– Значит, камень кинул враг?

– Мы не знаем, какой именно.

Доктор обратился к Сильвио:

– То есть враг у тебя не один?

– Их много, – прошептал Сильвио.

– Наконец-то пациент заговорил. Как тебя зовут?

– Сильвио Биртолини, Dottore. – Голос мальчика дрожал.

– Где работает твой отец?

Прежде чем Сильвио успел что-то произнести, Доменика выпалила:

– Его отец умер. Мать работает в церкви.

По одежде мальчика Претуччи вполне мог понять, что платили матери гроши.

– У тебя есть братья и сестры?

– Нет.

– Он один. Не считая меня, конечно. Мы дружим с пяти лет.

– Почти всю жизнь, – заметил Претуччи.

– Так и есть, Dottore. Я могу чем-то помочь? Принести чистой воды? – Доменика огляделась вокруг. – А чистые тряпки? Они у вас есть?

– Бинты в шкафчике чистые.

Претуччи сам стирал бинты и вывешивал их сушиться на солнце. Он не мог позволить себе помощницу. Он открыл амбулаторию в Виареджо, чтобы лечить местных корабельщиков, моряков и рабочих с шелковой фабрики. Большую часть времени посвящал общей практике, приходя к больным домой. Вернувшись после учебы в университете Пизы, он не уговаривал прийти к нему на прием ни одного пациента из Пьетрасанты или из Виареджо. В этом не было нужды, они всегда находили его сами.

В скромном кабинете Претуччи было чисто и пахло медицинским спиртом. Два деревянных стула, табурет и письменный стол освещались единственной лампой с белым эмалевым абажуром, висевшей над смотровой кушеткой. На столе стоял открытый стеклянный шкафчик, заполненный пузырьками, настойками, бинтами и инструментами – самыми современными.

К тому времени, как Доменика набрала воды из уличного питьевого фонтанчика, сняла с раны марлю и нашла жестяную кружку, чтобы напоить Сильвио, доктор собрал нужные инструменты, чтобы наложить швы. Мальчик неподвижно лежал на кушетке, закрыв глаза и сложив руки на животе. Он старался храбриться, но из уголков глаз беззвучно катились слезы, неровными полосами смывая с лица песок и запекшуюся кровь.

– Сильвио, не плачь.

– Пусть лучше плачет. Слезы вымывают всякий мусор. Плачь сколько хочешь, сынок. – Претуччи похлопал мальчика по плечу.

Доменика смочила чистый бинт в прохладной воде и принялась осторожно смывать грязь с лица Сильвио, начав с подбородка и продвигаясь к глазу. Претуччи следил за ее движениями. Доменика промокала влажной тканью кожу вокруг раны, очищая ее от песка. Она полоскала бинт в тазу с водой и повторяла процедуру до тех пор, пока рана не стала чистой. Когда она дотронулась до кожи возле глаза, Сильвио вздрогнул.

– Больно? – спросила Доменика.

– Немного, – прошептал Сильвио.

– Я постараюсь аккуратно. Тебе и правда досталось.

– Намочи марлю посильнее, чтобы промыть рану, – посоветовал ей Претуччи. Он поднес к свету хирургическую нить и отрезал от нее длинный кусок. Вдел нить в иглу сквозь крошечное ушко и завязал узелок. Затем вновь прикрыл глаза Сильвио фланелью и придвинул лампу поближе. – Отличная работа, синьорина.

– Grazie, Dottore. Ничего, если я дам пациенту попить? Мальчики от страха всегда хотят пить.

– На медицинском факультете меня этому не учили.

– Так мама говорит. – Доменика встала коленями на табурет. – Она строгая, но добрая. – Девочка подложила руку под шею Сильвио, слегка приподняла его голову и поднесла кружку к губам. Он медленно отхлебнул прохладной воды.

– Grazie, – прошептал Сильвио, напившись.

– Если хочешь, подержи своего друга за руку. У него рана в таком месте, что будет немного больно.

Доменика не держала Сильвио за руку с тех пор, как они были маленькими. Сейчас им было по одиннадцать – тот странный возраст, когда ты уже не ребенок, но еще не подросток, когда знаешь, что мир вот-вот изменится, но не находишь слов, чтобы это выразить. Доменика взяла Сильвио за руку. Он крепко сжал ее ладонь.

Доктор наклонился над пациентом и осторожно соединил края раны в самом ее начале. Гладкая кожа Сильвио напоминала золотистый бархат.

– Давайте я это сделаю? – предложила Доменика.

Претуччи изумленно улыбнулся. Уверенной рукой он начал зашивать рану стежками настолько мелкими, что нить была едва видна.

– Ты умеешь накладывать хирургические швы?

– Да, Dottore.

– Кто же тебя научил?

– Я зашивала руку отцу в мастерской, когда он сильно порезался. Рана была на правой руке, потому он не мог зашить ее сам, пришлось мне. А еще я вышиваю.

– Что ж, это хорошая практика.

– Еще бы. Папа не боялся, и мне было проще. Как будто подшиваешь подол. Стежки должны быть тугими и ровными, – объяснила она. – У меня действительно хорошо получается.

– Нет, Доменика, – прохрипел Сильвио, – пусть это сделает доктор.

С момента их появления в кабинете мальчик впервые о чем-то попросил. Претуччи улыбнулся.

– Тогда я закончу.

Доменика явно была разочарована.

– Ты мне уже очень помогла, – заверил ее Претуччи.

Похвала все же не могла заменить позволения зашить рану.

– Спасибо, – проворчала Доменика, вспомнив о хороших манерах.

Над кушеткой качнулась лампа. За окном сверкнула молния, следом послышались раскаты грома. Вскоре по стеклу забарабанил сильный дождь. Пока доктор заканчивал работу, Доменика не сводила глаз с его ловких рук.

* * *

Пьетро Кабрелли был худощав и стремителен, будто считал потерю времени грехом. Он носил тонкие усы по моде того времени, а одет был в костюм-тройку из коричневой саржи, единственный в его гардеробе. Вымокший под дождем, он вошел в кабинет врача вместе со своим двенадцатилетним сыном Альдо.

Кабрелли снял шляпу и положил ее на стул. Сын встряхнул мокрой головой, брызги полетели во все стороны. Доменика бросила на него недовольный взгляд. У ее брата ужасные манеры.

– Зачем ты его привел, папа? Он не умеет себя вести.

– Сейчас речь не о брате, а о тебе, Доменика. Я ведь предупреждал: никаких драк. – Кабрелли устал от общения с монахинями, умолявшими его приструнить дочь, у которой в школе сложилась стойкая репутация зачинщицы потасовок – так она пыталась добиться справедливости для детей, не способных себя защитить.

– В этот раз была не драка, папа. За нами гнались.

Кабрелли жестом велел дочери встать напротив, и это означало, что ей несдобровать. Разозлить отца было почти невозможно, но каким-то образом ей это удалось. Доменика послушно соскользнула с табурета и подошла к отцу. Она стояла перед ним, как подсудимый перед судьей.

– Прости, но произошло недоразумение, – дипломатично начала Доменика. – Я все объясню. – Она стряхнула капли с лацкана отцовского костюма.

– У тебя всегда недоразумение. И всегда оправдание. Я же сказал, больше никаких драк.

Альдо ехидно ухмыльнулся и ткнул пальцем между ребер висящей на стене модели скелета.

– Ты собираешься ее выпороть?

– Нет! – Сильвио попытался сесть на кушетке.

– Ложись и не двигайся, – приказал ему доктор. Не поднимая глаз, он обратился к Кабрелли: – Вообще-то я работаю, синьор.

– Простите, Dottore. Я пришел забрать домой дочь.

– И вы меня простите, синьор, но мне нужно, чтобы она осталась, – возразил Претуччи.

– Я вас не понимаю.

– Вы-то как раз должны понимать. Она зашила вам рану на руке, ведь так?

Кабрелли смутился.

– Хорошенько они его отделали. – Альдо подошел к смотровой кушетке и наблюдал, как доктор накладывает швы.

– Ты был днем на пляже. – Глаза Доменики подозрительно сузились. – Ты гнался за нами вместе с остальными!

– Твой брат бросился за мальчишками, чтобы защитить тебя. Он пытался их обогнать и помочь тебе.

– Ты так сказал папе? Не смеши меня. Мне его помощь не нужна. – Доменика уперла руки в бока. – Да и бегаю я всегда быстрее Альдо.

– Неправда! – Альдо побагровел от возмущения.

– Вот закончу здесь – и докажу.

– Ты тощая, – заявил Альдо.

– А ты жирный.

– Дети!

– Папа, ты же видишь, как она мне грубит.

Маленькая смуглая женщина в черном хлопковом платке, промокшем от ливня, просунула голову в дверь и украдкой оглядела кабинет.

– Синьора Вьетро! – Доменика жестом подозвала ее. – Сильвио здесь.

Доктор отступил в сторону, чтобы женщина смогла увидеть мальчика. Мать Сильвио быстро, не издав ни звука, подошла к сыну. Она втиснулась между кушеткой и стеной, заняв пространство, пригодное разве что для метлы. Несколько секунд женщина всматривалась в лицо сына. Когда она осознала серьезность раны, озабоченность в ее взгляде сменилась отчаянием. Глаза наполнились слезами, но ни одна не пролилась. Она положила руку сыну на грудь, чувствуя, как от страха колотится его сердце.

– Я здесь, Сильвио, – тихо сказала она.

Претуччи продолжал зашивать рану.

– Я его мать. Что у него с глазом?

Претуччи ответил, не отрываясь:

– Глаз не задели. Повезло мальчишке.

Вряд ли ее сына можно было назвать везучим. Синьора Вьетро еще раз внимательно посмотрела, нет ли других травм. Мальчик лежал неподвижно, пока доктор орудовал иглой. Глаза Сильвио были прикрыты фланелью, так что она не могла увидеть в них ужаса, но она знала своего сына. Он сжал руки в кулаки. На лбу проступили капельки пота. Она накрыла ладонью кулак сына, кожа под ее пальцами была ледяной.

– Ты у меня храбрый. Осталось совсем чуть-чуть.

– Синьора, камень попал чуть выше брови. Останется шрам.

Мать прошептала на ухо Сильвио: «Прости меня».

– Синьора, это я виновата. – Доменика постучала себя кулаком в грудь, как учили монахини^[48]. – Я очень виновата. Простите меня. Я попросила Сильвио взять для меня карту. Синьор Анибалли послал целую банду мальчишек, чтобы вернуть ее обратно. Они гнались за нами по пляжу.

– Нет, говори правду, – перебил сестру Альдо. – Он украл карту!

– Ничего он не крал. Он взял ее на время.

– Мы потом поговорим об этом, – тихо сказала сыну синьора Вьетро.

– Синьора, мне нужна была карта. Я попросила Сильвио ее принести. Я очень хотела найти пиратские сокровища с Капри.

– Поверить не могу! – всплеснул руками Кабрелли.

– Папа, я слышала об этом дома. У мамы была гостья, и она рассказала эту историю. Тот, кто найдет сокровища, получит их себе. Ведь столько лет прошло с тех пор, как их спрятали. Представляешь, как бы они пригодились. Они нам очень нужны. Я бы и церкви не стала ничего отдавать.

– Доменика! – погрозил ей отец.

– У них и так все есть. А нам бы не помешали лошадь и коляска. Нам везде приходится ходить пешком. Вот у вас есть коляска, Dottore?

– Нет.

– Вот видите! Вы бы тоже могли ею пользоваться.

Нетта Кабрелли заглянула в кабинет врача через окно. Шторм усиливался, с моря надвигались угольно-черные тучи. Придерживая соломенную шляпку, она протиснулась в дверь.

– Мама! – Альдо бросился к ней.

– Я пришла, как только узнала, – шепнула Нетта мужу. Темно-синие глаза синьоры Кабрелли покраснели от слез. Доменике стало стыдно из-за того, что она снова заставила мать плакать. Нетта обладала простой, ничем не приукрашенной красотой, как статуя Мадонны в Сан-Паолино, только с выражением материнского гнева на лице.

– Мама, поверь мне. – Альдо показал на смотровую кушетку: – Сильвио украл карту!

Вид лежащего мальчика заставил Нетту вздрогнуть.

– Тише, Альдо. Доменика, я хочу, чтобы вы с братом пошли домой. Сейчас же.

– Да, мама.