– Вы идите в пятый дом по Рябиновой улице, – вмешался в разговор молодой человек, возившийся в углу с лампочками под потолком. – Это, как из ворот выйдете, так до кромки деревни, там сразу по тропке направо. Прямо-то Березовая улица будет, а направо пройдете – и как раз на Рябиновой окажетесь. По ней чуть вперед надо, и там дом с цифрой пять увидите. Она крупно написана, не промахнетесь. Там тетя Нюра живет. У нее спросите. Она иногда постояльцев пускает. Дом у нее большой, а деньги нужны. Какая у старухи пенсия.

Тетя Нюра, значит. С Рябиновой улицы. А что, красиво.

– Спасибо, – поблагодарила Саша.

Она чувствовала, что устала с дороги. Сначала ехала ночь на поезде, потом час ждала рейсового автобуса, потом еще три часа терпеливо тряслась в нем, смирившись с бесконечными остановками, на которых входили и выходили люди, потом еще с километр шла пешком от остановки с указателем «Глухая Квохта» до поворота на базу с одноименным названием.

Собственно деревня была чуть в стороне, но совсем недалеко. Метров триста от развилки, ведущей к охотхозяйству. С непривычки от ходьбы устали ноги, да и чемодан, хоть и не тяжелый, все равно оттягивал руки. Колесики буксовали на мокрой, разъезжающейся под ногами глине.

Земля здесь еще не просохла с зимы, более того, в пролесках – Саша глазам своим не поверила – встречались съежившиеся островки лежалого ноздреватого снега. В Москве про него уже давно забыли, а здесь он еще лежал, не сдавался на милость победившей весне, играл в партизана.

К усталости примешивалось чувство голода. Завтрак входил в стоимость билета, но какая там еда в поезде, да и было это давно, пять часов назад. Часы показывали десять. Самое время для второго завтрака. Саша представила кружку горячего кофе с молоком, омлет на тарелке, большущий бутерброд с сыром и сглотнула. Вряд ли у тети Нюры она найдет что-либо подобное. Деревенские встают рано, да и не ждет ее никто.

– А поесть тут у вас хотя бы можно? – спросила она у Марины. – Есть тут что-нибудь вроде кафе?

– Девушка, какое кафе? – всплеснула руками женщина. Локоны снова угрожающе качнулись. – Завтрак гостям мы подаем, конечно. Но он у нас порционный. Все заранее рассчитано. Вы ведь не в «Рэдиссоне», ей-богу.

– Мариша, принеси второй прибор, – услышала Саша требовательный мужской голос и повернулась в сторону его источника.

Из двери, за которой угадывался длинный коридор, вышел высокий представительный мужчина с холеным лицом. Такие лица еще принято называть «породистыми». На мужчине был спортивный костюм, видно, что очень дорогой, известной российской марки «Вишневый сад». Очки на носу отливали благородным металлом оправы. Мамочки мои, золотой. На вид мужчине было лет пятьдесят. Саша невольно скосила глаза на его правую руку: есть кольцо или нет, и тут же выругала себя за подобную глупость.

– Я поделюсь с нашей гостьей своим завтраком. Все равно вы подаете столько, сколько не съесть, – распорядился он. – И быстрее, Мариночка, расторопнее. Наша гостья явно голодна, и я тоже. Как вас зовут, прекрасная незнакомка?

Последнее предназначалось уже Саше.

– Александра Архипова, – представилась она. – Я приехала из Москвы для работы над своей диссертацией.

– Кандидатская? Докторская? – осведомился мужчина. – Хотя, что это я. Вы так молоды, что докторскую бы защитить точно не успели.

– Спорный вопрос, – не согласилась Саша.

Одна из коллег профессора Розенкранца, Светлана Погребижская, работающая вместе с Александрой, была моложе ее на два года, но в прошлом сентябре защитила докторскую. Но не рассказывать же незнакомцу про Светлану.

– Кандидатская, – просто ответила она, следуя приглашающему жесту и проходя вслед за мужчиной в просторную комнату-столовую.

Здесь стоял большой стол, кажется дубовый, персон на двадцать, не меньше, и тяжелые стулья, тоже из дуба, с высокими резными спинками. С потолка на металлических крюках свисали хрустальные люстры, выполненные под старину, а может быть, и действительно старинные. В оконных промежутках висели чучела птиц, и Саша невольно завертела головой, разглядывая их. В детстве отдел природы в местном краеведческом музее был ее любимым местом, в котором она могла зависать часами.

– Проходите, Александра, садитесь, – мужской голос вывел ее из созерцания.

Мужчина в золотых очках уже предупредительно отодвинул от стола один из стульев и ждал, пока она усядется на приготовленное для нее место. Саша послушно подошла и села, расправила на коленях белоснежную салфетку.

– Позвольте представиться, Олег Якунин. – Мужчина склонил голову и чуть ли пятками не прищелкнул.

Военный, что ли. Александра знала, что такая привычка – при знакомстве щелкать каблуком о каблук – была частью военного приветствия, этакий намек на стойку «смирно» перед собеседником более высокого ранга. Увидел начальство – сразу пятки вместе, носки врозь, и если сделал это быстро, то обязательно должны звонко щелкнуть каблуки, доложив о должном усердии. Начальством Саша не была, и никакого усердия ей не требовалось.

– Очень приятно, – пробормотала она, чувствуя некоторую неловкость.

Администратор Марина явно дала понять, что ей здесь не рады. И все-таки Саша сидела в этой большой комнате с высокими потолками, огромными окнами и большим столом в ожидании завтрака. Открылась дверь, ведущая в кухню, оттуда выплыли две молодые девушки, одетые в белые накрахмаленные фартуки и наколки, вынесли подносы, с которых начали споро метать на стол тарелки с едой.

Перед Сашей появилась глубокая тарелка с овсяной кашей, плоская с вожделенным омлетом, большое блюдо с тарталетками, начиненными икрой, форшмаком и печеночным паштетом, плетенка с хлебом собственного производства, блюдце с блинчиками, тонкими, ажурными, почти кружевными, плошки с медом и разными сортами варенья, а также огромная кружка с кофе.

Над кофе поднимался пар. На металлическом подносе рядом стоял небольшой кувшинчик со сливками. Саша блаженно зажмурилась.

– Ешьте, Александра, – сказал Якунин, – здесь вкусно готовят.

– А вы, значит, приехали на охоту? – для поддержания разговора спросила Саша, отправляя в рот первую тарталетку. С икрой. Действительно вкусно. – Часто здесь бываете?

– В первый раз, – признался собеседник. – Если честно, охоту я не люблю. Считаю любое убийство дикостью. Но мой бизнес-партнер уверяет, что это лучший вид отдыха для настоящего мужчины, так что я решил попробовать. Бывать здесь часто довольно затруднительно. Это новая база, ее построили только пару лет назад. Но она уже снискала славу отличного места охоты на водоплавающую дичь.

Ну да. Берестяная грамота, представляющая собой протокол допроса татя, укравшего двадцать уток, была найдена четыре года назад на раскопках, которые проводились перед строительством базы по настоянию ее владельца. Господина Аржанова. Кажется, эту фамилию назвала Марина.

Пока закончили раскопки, пока завершили строительство. Получается, что база действительно практически новая. Стоит ли удивляться, что все номера забронированы.

– Удивляться не стоит, – подтвердил сотрапезник ее догадки, когда она высказала их вслух. – Дело в том, что сезон охоты на пернатую дичь крайне короток. Месяц, от силы полтора. Вы знаете, как это происходит?

Саша покачала головой, съела вторую тарталетку с дивным нежнейшим паштетом и приступила к каше.

– Весенняя охота разрешена только на самцов глухарей на току с подхода, на токующих самцов тетеревов из укрытия, на вальдшнепов на вечерней тяге, а также на селезней уток из укрытия с подсадной уткой, или манком, и на гусей и казарок, тоже из укрытия и с манком, – начал перечислять Якунин.

Саша слушала, приоткрыв рот, потому что вроде бы знакомые слова складывались в какую-то необычайную вязь, смысл которой оставался для нее неясен. Она любила такие лингвистические тупики, рассказ звучал как музыка, рисунок которой еще предстояло угадать.

– Сроки весенней охоты устанавливаются в каждом регионе по-разному. Это зависит от местных властей. Ясно только, что десять дней, которые разрешены для того, чтобы стрелять боровую дичь, то есть глухарей, тетеревов и вальдшнепов, а также другие десять дней, в которые разрешено охотиться на гусей, уток казарок и прочих водоплавающих, обязательно выпадают на промежуток с первого марта по шестнадцатое июня, – продолжал тем временем ее собеседник.

Оставалось только гадать, зачем лингвисту Архиповой может пригодиться вся эта информация. Олег Якунин вдруг поднял вверх указательный палец.

– Но! Конкретный срок весенней охоты на селезней с использованием подсадных уток, так называемых манков, возможен в охотничьих угодьях на протяжении тридцати календарных дней. И вот сейчас именно такой период и наступил. Охота на боровую дичь уже закончена, все ее любители разъехались по домам, и на базе ждут только тех, кто любит охоту с помощью манных уток.

– А где берут манных уток? – полюбопытствовала Саша.

Ее отличительным качеством было полное погружение в тему любого разговора, да и природное любопытство брало верх. Никогда же не знаешь, какая информация и где сможет тебе пригодиться. Опять же, а что, если в берестяной грамоте речь шла именно о подсадных утках, которых и украл неизвестный тать? Если новая информация еще и пригодится для диссертации, то ее и вовсе полезно получить при случайном знакомстве.

– Неужели не знаете? – удивился ее собеседник. – Это специально выведенная порода домашних уток, внешне похожая на диких уток-крякв. На этой базе их разводят и специально готовят для охоты на водоплавающую дичь. Правда, деталей я не знаю, вы уж меня простите.

Саша сказала, что прощает.

– Охота с подсадной уткой – это один из видов традиционной русской охоты, при которой манных уток высаживают на воду, после чего охотник прячется в укрытие. Манная утка своим голосом привлекает диких селезней, они прилетают и садятся на воду, а охотник по ним стреляет.

Саша поежилась.

– Подлость какая-то, честное слово, – сказала она звонко. – Привлечь самца, который прилетит на твой призыв, а за это его убьют.

– Так ведь и у людей также бывает. – Якунин вдруг засмеялся. Наверное, над ее неуместной щепетильностью. К чему та на охоте, которая в целом занятие аморальное. – Может быть, вам станет легче, если вы узнаете, что у весенней охоты, впрочем, как и у любой другой, существует масса ограничений, которые направлены на сохранение популяции дичи. К примеру, нельзя использовать лодку. Если только в качестве укрытия, но двигаться она не должна. Нельзя стрелять по самкам. Нельзя охотиться на утренней тяге. Нельзя использовать любые световые устройства. Даже фонарик можно включать только тогда, когда ружье полностью зачехлено. А уж про тепловизоры и приборы ночного видения даже говорить не стоит. На одну подсадную утку не может приходиться более двух охотников. Ружье можно расчехлять, только уже находясь в укрытии. Нельзя использовать электроманки, только живых подсадных квохт. Да и собак можно использовать только подружейных.

– Подружейные собаки? – Нет, Александра Архипова сегодня совершенно точно существенно расширит свой кругозор.

– Ну да. Это те, кто натаскан на то, чтобы отыскать раненую или убитую добычу. Легавые, ретриверы и спаниели. Все остальные сидят дома.

– Лучше бы и охотники тоже сидели дома, – в сердцах бросила Саша.

Он снова засмеялся. Видимо, над ее горячностью.

– А в какой области наук у вас диссертация, Саша? – ее собеседник внезапно переменил тему.

– Я лингвист, – ответила она. – Занимаюсь берестяными рукописями двенадцатого века. Точнее, запечатленными на них судебными приказами.

– Это довольно интересно, – согласился Якунин.

У Саши внезапно возникло ощущение, что ее слова его успокоили, что ли. Хотя он вроде и до этого не волновался.

– Понимаете, именно здесь при строительстве была найдена берестяная грамота, представляющая собой судебный приказ, датируемый примерно серединой двенадцатого века. Моя диссертация почти готова, остались последние штрихи, и я приехала сюда, чтобы пропитаться духом этого места. Если вы понимаете, о чем я.