Мари Варей: Разочарованные

Всем моим подругам с признательностью за то, что они со мной долгие годы, за их поддержку, но прежде всего Диане, озарившей мое детство своей невероятной фантазией, буйным воображением и беспощадным юмором, и Полине, которая звонит мне каждый вторник, присылает по электронной почте прекраснейшие поздравления с днем рождения и на которую всегда и во всем можно положиться.

«Тот, кто перестал быть тебе другом».

Аристотель

«Ты осознаешь, насколько силен, только когда тебе не остается ничего другого, как быть сильным».

Боб Марли

© Charleston, une marque des Éditions Leduc, 2022 Published by arrangement with Lester Literary Agency & Associates Désenchantées by Marie Vareille

© Фридман В., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Эвербук», Издательство «Дом историй», 2024

Сара

Перед глазами умирающего проносится вся его жизнь. Тем, кто это утверждает, умирать явно не доводилось. Перед моими глазами проносятся лишь тусклые огни неоновых ламп и пробковые панели фальшпотолка, а еще мельтешат облаченные в халаты фигуры, которые торопливо толкают к лифту каталку со мной и что-то кричат – не могу разобрать слова. И никаких воспоминаний. Когда будущего больше нет, ни к чему перебирать прошлое. Но поверь, мне хотелось бы в него окунуться, чтобы хоть недолго побыть с тобой. Хотелось бы увидеть на экране кадры из своего детства – пусть даже в сепии, с рывками и потрескиванием старой пленки, словно кино обо мне сняли в 1930 году. И назывался бы этот фильм «Воспоминания Сары. История одного обмана». Несите попкорн, гасите свет.

Но нет. Ничего. В голове пусто. Ужас. Не всплывает ни одной картинки. Имеет значение лишь то, что происходит здесь и сейчас. Впервые в жизни осознаю это столь явно. С удивлением наблюдаю, как время утекает сквозь мои пальцы: каждая секунда – песчинка, капля соленой воды. Драгоценная неуловимая частичка океана. Мне осталось лишь несколько минут. И ты никогда не узнаешь правды. Моей правды.

Завозят в лифт.

Я попаду в хронику происшествий. Значит, такова судьба. Обо мне станут говорить за обедом, между сыром и десертом. «А помнишь Сару?» Мое имя заставит знакомых морщиться, будет наводить их на плохие воспоминания. Малоприятное доказательство того, что несчастья случаются не только с другими, но и с нами самими.

Вывозят из лифта. Меня вырвало на кого-то в розовом больничном халате.

Никогда до этого мгновения я не испытывала страха, настоящего страха.

One. Two. Three. Мое тело перекинуто на операционный стол. Как мешок с грязным бельем. Точь-в-точь труп.

Никогда до этого мгновения я не испытывала боли, настоящей боли. Убейте меня. Давайте с этим покончим. Лучше умереть, чем так мучиться.

Голоса становятся какими-то невнятными, далекими. По спине пробегает холодок, будто от прикосновения ледяного металла. Слышу крики чаек, шум волн. На моей коже капли влаги и соль. Последняя песчинка проскальзывает между пальцев. Последняя мысль о тебе. The end.

Жаль, что я умираю в окружении неродной речи!

Сторона «А»: Разочарованные

Рабочие заметки

Дело Сары Леруа, 1992 год

Определенная доля ответственности за случившееся с Сарой Леруа лежит на каждой из нас. Я тоже имела отношение к той истории, хотя свою роль в ней поняла и приняла лишь двадцать лет спустя. Не стану называть свое имя – суть не в нем, да и не хочу, чтобы подумали, будто я раскрываю правду с целью обелить себя, подать в выгодном свете, взвалив всю тяжесть вины на других. Просто я считаю, что правда должна быть где-то записана. Ради нас, ради Сары, а может, ради вас. И чтобы мы наконец научились жить с тем непростительным поступком, который когда-то совершили.

Вероятно, все подумают, что тогда у нас отсутствовали всякие моральные принципы. Нет, они у нас были, но только не те, которые запрещали бы нам лгать полиции, нашим родственникам, да и самим себе. А те, что изобретают пятнадцатилетние подростки, еще не смирившиеся с тотальной несправедливостью этого жестокого мира. Описывая вам сегодня события двадцатилетней давности, я буду основываться именно на этих принципах.

Фотография, приложенная к этим заметкам, сделана за несколько дней до исчезновения Сары Леруа. На снимке слева направо: Анжелика, в которой, господь не даст соврать, ангельского не было ничего, Моргана – сегодня ее охарактеризовали бы как «подающую большие надежды», Жасмин – в газетах и полицейских отчетах ее снисходительно называли дочерью домработницы, и Сара Леруа. Ее вам представлять не нужно, если только последние двадцать лет вы не провели в спячке в каком-нибудь иглу посреди Гренландии.

Понимаю, вам хочется знать, кто я, но это не имеет никакого значения, потому что есть только мы – единое целое, мы – Разочарованные. Как во французской грамматике, да и в жизни тоже, род мужской главенствует над женским, так в нашей истории «мы» всегда было важнее, чем «я», поэтому позволю себе писать от имени всех нас.

Трудно представить, что кто-то мог бы досконально помнить все события того лета, когда исчезла Сара Леруа. Но на прошлой неделе я отыскала на чердаке стопку тетрадей марки Clairefontaine на пружине, тех самых, в которых почти каждый день с пятого класса и до конца учебы я вела дневник. И перечитала все, что имело отношение к периоду, о котором сейчас веду речь.

Но начнем по порядку.

После ареста Анжелики в газетах писали, что впервые она пересеклась с Сарой Леруа в лицее Виктора Гюго, когда та перешла в ее класс – восьмой «Б», – и что между девочками тут же зародился конфликт, поскольку они оказались полной противоположностью друг другу. На самом деле они познакомились в возрасте семи-восьми лет на кладбище. Вряд ли они бы сблизились, произойди их первая встреча при других обстоятельствах. Они действительно были очень разными. Семья Сары считалась состоятельной, а родители Анжелики не вылезали из долгов. Однако кладбища – нейтральные территории, где царит дух сопереживания, поэтому никакие условности не помешали девочкам познакомиться. В отличие от Анжелики, у Сары был повод в тот день находиться на кладбище городка Бувиль-сюр-Мер: хоронили ее мать. Анжелика же там оказалась, потому что, цитирую, «она обожала кладбища». Честно говоря, меня бы насторожило такое пристрастие, но Сару оно не смутило.

Сара пребывала в той стадии переживания горя, которую называют отрицанием. Каждое утро она вскакивала, будто от ночного кошмара, и не могла понять, почему просыпается не от теплых прикосновений маминых рук, а от пронзительного звонка будильника. Когда настало время отпевания, с Сарой случилась истерика, и ее отцу, Бернару Леруа, пришлось буквально тащить дочь на службу. Там она рыдала так громко, что заглушала священника. В конце концов бабушка Сары сочла, что будет лучше внучку все же отпустить из церкви, и девочка бросилась оттуда бежать. Ноги привели ее на кладбище. Для тех, кто никогда не бывал в Бувиле, скажу, что это кладбище все еще существует. Оно расположено на вершине меловой скалы, нависающей над Ла-Маншем, недалеко от мыса Гри-Не. В хорошую погоду оттуда даже видно Англию.

Анжелика в огромном желтом дождевике сидела, поджав ноги, на надгробной плите рядом с поросшим мхом склепом. Первое, что почувствовала Сара по отношению к Анжелике, – лютая зависть, поразившая ее, словно удар под дых: ведь наверняка, когда Анжелика собиралась выходить из дома, мама окликнула ее и напомнила надеть дождевик. У некоторых по-прежнему есть любящие матери, которые заботятся о том, чтобы их дети не заработали себе воспаление легких. Но не у Сары. Жизнь так несправедлива. Впрочем, в скором времени она поняла, что родители Анжелики не из тех, кто беспокоится о таких пустяках, как воспаление легких. Но в тот момент дождевик с чужого плеча она расценила как знак огромной любви, которой сама только что лишилась, и вновь залилась слезами. В ярости она бросила камешек в сторону незнакомки, не осознающей своего счастья. Анжелика обернулась, оглядела с головы до ног рыдающую Сару, потом поднялась и крепко ее обняла. Анжелика пахла морем и горячим шоколадом. Сара почувствовала, как ей становится легче. Она долго оставалась в объятиях этой маленькой, совершенно незнакомой девочки, которая оказалась первой, кто смог хоть немного ее утешить.

Анжелика бросила взгляд на черный наряд собеседницы:

– Кто у тебя умер?

– Мама, – еле слышно ответила Сара.

– Ох, сочувствую.

Спустя какое-то время Сара, всхлипывая, спросила:

– Знаешь, кто первой из женщин пересек вплавь Ла-Манш?

Анжелика помотала головой, не понимая, при чем тут это.

– Гертруда Каролина Эдерле в 1926 году. Американка. Стартовала с мыса Гри-Не и спустя четырнадцать часов и тридцать одну минуту финишировала в Дувре, улучшив тогдашний мужской мировой рекорд на час пятьдесят восемь минут. Это мама мне рассказала. Она знала столько всего интересного!

Эти сведения не особенно впечатлили Анжелику, но она кивнула, удивившись такому бесполезному и странному, учитывая обстоятельства, проявлению эрудиции. Потом она взяла Сару за руку и серьезно посмотрела ей в глаза:

– Сожалею, жизнь действительно беспощадна, особенно к девочкам. Единственное, что помогает, – это солидарность. Так мне сказала Фанни.

– А кто такая Фанни?

– Моя старшая сестра.

Сара не имела понятия, что означает слово «солидарность», но оно звучало, будто сыгранные в ряд ноты, часть гаммы, вселяющая надежду, которой ей очень не хватало в это непростое время, и она спросила Анжелику:

– Не могла бы ты сходить со мной на похороны?

– Конечно! – воскликнула Анжелика, будто ей предложили пойти съесть мороженого.

Она пришла в восторг от возможности увидеть настоящего мертвеца. Девочки вместе приблизились к свежевырытой могиле. Они молча ждали. Время от времени Анжелика вытирала Саре слезы использованным бумажным платком, который отыскала в кармане своего дождевика. Вот зазвонили колокола – и на кладбище, словно стая мрачных воронов, появилась скорбная семейная процессия с гробом во главе.

– Это все слишком грустно, – прошептала Анжелика, – держи-ка мой плеер, я стащила его у сестры.

Не дожидаясь ответа, она водрузила наушники на голову своей новой подруге и включила громкость на максимум.

Вот так все и началось: Анжелика в желтом, как солнце, дождевике, доходящем ей чуть ли не до пят, держит за руку убитую горем Сару, и фоном звучит песня Аксель Ред «Чувственность»^[1].

Нынешнее время. Фанни

Фанни в сотый раз перечитывала на экране телефона последнее сообщение.

Номер неизвестен. 9:43.

Вчера умерла мама.

Похороны во вторник в 10 ч.

Фанни уже много лет не разговаривала с сестрой, но знала, что это СМС могла отправить только она, Анжелика. Фанни медленно подняла взгляд: за стеклянной стеной ее кабинета – утренняя рабочая суета. Умерла мама. Когда же она ее видела в последний раз? На дне рождения Оскара, на его трехлетии, значит, больше девяти месяцев назад. Мари-Клер предложила следующим летом взять внука к себе на неделю. Фанни еле сдержалась, чтобы не расхохотаться, а когда поняла, что мать говорит серьезно, тактично отказалась – под каким предлогом, уже и не помнила. Но они поссорились и с тех пор не звонили друг другу. У Фанни дрожали руки. Умерла мама. Что же теперь делать? Может, с кем-нибудь поговорить? Нет. Работу не смешивают с личной жизнью. Да и подруг среди коллег у нее не было. Особенно с тех пор, как она стала заместителем главного редактора журнала и метила на пост руководителя его онлайн-версии.