Приплывшие на святилище – наши эмпирейские старейшины – основали здесь цивилизацию так давно, что прошлое превратилось в разрозненные мифы, истина утеряна в море.

Однако мы знаем, что эмпирейские старейшины были выдающимися людьми своего времени. Они покинули разрушенные родные края и прибыли на наши острова в надежде на лучшее будущее. Стали свидетелями великих войн за контроль над ресурсами, но также создали величайший дар для нашего задыхающегося мира – передовую медицину. А после наступили годы всемирного Возрождения, когда одна группа потомков упрочила накопленные знания. Эти люди стали земельщиками, которые первыми заявили права на безопасность пещер уединённой горы, позднее ставшей Террафортом.

Они вырубили места для жизни под землёй, открыли способы благоденствия, построили больше морских кораблей, хотя путешествовать по воде опасно. Это было время художников, архитекторов и инженеров – легенд золотого века, который больше не повторился.

А ещё они распределили роли между всеми остальными – съёмщиками.

Для поддержания мира на каждом из десяти пригодных для жизни островов был назначен Землевластитель. Военнопленных и преступников бросили в бой с мариленями в напоминание о жестокости этого мира и о том, что происходит, когда вы неспособны тягаться с его мощью. Один заключённый выжил. Он приручил мариленя и ездил на нём верхом. Длинные, отливающие серебром волосы развевались позади него. Позже его нарекли Первым Чемпионом. Своим мужеством он заслужил помилование.

В его честь и придумали гонку славы.

После первого, карательного, турнира приручить мариленя – всё равно что подчинить себе мир.

Эту историю рассказывают выборочно, тщательно очистив от идей вроде войн и борьбы. Однако непросто скрыть правду от Охотников, являющихся потомками Первого Чемпиона, который был одарённым укротителем мариленей и закончил свои дни, вынужденный охранять рыбаков и охотиться на мариленей.

Земельщики даже победу умеют обернуть поражением.

Помощник-съёмщик надевает очки обратно. Они съезжают с переносицы, и он, нахмурившись, их поправляет.

– Общественность её не поддержит. Это может быть опасно.

– Правила ясны, – произносит Землевластитель с подчёркнутой медлительностью. – Надо полагать, не общественность устанавливает правила, определяющие ход турнира.

– Разумеется нет, Землевластитель Минос, – бормочет представитель в мою пользу.

– Тогда оставьте девушку в покое, – говорит Землевластитель. – Её имя прозвучало. Какой смысл останавливаться на этом дольше необходимого?

И вот так я официально становлюсь возницей гонки славы.

Глава 8

Я не медлю ни секунды, после того как власть имущие спустились с платформы. Бегу со всех ног. Судя по тому, как Арлин, Саран и парочка других возниц сверлили меня взглядами, происходящее вряд ли забавляет их, как Землевластителя Минос.

Я почти пересекла галерею и направляюсь на улицу, где мне ничего не будет грозить, когда торопливые шаги заставляют меня оглянуться вполоборота. Прежде чем я успеваю что-либо увидеть, меня вжимают в ворота галереи. Спину пронзает острая боль. Стражники «Геликс стратис» уже разошлись. Не то чтобы от них был бы особый прок.

– Как ты смеешь? – кричит Бром Уорден. Глаза выпучены, уголки губ дрожат. – Ты заняла моё место! Отец мне этого не простит!

Он такого высокого мнения о себе, что мне почти смешно.

– Как я могла занять твоё место? Имена выбирают случайным образом.

Я вижу, как по ту сторону галереи собираются силуэты. Публика затаила дыхание. Не боясь того, что может случиться, а предвкушая зрелище.

Однако присутствие зрителей отрезвляет Брома. Мне хватает секунды, чтобы оттолкнуть его от себя.

– Мир не вертится вокруг тебя, клоун.

Я не оборачиваюсь, шагая в замкнутый проход, ведущий из галереи на улицу. Не успеваю я выйти, как Бром взрывается обескураживающей угрозой:

– Ты об этом пожалеешь.

Мы с Крейн прокрадываемся в мой дом. Лучше не пересекаться с папой до церемонии открытия. После он, конечно, почувствует себя униженным и наверняка отречётся от меня. Но так хотя бы не сможет помешать мне участвовать в турнире.

В темноте своей комнаты я торопливо достаю одежду с полки – длинной ниши, вырезанной в стене. Приходится тянуться, чтобы подцепить вещи, которые лежат в самом углу.

Не могу одеться на церемонию открытия как обычно. Земельщики наряжаются во всё лучшее (даже зрители, не говоря уже о возницах). Сомневаюсь, что у меня есть что-то хоть наполовину столь грандиозное, как их гардероб.

– Можешь одолжить одно из моих платьев поприличнее, – шепчет Крейн. – Ещё нужно раздобыть колесницу.

– Раздобыть что?

Я выпускаю из рук кожаные туфли. Они падают на холодный пол с глухим стуком.

В дверях стоит Эмрик, он держит свечу. Его рука подвязана, а шрам в тёплом свете кажется сырым, почти свежим.

– Какая неожиданная встреча, – говорит Крейн.

Эмрик смотрит на неё сердито.

– С чего вдруг? Я вообще-то здесь живу.

Крейн поднимает руки в знак капитуляции и, когда Эмрик отворачивается от неё, показывает ему язык. Эмрик никак на это не реагирует и обводит взглядом одежду, разбросанную по всему полу.

– Корал, – говорит брат, пытаясь сдержать гримасу, – ты правда прошла?

Какой смысл отрицать? Кажется, его гнев поутих за время моего отсутствия. И даже если он всё ещё зол, дело сделано.

– Я не откажусь от участия, – говорю я ему.

Эмрик оглядывается через плечо, словно собираясь кого-то позвать. Наверное, папу. Вместо этого кашляет Лирия, и замкнутые туннели дома доносят звук до нас.

Плечи Крейн поникают.

– А как же марилень? – спрашивает Эмрик.

– Я забрала золотистую.

– Ты, должно быть, шутишь, Корал, – говорит Эмрик. – Эта марилениха неуправляема. Ты погибнешь.

– Она не неуправляема, – возражаю я. – Просто устала находиться взаперти.

– Где она сейчас?

– Во дворе Крейн. Там полно места, и её никто не побеспокоит. Её не тренировали, и ей нужен свежий воздух. И она куда послушнее, чем ты думаешь.

Эмрик недоверчиво фыркает. Какое-то мгновение мы с братом просто стоим там, уставившись друг на друга. Будь я на его месте, возможно, тоже решила бы, что я сошла с ума. Вывела мариленя из стойла. Называю его послушным. Участвую в гонке славы. Но я знаю, что делаю. Чутьё спасало меня в океане бесчисленное множество раз, так почему не довериться ему на суше?

– Если хочешь помочь, – вмешивается Крейн, – сейчас самое подходящее время.

– Помочь? Зачем? – спрашивает он, опасно приближаясь к раздражённому тону, которым говорил, когда я выходила из дома.

– Чтобы, когда я совершу роковую ошибку, сказать: «А я предупреждал», – подкалываю его я.

– Так и будет, но этого вполне можно избежать! – Затем брат с досадой тихо закрывает за собой дверь. Мы стоим в похожей на склеп комнате втроём, единственный источник света – мерцание свечи. Эмрик хмурится. – И что это? Нас пригласили на похороны? – Он обводит беспорядок рукой, ладони потемнели за годы шрамов. Неудивительно, что он попытался пошутить. Появись я на церемонии, одетая как съёмщица, это не будет похоже на школу, где поддразнивания и нападения совершались втихую. На этот раз моё унижение увидят все. Брат странно на меня смотрит, будто знает, что дело не в одежде. Я не готова к такого рода пристальному вниманию.

– Пожалуйста, Эмрик, – говорю я. – Помоги мне.

Он выдыхает.

– Где мы найдём колесницу в столь короткий срок?

Крейн говорит:

– Знаете, что есть у Горькоцветы?

– Что?

– Мы её не возьмём.

Мы с Эмриком заговариваем одновременно. Затем глядим друг на друга.

Он произносит:

– Пожалуй, следует посвятить в свой грандиозный план того, чьей помощи ждёшь.

– Колесница Первого Чемпиона, – продолжает Крейн. – Представьте, как вытянутся физиономии земельщиков, когда они увидят Корал внутри серебряной повозки!

– Колесница пропала лет десять назад, – шиплю я. – Как ты себе это представляешь: я прикачу её на гонку, где вода бурлит из-за одного моего участия? – Пренебрежительные взгляды Арлин и Саран прожигают мою голову изнутри.

Кажется, мои слова переубедили Крейн. Эмрик говорит ей:

– Никогда не слышал ничего глупее, даже от тебя.

– Тогда где мы возьмём колесницу? – спрашивает Крейн.

Брат продолжает хмуриться, морщинка между бровями такая же постоянная, как забавная проплешина на затылке, которую он скрывает, подстригая длинные волосы. Эмрик разрывается на части, я это вижу. Всё ещё немного злится, но теперь он меня не бросит. Брат думает. Щурится, как и я. Сколько бы мы ни ссорились, мы очень похожи. Вероятно, поэтому Эмрика злит и всё ещё огорчает, что мне первой пришла в голову идея поучаствовать в турнире. Он пытается справиться с переживанием, называя меня теперь глупой, хотя сам мечтает быть на моём месте.

Затем Эмрик говорит:

– Колесницу беру на себя.

С этими словами брат выходит, и порыв воздуха от двери задувает свечу, оставляя за собой струйку дыма, змеящуюся во внезапной темноте.

Церемония открытия проходит на арене. В этот раз мы собираемся в зале возниц на нижнем этаже башни Землевластителя. Снаружи доносятся приглушённые звуки грохочущей музыки. В отличие от галереи, здесь пусто, но достаточно просторно, чтобы вместить всех соревнующихся с их мариленями. Через зал протянулись десять выходов, ведущих прямиком на трассу. Пока что стартовые ворота закрыты.

За свою жизнь я побывала на трёх церемониях открытия. В центре сверкающего мероприятия – музыка и фейерверк. Возницы появляются лишь на несколько минут, но нас знакомят со стихией, которая вернётся на одном из этапов турнира. В прошлый раз участники оставляли за собой смоляной след, создавая замысловатые узоры, а во время первой гонки соревновались не только друг с другом, но и с фокесами, воспламенявшими гоночные полосы.

Земельщики (и отсутствие у них инстинкта самосохранения) могут быть смертельно опасны.

Подсобчие арены подготовили всех десятерых мариленей, надели на них стандартную медную привязь и расставили у ворот. Блестящая зелёная шкура других зверей мерцает, смешиваясь с различными красными, синими и фиолетовыми оттенками. Цвет Златошторм выделяет её среди остальных: тёмное золото, заключённое в шелковистые бирюзовые края чешуи. Она сияет, словно самоцвет, перед выходом, обозначенным цифрой «пять».

Позади неё медная колесница, которую раздобыл Эмрик, кажется выкрашенной в жидкую грязь. Впечатление усиливается, когда я вижу мариленя Дориана, стоящего рядом, запряжённого в золочёную колесницу. Огромного, переливающегося, серебристо-зелёного самца, которого я тотчас узнаю, хотя его увели из конюшни пять лет назад.

Это случилось за год до предыдущей гонки славы. Воспоминания о голодных днях были слишком свежи, и я отчаянно пыталась распродать мариленей всех до единого. Нам это было необходимо – в тот год мы угодили в порочный круг нескончаемых долгов.

Чувство вины и горе поглотили маму. Состояние Лирии начало ухудшаться. Она была такой маленькой, ладошки ещё более крошечные, чем у обычных малышей, глаза – две огромные серые жемчужины. Когда она улыбалась, будто загоралась новая звезда. Мне хотелось защитить её от беды даже тогда, когда я ещё не понимала, что она больна.

Мы два года сводили концы с концами, и я не знаю, что бы мы делали, выпади нам ещё один пустой год. Так что мы с Эмриком изо всех сил притворялись, что нашим стойлам нет равных. Один из нас всегда находился в конюшне – чтобы не пропустить ни одного земельщика. Мы научились манипулировать и очаровывать, разрешали детям земельщиков ездить верхом на самых норовистых мариленях, скрестив пальцы, чтобы всё обошлось.

В тот день мальчишки-земельщики безрассудно катались по пляжу. Но они заплатили, и у нас по-прежнему оставалось шесть зверей на продажу.