Валерий Шарапов: Холодные сумерки

© Шарапов В., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Интерлюдия

Скульптор

Он не знал, как зовут эту девушку, и не хотел знать. Долгое время она оставалась для него просто «девочкой из киоска на остановке». Темноволосая, стройная, какие нравились ему со школьной поры, но что с того? Первый настоящий интерес возник к ней, когда Скульптор увидел ее с фотоаппаратом. От того, как она прикусывала губу, делая снимок, – сосредоточенно, как охотник при виде жертвы, – свело желудок. Девушка его не видела – он стоял за бетонным блоком, оставленным когда-то у заброшки.

Но по-настоящему его заворожили изменения в ней. Месяцы, недели он смотрел, как тускнеют ее глаза, как становятся слишком резкими, дергаными движения рук и головы. Он видел это и недоумевал: неужели больше никто этого не замечает? Не видит гусеницу, из которой нужно помочь вырасти бабочке, иначе погибнет? Нет, конечно. Другие люди смотрят иначе, это Скульптор понял давно.

А потом девушка перестала приносить камеру, и он ощутил – пора.

В тот день автобус все никак не ехал. Ветер продувал дорогу насквозь, и девушка ежилась, кутаясь в серую шерстяную кофту. Больше на остановке никого не было. Скульптор знал, что до смены на заводе еще три часа, что запоздалые огородники уже разъехались. Иначе он не подошел бы.

– Ну что же вы, девушка, ведь совсем застынете, – сочувственно сказал он, сутулясь. – Такси надо вызывать. Или радио не слушаете? Там ведь авария прямо перед депо, грузовик с кирпичами перевернулся, пока его еще уберут…

– Но у меня нет…

– А давайте я вас подвезу? Как раз возвращаюсь, вот, с добычей. – Он поднял пакет с купленной заранее на рынке зеленью и стеснительно улыбнулся. – Да вы не бойтесь. Я ведь сколько билетиков лото у вас купил? Помните?

– Нет. – Отвечая, девушка не улыбнулась, но он знал, что победил. – Хорошо. Спасибо.

– Вот и хорошо, – говорил он, уводя ее на боковую грунтовку. – А то так и замерзли бы. А машина вон там, видите, сейчас дойдем, печку включу, и поедем. Только очки надену. Зрение ни к черту не годится.

Заводя двигатель, он открыл чехол для очков, который всегда носил с собой.

Внутри тускло блеснули сталь и стекло.

Глава 1

I. Засада

Жутко хотелось курить. Дмитрий маялся в мягком прохладном тумане, мечтая о сигарете. Стрельнуть можно было у оперативников, которые дымили что твой паровоз, но что он за хирдман^[1] без силы воли? Клуб исторической реконструкции был тайной страстью Дмитрия – и тайным же стыдом. Советский следователь не должен бегать по полям, надев самодельную кольчугу, как какой-то хипарь. А еще советский следователь должен подавать положительный пример гражданам мазурикам.

Лес, окружающий станцию «Чайка», обнимающий Биолого-почвенный институт на вершине сопки, шумел листвой и граял воронами. Дмитрий мгновение подумал и протянул последнюю карамельку наглой и удивительно жирной белке, которые в изобилии здесь водились. Сублимировать желание закурить стало нечем.

– Эспандер купи, – сказал Михаил Изместьев. Этого опера из Первореченского отдела милиции Дмитрий знал давно. Любимец женщин и любитель футбола, Миша-опер славился редкой нетерпимостью к медвежатникам. – Или закури уже. Дергаешься. Плохая примета.

Дмитрий только неопределенно пожал плечами. Не признаваться же в том, что поводом бросить курить стало подслушанное позавчера изречение: «Целоваться с курящим – все равно, что облизывать пепельницу» – от Ольги Эйвазовой, нового эксперта, только-только окончившей МГУ. Засмеют.

К тому же Миша подначивал не всерьез, он тоже нервничал. Сколько ни выезжай на задержания, а привыкнуть к ним не получится. Все равно будет потряхивать – от погрузки в бобики, от дороги, от неизвестности.

Гоша Переплетчик впервые попал в отделение в тринадцать – за кражу. Дальше – больше. Кража. Причинение тяжких телесных. Грабеж. Побег, за который он и получил прозвище. В последний раз Гоша вышел полгода назад, а позавчера, если информатор не соврал, с двумя подельниками взял груз шуб из химчистки на Снеговой. В химчистке осталось тело приемщицы, задержавшейся после сдачи кассы, чтобы дождаться жениха. Не дождалась.

Теперь ждали оперативники.

Женщина, позвонившая в дежурку, напрочь отказалась сообщать имя или давать показания, но уверяла, что Гоша с подельниками прячет добычу именно здесь – в облупившемся зеленом домике за покосившимся дощатым забором. Что приедут они вечером, двадцать первого мая, когда стемнеет.

– Машина, – тихо обронил Михаил, гася сигарету о подошву обуви.

И правда, по мокрой от тумана гравийке приближалась зеленая «шестерка» с какими-то кулями на верхнем багажнике. Опера подобрались. Дмитрий провел рукой по карману и мысленно выругался: во-первых, сигарет там больше не было, а во-вторых, не время.

«Шестерка» промчалась мимо, даже не притормозив, – дальше, к федеральной трассе. Молоденький лейтенант – Дмитрий все никак не мог запомнить его имя: то ли Владимир, то ли Владислав, – выругался.

– Может, наврала? – поинтересовался Михаил, чиркая спичкой. – Вот зараза, не хочет гореть, и все тут… Так вот, может, наврала и про базу, и про число? Сидят там сейчас и ржут над нами. Шубы считают. Слушайте, а там что, правда затесались песцы горкомовского секретаря? То есть его супруги.

– Праффда, – ответил Иван Таранд. Белобрысый и подтянутый эстонец десять лет как променял Балтийское море на Японское, но так и не избавился от мягкого акцента. – Только дело там не с шубами, а с платьями. Мойа хорошайа потруга слушит в исполкоме машинисткой. Говорила, зафтра у председателя горисполкома встреча с делегацией из Ленинграда. Прием, ушин с супругами, а сатем прогулка по городу. А платья в чистке. Ну и шубы тошше, после зимы. Торогие!

– А подруга твоя хороша, – мечтательно вздохнул безымянный лейтенант. – Видел раз, как вы под ручку из театра выходили. Красавица. Как только подцепил такую. Даже говорить толком не выучился.

– Вот и витно, что молотой, – отбрил Иван, – Клавное не как каварить, а што. А еше вашно, што делаешь. Нишего, научишься…

– Тише, – Дмитрий кивнул на дорогу, где из тумана показался пикап, грязный и облезлый настолько, что заводской цвет было не угадать. – Они. Михаил, гаси свою… отраву.

Откуда приходила эта уверенность – он сам не знал. Просто чувствовал, что они. Может, дело было в том, как нагло, по-хозяйски держался на дороге пикап, как на долю секунды дольше, чем нужно для поворота, задержался луч фар на обшарпанных стенах дома.

Когда пикап, помедлив, свернул к воротам из железной сетки, Дмитрий даже не удивился.

Скрипнула дверь, из машины выбрался коренастый мужик в серой куртке и пузырящихся на коленях трениках, принялся возиться у замка. Механизм не поддавался: то ли заело, то ли заржавел, и до леска, где пряталась группа, донесся приглушенный голос.

«Об этом тоже сообщили по телефону. Вован Расторгуев. Вор-рецидивист. Один у ворот, один за рулем, а где третий? Остался в городе?»

– Ну ты, мать твою, волшебник, – то ли осуждающе, то ли одобрительно проворчал Михаил, доставая служебный «макаров».

Остальные повторили его движение. Сейчас было уже не до разговоров и смешков. Дождаться, пока все войдут в дом, окружить и…

Распахнулась водительская дверь пикапа, и из машины вылез сам Гоша – высоченный, тонкий и какой-то нескладный, словно собранный из жердин. Зло, так что пошло эхо, хлопнул дверью и прошел к воротам, вырвав из рук подельника ключи. Оба бандита стояли спиной к деревьям, и от группы их отделяли только дорога и безлесная полоса вдоль нее.

– А вот теперь и пошли, – негромко скомандовал Михаил и бросился вперед.

За ним к дороге метнулись и остальные. Дмитрий только проводил оперов завистливым взглядом. Неимоверно хотелось туда же, в дело, хватать и крутить, азартно материться – но мешали недавно полученные корочки следователя. Отныне лихие наскоки не для него. Оставалось только смотреть, анализировать, а потом оформлять. И завидовать.

Мокрая трава скрадывала звук шагов, поэтому бандиты обернулись, только когда опера захрустели обувью по гравию. Несколько шагов.

– Га-а, – заорал Расторгуев, ощерясь прокуренной пастью, – волки па-азорные!

Он выхватил из кармана финку, щелкнул кнопкой, выбрасывая лезвие. Гоша молча полез в пикап через пассажирскую дверь.

Грохнул предупредительный выстрел, и он замер, сложившись чуть ли не вдвое.

– Не советую, – Михаил качнул стволом «макарова», из которого еще струился дымок. – Деваться вам некуда. Клади перо, и поедем спокойненько.

Деваться и правда было некуда. Дмитрий и отсюда, от деревьев, видел, что кольцо оперативников прижало бандитов к забору. Пикап? Не успеть. Лезть через забор или ворота? Стащат. Финита ля комедия. Точнее, трагедия.

Расторгуев тоже это понимал. Скалясь, глянул влево, вправо, крутя в пальцах нож.

– Распишу, как пасхальные яйца!..

Дальше все должно было пойти как по нотам. Немного ругани, немного вежливых уговоров – и парочка рецидивистов со скованными руками пакуются в бобик. Так и случилось бы, не стукни входная дверь.

– Ложись! – заорал Дмитрий еще прежде, чем увидел отблеск металла на ружейном стволе.

«Не малина, хаза! Они не прячут тут хабар, а живут! И третий остался здесь, пока те двое ездили…»

Додумать не дали. Выстрел. По кустам левее хлестнула дробь, и Дмитрий рухнул за ближайшее дерево – старый толстый клен.

Оттуда он видел, как оперативники разбегаются в стороны, ища укрытие. Как Михаил бросается в ноги Вовану и валит его, приложив головой о железный столб ворот. Как мужик в одних подштанниках пытается дрожащими руками перезарядить ружье. Как Гоша огромными прыжками несется к лесу. К нему.

– Стой, стрелять буду!

Дмитрий вскочил, нащупывая рукоять пистолета, – и тут же отпрыгнул, когда рецидивист отмахнулся ножом. Ломая кусты, Переплетчик проскочил мимо и понесся по тропе вверх, к вершине сопки.

«А тропа идет до НИИ. А там – ищи ветра в поле».

Додумывал Дмитрий уже на бегу. Потерять Переплетчика он не боялся: сворачивать с тропы в лес ночью – только ноги ломать.

Бегать за преступниками Дмитрий не любил, еще будучи опером. Это в кино милиционеры – и западные копы – несутся, словно марафонцы на стероидах, а воришки еле плетутся. В реальности новые казенные ботинки натирают ноги, в боку колет, что твоей финкой, прокуренные легкие не дают вдохнуть, а такой вот Гоша бежит, переставляя свои циркули, словно сдает норму ГТО на скорость.

«Ничего. В тюрьме марафонам и здоровому образу жизни не учат».

Пот заливал глаза, но спина Переплетчика все-таки приближалась. Ближе. Еще. Почти. Бандит оглянулся, сверкнув оскалом. Почему-то это разозлило Дмитрия, жутко захотелось выбить ему зубы, переломать кости, даже если уголовно-процессуальный кодекс был против. Он выдохнул, прыгнул вперед, отмахнулся от ножа, перехватил руку Переплетчика, бросил и провел удушающий прием… И лишь когда мазурик захрипел, придушенный, Дмитрий сообразил, что рука болит обжигающей, мерзкой болью.

«Зацепил, гад».

Защелкнув на Гоше наручники потуже, Дмитрий, шипя от боли, поднял рукав. К счастью, разрез оказался неглубоким, но длинным: нож скользнул вдоль предплечья. Жить можно.

– С-сука. Ментяра поганый. К-кукан ссученный…

Стрельба там, внизу, утихла, зато слабо доносился мат опера, отчаянный собачий лай и взвизги огородниц, собравшихся посмотреть, что происходит. Лес вокруг, испуганный было погоней, тоже оживал лягушачьим кваканьем.

Курить хотелось так, что сводило пальцы.

– Вставай, – выдохнул Дмитрий, вздергивая Гошу на ноги. – Побегал – теперь посидишь.