Наследный принц юркнул в переулок, где теснились домики с соломенными крышами, и Лин, которому по-прежнему с трудом давалось обращение на «ты» и без титула, последовал за ним. Через какое-то время они дошли до большого красивого дома с черепичной крышей. Еще дальше прятались, словно крабы в песке, совсем бедные хижины. В Кэгёне можно было увидеть любое жилье, какое только умели строить в Корё; богатые дома и лачуги часто располагались совсем близко друг к другу.

Место, в котором оказались юноши, даже по меркам Кэгёна было слишком неприглядным и жалким. В основном тут жили одинокие старики и дети-сироты, потерявшие близких во время монгольских нашествий. Впервые друзья забрели сюда несколько месяцев назад. Наследный принц, которого до глубины души потрясло увиденное – особенно бледные и худые, точно скелеты, дети, – дал себе слово как можно чаще устраивать на рынке раздачу бесплатной рисовой каши. Сейчас он вернулся сюда, чтобы убедиться, что детям достается хоть немного еды.

Мимо юношей пробежала стайка детей. Их щеки раскраснелись, точно цветущие розы. На губах принца заиграла улыбка.

Лин, наблюдавший за ребятишками, но не выпускавший из виду и своего спутника, тихо сказал:

– Эти дети не голодны, но они поели не на рынке.

Наследный принц недоверчиво приподнял бровь, но Лин оказался прав: с той стороны, откуда прибежали дети, донесся запах еды. Похоже, что-то происходило в глубине переулка. Друзья быстро пошли вперед и вскоре увидели шатер, откуда выходили местные бедняки, державшие в руках миски с дымящейся едой. Вон раздвинул полы шатра и вошел внутрь, Лин не отставал от него ни на шаг.

Внутри шатер почти не отличался от тех, что устанавливали на улице Намдэга. Большой котел с кашей, груда деревянных мисок. Разница заключалась в том, что рис накладывала толстая приземистая женщина лет сорока, тогда как на рынке люди брали еду сами. Рядом с женщиной трудилась помощница, которой на вид было чуть за двадцать, – она следила за тем, чтобы каша немного остыла, и только потом вручала тарелки. Внутри шатра аппетитный запах еды мешался с кислым запахом, исходившим от тряпья бедняков. Толстая женщина сразу заметила необычных гостей, и ее маленькие глазки-фасолины уставились на вошедших. Взгляд был недобрым и подозрительным: женщина явно не верила, что юноши пришли за едой. Ее помощница, напротив, без колебаний вручила миски с рисовой кашей красивым юным незнакомцам.

Увидев, как Вон, не моргнув глазом, взял миску, толстуха проворчала, помахивая черпаком:

– На рынке не могли поесть? Зачем сюда приходить?

– Госпожа велела кормить всех, – ответила помощница, легонько толкнув женщину локтем.

Вон прихлебнул кашу и широко улыбнулся, девушка тоже расплылась в улыбке. Она не могла отвести от него глаз.

Вон добродушно спросил:

– Госпожа? Разве кашу раздают не благодаря наследному принцу?

– Его кашу раздают на рынке, а это пожертвование единственной дочери Ёнъин-бэка^[7] из королевского рода. Когда старики и дети, живущие здесь, приходят на рынок, к ним не очень-то хорошо относятся: жалуются на запах, подозревают в воровстве. Так что получить там еду здешним жителям очень непросто. Поэтому госпожа отправила нас сюда. Мы приходим раз в три дня.

– А почему просто не оставить черпак и миски, чтобы каждый сам брал еду?

– Госпожа говорит, что старики и дети здесь такие голодные, что набросятся на горячее и сделают себе еще хуже. Она велела студить кашу и только потом раздавать. К тому же дети могут не справиться, еще обожгутся о горячий котел.

Губы Вона округлились от удивления.

Помолчав, он сказал:

– Ваша хозяйка поистине добра. Значит, дочь Ёнъин-бэка?

– Именно так. Госпожа устраивает раздачу пищи здесь, потому что люди не могут получить бесплатную еду, которую раздают по приказу наследного принца. Она поступает так всякий раз, когда на рынке кормят народ.

– Наша госпожа не хвастает добрыми делами, поэтому все и думают, что эта каша тоже от наследного принца. Если доели, идите отсюда, не мешайте кормить детей, – грубо встряла в разговор толстуха.

Однако Вон лишь отступил от стола, давая проход детям, тянувшимся за мисками с кашей, и спросил недружелюбную женщину:

– Означают ли ваши слова, что благодетельствует госпожа, а пожинает лавры наследный принц?

– Наша госпожа говорит, что следует благородному примеру наследника, – опережая толстуху, быстро ответила молодая помощница.

Женщина, по-видимому, решила больше не обращать внимания на незваных гостей и принялась орудовать черпаком.

Вону понравились слова девушки, и он со значением взглянул на Лина:

– Как хорошо сказано! Госпожа не только добра, но еще и умеет красиво говорить. Интересно, как она выглядит, да, Лин?

Лин молча кивнул. Чтобы в ответ не называть принца по имени, он решил просто не говорить ни слова. Разгадав его уловку, Вон хмыкнул и слегка сморщил нос. Отвернувшись от безмолвного спутника, он вновь взглянул на девушку, которая не сводила с него сияющих глаз и была готова ответить на любые вопросы.

– Осмелюсь предположить, что ваша госпожа столь же красива, сколь и добра.

– Ох, она была настоящей красавицей…

– Была? То есть сейчас она изменилась?

– Теперь у нее на лице большой шрам. Ей приходится носить шелковую повязку, чтобы его скрывать.

– Не может быть! Что же случилось?

– Несколько лет назад, когда она путешествовала вместе с матушкой, на них напали разбойники. Они жестоко расправились с матушкой, а молодая госпожа чудом осталась жива.

– Какое несчастье!

– И не говорите. Бедная наша госпожа! Она теперь не выходит из дома и прячет лицо под повязкой. Одна радость – из-за этого шрама ее не отправят в Юань вместе с другими девушками.

– Разве ее могут отправить к монголам, если она единственная дочь вельможи из королевского рода?

– Неужели вы ничего не знаете? Господин Ёнъин-бэк очень богат, и ни для кого не секрет, что королева положила глаз на его богатство. После смерти господина имущество достанется его единственной дочери, вот он и боится, что жадная королева велит ей ехать в Юань.

– Чхэбон, несносная девчонка! Сколько раз велела тебе не трепать языком! Не ровен час, нам обеим не сносить головы! – прикрикнула толстуха, грохнув черпаком по котлу, и полоснула острым взглядом по Вону, который горько молчал, услышав сплетню о матери. – Хватит выспрашивать и идите уже отсюда. Вы, похоже, ребята из благородных семей, но все равно не ровня нашей госпоже.

Вон проигнорировал женщину с маленькими глазками и опять обратился к Чхэбон:

– А кто именно говорит, что королева завидует богатству Ёнъин-бэка? Да еще так сильно, что готова отослать его дочь в Юань?

Девушка лишь пожала плечами, но все же ответила, когда Вон подарил ей улыбку:

– Да все говорят. О жадности королевы знает в Кэгёне каждый. Разве вы не слышали, что по ее приказу угнали триста рабов из поместья Кванпхён-гона?^[8] А еще она возжелала золотую пагоду из монастыря Хынванса. Если уж ей что-то приглянулось, готовься распрощаться с имуществом. На рынке много таких историй рассказывают. Хвалят ее только за рождение достойного наследника.

– Ну что мне с ней делать! Того и жди накликает беду!

– Достойного наследника? – Вон опять не обратил внимания на окрик толстухи, а уголок его рта пополз вверх.

В его темных глазах разгорался гневный огонь, но в то же время принц не мог побороть любопытство. Очень уж интересно было услышать, что о тебе скажет тот, кто не знает, с кем разговаривает.

– Сама я его не встречала, но люди говорят, что он прекрасен, как белый пион. У женщин, прислуживающих во дворце, дыхание перехватывает, когда они его видят.

Вон не сдержался и прыснул. А он-то думал, что речь пойдет о его уме или добром нраве!

Видя, что девушка и не думает останавливаться, толстуха замахнулась черпаком и ринулась в атаку. Каша из черпака разлеталась во все стороны.

– Ты замолчишь или нет, негодница?!

– Ох, вы же всех кашей забрызгали!

Чхэбон ловко уворачивалась от свирепо размахивавшей черпаком женщины, а старики и дети, посмеиваясь над ними, утирали лица и отряхивали одежду.

Друзьям удалось выбраться из переполненного шатра и даже не запачкаться кашей. Лин, который в шатре не сказал ни слова, хмурил брови, однако Вон, судя по всему, был в хорошем настроении.

Наследный принц весело зашептал на ухо товарищу:

– Только подумай: пион! Это не тот цветок, с которым сравнивают кого угодно! Я имею в виду: «Любуются друг другом дева и пион…» Будь я женщиной, в Корё могло бы случиться свое восстание Ань Лушаня^[9]. Как думаешь, Лин?

Стихотворение, процитированное Воном, написал китайский поэт Ли Бо для императора династии Тан Сюань-цзуна, оно воспевало красоту его возлюбленной Ян-гуйфэй, которую Ли Бо сравнивал с пионом. Лин неодобрительно покосился на принца: ему не нравилось, что Вон легкомысленно приравнял себя к императорской наложнице.

– Только у Ли Бо пион не белый, а розовый; как думаешь, это считается? – продолжал Вон, его глаза улыбались.

– Ваше высочество не женщина, так что не считается.

– С тобой и не посмеешься, – добродушно заметил наследный принц на сухой ответ Лина.

Его спутник поторопился сменить тему:

– За Ёнъин-бэком тянется дурная слава – говорят, что он обогащается любыми способами. Не ожидал встретить в таком месте женщину, которая ему сочувствует.

Вон кивнул в знак согласия:

– Я тоже. Он получил свой титул, когда смог угодить хану, и тот даже одарил его императорским вином. Ёнъин-бэк обдирает всех, лишь бы делать богатые подношения монголам.

– Ходили слухи, что нападение на жену Ёнъин-бэка подстроил кто-то из пострадавших от его жадности.

– Выходит, дети не всегда похожи на родителей, раз его дочь тайно помогает бедным. Пусть ее добрые дела и не искупают проступков отца, но они достойны похвалы.

Юноши уже вышли из переулка и направились в сторону рынка, когда их разговор прервал чей-то резкий голос, лязгнувший точно молот в кузнице. Казалось, голос принадлежит разгневанному мужчине, который находится где-то совсем близко. Следом послышался детский плач, и Вон с Лином остановились, прислушиваясь. Теперь опять вскрикнул мужчина, и друзья, не сговариваясь, быстро зашагали туда, откуда доносились голоса. Из боковой улочки вдруг вылетел, точно мячик, мальчик лет десяти. Его глаза покраснели, он прижимал к груди двух кроликов. Ребенок мчался с такой скоростью, что врезался бы в наследного принца, не увернись тот в последнюю секунду. Проводив взглядом пролетевшего, как стрела, мальчишку, друзья озадаченно повернулись к улочке, откуда он появился. В узком проходе у земляной стены они увидели трех человек: юношу примерно их возраста и двух взрослых бородатых мужчин. Один из бородачей, схватившись за живот, сидел на земле и стонал, раздувая огромные ноздри. Судя по виду юноши, который смотрел на страдальца, уперев руку в бок, это он ударил мужчину.

Второй бородач, поддерживавший первого, заикаясь, проговорил:

– Т-ты… это… усы еще не отрастил, а п-поднимаешь руку на с-старшего?.. Да т-ты знаешь, кто мы т-такие?..

– Как же не знать! Презренные воры, напавшие на ребенка, – ответил юноша чистым и звучным голосом.

Похоже, он остановил воров, которые чуть не отобрали кроликов у мальчика.

Увидев, как упавший на землю мужчина неловко поднимается, Лин зашептал Вону:

– Они вдвоем сейчас на него набросятся. Ему нужна наша помощь.

– Думаю, нам стоит немного подождать, Лин, – с легкой улыбкой ответил наследный принц. – Он как будто совсем не боится этих здоровяков. Давай посмотрим, что будет дальше. Вмешаемся при необходимости.

Вероятно, из-за того, что уже получил в живот, Большие Ноздри не полез в драку, а заорал:

– Воры, говоришь?! Ах ты, паршивец! Да мы из Соколиной службы! Для королевских охотничьих соколов пропитание ищем! А тебя посадят за то, что помешал делу государственной важности!