоньку закипать. Бабка же осталась невозмутима.

– Ну так не пререкайтесь со мной, а заполняйте протокол.

«Вампир, – подумал капитан обреченно, – с утра ко мне пришел энергетический вампир. Сейчас высосет всю позитивную энергию, и к обеду я буду как вареный сельдерей».

– Как вас зовут?

– Анастасия Александровна. Я, кстати, – добавила бабка не особо к месту, – заслуженный педагог.

– Анастасия Александровна, вот если бы я пришел к вам в школу и начал указывать, как учить детей, что бы вы мне сказали?

Бабка смерила Постовенцева презрительным взглядом:

– Я бы вас на порог не пустила. Вы снова отвлеклись от темы. Прикажете мне уйти и направиться в прокуратуру, чтобы сообщить об отказе в принятии заявления?

Постовенцев сдался и достал бланк протокола; в глазах бабки промелькнуло удовольствие: все пошло по ее. Ей бы еще знать, что в эти секунды оперуполномоченный от души желал пропасть не только непутевой бабкиной дочери, но и самой бабке, может, удовольствия у нее и поубавилось бы; однако внешне капитан свое раздражение не выдал и приступил к рутинной процедуре: кто такая, когда ушла, откуда ушла… Бабка выложила на стол свой паспорт, а рядом – фотографию женщины лет тридцати, симпатичной, но с каким-то затравленным взглядом.

– Это моя дочь Анна. Ведиляева Анна Александровна.

– Дата ее рождения?

– Двенадцатое апреля тысяча девятьсот восьмидесятого года. Тридцать один год.

Постовенцев мельком посмотрел на вторую страницу бабкиного паспорта: да ей едва за пятьдесят, оказывается, это просто выглядит она такой мымрой.

– Когда вы в последний раз видели свою дочь?

– Двенадцатого вечером.

«Два дня назад, – подумал капитан. – Не так-то плохо. Гуляет женщина где-нибудь, не задумываясь о том, что мать-карга по милициям бегает».

– Что произошло перед ее уходом?

Бабка взглянула надменно:

– Я вас не понимаю.

– Перед уходом Анны вы не ругались? Не ссорились?

– Почему мы должны были ссориться?

«Господи, дай мне сил», – взмолился про себя капитан.

– Перед уходом Анны из дома состоялся между вами какой-нибудь разговор?

– Разумеется, состоялся. Мы живем в одном доме и общаемся постоянно.

Постовенцев готов был уже швырнуть бабке незаполненный протокол и сказать, чтобы она шла с ним в прокуратуру, в Следственный комитет, в Верховный суд по правам человека и даже в преисподнюю, но Анастасия Александровна Ведиляева то ли почувствовала его решительное настроение, то ли просто сжалилась над капитаном, потому что принялась рассказывать почти без паузы:

– В девятнадцать ноль-ноль я села писать письмо своей давней подруге. Анны еще дома не было. В начале девятого я закончила письмо, запечатала его в конверт и сразу отправилась звонить дочери, потому что в двадцать один ноль-ноль ей необходимо было находиться дома, я хотела выяснить, далеко ли она пребывает.

– А зачем ей в девять нужно было быть дома?

– Не в девять, а в двадцать один ноль-ноль. Мы говорим о вечернем времени.

– Хорошо.

– Ей необходимо находиться дома, поскольку имеется утвержденный график.

Утвержденный матерью график возвращений домой имел бы смысл для девочки восьми лет, мог как-то воздействовать в тринадцать, но в тридцать один показался Постовенцеву несколько бессмысленным. Для очистки совести он спросил, была ли пропавшая дееспособной и не имела ли отставания в развитии. После чего получил гневную отповедь и обещание немедленно отправиться к начальству с заявлением о его хамском поведении. В итоге капитан смирился со своей участью и стал просто записывать за бабкой ее неторопливое повествование.

Из последнего следовало, что Анна Ведиляева ушла из дома после конфликта с матерью, возникшего из-за опоздания. Появившись в начале десятого, она нарвалась на выговор, после чего, по словам карги, «повела себя неадекватно»: устроила истерику, заявила, что уходит навсегда, собрала вещи и вылетела из дома, хлопнув дверью.

На этом месте капитан мысленно поаплодировал пропавшей. Бабка, разумеется, рассчитывала на немедленное возвращение блудной дочери, но та не появилась ни на следующий день, ни через день, да еще и перестала отвечать на телефонные звонки. После этого карге ничего не оставалось, как обратиться за помощью к правоохранительным органам.

– Где сейчас может находиться ваша дочь, вы, конечно, не в курсе, – пробормотал капитан скорее для себя, дописывая последнюю строчку.

Бабка возмущенно фыркнула:

– Хорошая была бы я мать, если бы не знала! Она у своего дружка.

– Так вы знаете, где она?!

– Разумеется.

– Зачем тогда… – У Постовенцева не хватило слов, он только смотрел то на невозмутимую бабку, то на заполненный протокол. – Безвестное исчезновение – это когда человек пропал без вести! Бе-ез ве-ес-ти-и!

– А у меня и нет от нее вестей. И на порог она меня без милиции не пустит. Дверь не открывает. А у меня имеются основания полагать, что в отношении нее, пользуясь ее беспомощностью, совершаются противоправные деяния.

Бабка загнула фразу совсем как из постановления о возбуждении уголовного дела – не иначе тренировалась перед походом.

Постовенцев, секунду подумав, принял единственно верное решение:

– А давайте-ка мы сейчас съездим на это место и посмотрим, что за противоправные деяния там совершаются…