Я сдержала стон. Моя подруга Беттани предупреждала, что нью-йоркцы одержимы частными школами. Для них отдать ребенка в правильную школу было жестким соревновательным спортом, по сравнению с которым голодные игры – это пинг-понг. Тогда я к ней не прислушалась. Мы бы никогда не смогли позволить себе оплачивать гигантские счета частной школы. Но чем больше людей об этом говорило, тем сложнее мне становилось это игнорировать.

Жители Нью-Йорка умеют странным образом одновременно хвалить и пристыжать тебя. Если выбираешь обычную школу, то ты смелый и крутой. Но если ты даже не попробовал устроить ребенка в частную, то ты – жадное чудовище, которое явно больше заботится о себе, чем о будущем успехе своего чада.

– Ну, перед тем как что-то выбирать, возможно, вы захотите проверить его у нейропсихолога, – посоветовала мама.

– У кого? – озадаченно взглянула на нее я.

– Просто чтобы оценить, с чем имеете дело. Это как открыть для себя схему его мозга. Он выглядит чудесным, но у него явно есть… потребности. – Она посмотрела на меня с вежливой улыбкой.

– Особые потребности?

– Я не эксперт, – ответила она беззаботно. – Но у всех есть какие-то потребности. Вот у моей дочери свой рог изобилия с дерьмом. Мы просто живем в таком мире. Представьте, если бы у наших родителей было время, чтобы разобраться с нашими проблемами.

С Романом никогда не было легко. Я была первой, кто это признал. Но он был сообразительным и, казалось, с точки зрения умственного развития шел по правильному пути. Когда я была ребенком, то страдала от дислексии, но у него такой проблемы не возникало. С другой стороны, были в нем другие вещи, которые вызывали у меня беспокойство, и другие люди тоже начали их замечать.

Мама смотрела на меня, пока я переваривала то, что она сказала.

– Вы ведь хотите быть уверены в том, что он пойдет в школу, которая не только академически, но и эмоционально его поддержит, – мягко добавила она. – Кстати, меня зовут Сари.

Волнистые волосы оттенка клубничный блонд и россыпь крошечных веснушек на носу делали ее похожей на взрослую версию куклы Cabbage Patch Doll, которая была у меня в детстве. Только более богатую.

– Я – Мег, – ответила я с улыбкой, под которой пыталась скрыть страх, вызванный ее помолвочным кольцом с гигантским бриллиантом.

– Он у вас первый? – спросила Сари, подвозя велосипед к углу улицы.

– Ага. У него дома младший братик, – ответила я, шагая рядом с ней.

– Старшие дети всегда самые сложные, – понимающе вздохнула Сари. – Он наверняка гений. Моя дочь будет или генеральным директором, или серийным убийцей. Она чертовски умна, но, когда дело доходит до эмпатии или нормальных сигналов поведения, оказывается, что у нее их просто нет. Поэтому мы и учимся в частной школе. Я не могу позволить ей погрязнуть в системе.

Я почувствовала, как уголки моего рта задергались. Получается, что то, что я делала для Романа, приведет к тому, что он «погрязнет»?

– Это дорого, – продолжала она, – но я хочу, чтобы у нее были все необходимые возможности. Шанс всего один, понимаете?

Я почувствовала, как у меня намокли подмышки.

– Ага, – тихо ответила я.

– Не хочу показаться снобом, потому что на самом деле я не сноб. – Речь Сари ускорилась. – Я очень приземленная. Боже, я в Бруклине живу, но обычные школы в городе – это полное дерьмо. А если у тебя какие-то проблемы, то их просто игнорируют. Это грустно. Очень грустно.

– А как именно игнорируют? – спросила я.

– В государственных школах на каждого учителя – где-то 30 учеников. А еще вши, – зловеще добавила она.

– Так в какую школу будет ходить ваша дочь? – Я пыталась получить какую-нибудь полезную для себя информацию.

– Зависит от того, в какую ее примут. Сари нажала кнопку на светофоре, но не стала дожидаться зеленого света и пошла через дорогу, не обращая внимания на приближающиеся автомобили.

Я прибавила шагу и двигалась с ней нога в ногу, стараясь не пропустить ни слова.

– В первую очередь я бы выбрала Эбингтон. Нет никого лучше, если говорить о развитии ребенка. Они на голову выше других с их дополнительной поддержкой, трудотерапией, специалистами по когнитивно-поведенческой терапии, занятиями по тай-чи и медитации и питанием без орехов. Как если бы Мария Монтессори устроила секс втроем с Джулией Чайлд и Далай Ламой.

Она обернулась, ожидая, что я рассмеюсь. Но я была слишком потрясена.

– Ого, хочу, – сказала я мечтательно.

– А кто не хочет? – фыркнула она. – Но чтобы попасть в Эбингтон, нужен золотой билет! Все родители в городе туда хотят.

Опустошенная, я посмотрела на тротуар.

– Мой муж ходил в Эллсворт, тоже респектабельная школа, но я уже уверена, что Уэверли там будет плохо.

– Уэверли, – повторила я за ней. – Как необычно!

– Мы с мужем познакомились в ресторане «Уэверли». Хорошо, что не в «Пятнистой свинье», – засмеялась она и вновь вернулась к теме. – У меня целый список мест, куда хочу сходить, но посмотрим, – она вдруг резко замолчала, как будто испугавшись, что выдала слишком много информации.

– Вам в какую сторону? – спросила она, запрыгивая на велосипед.

– Эмм, туда. – Я указала в случайном направлении. – Если у вас найдется время выпить вместе кофе, было бы здорово, – выпалила я. – Я бы с удовольствием вас порасспрашивала и посмотрела бы ваш список школ.

Сари кивнула, изображая интерес, заправила локон за ухо и проверила время на телефоне.

– Я сейчас опаздываю на установку, но найду твой номер в классном списке и напишу через какое-то время.

– Была бы рада, – улыбнулась я. Мне хотелось верить, что она напишет.

Чем дальше я уходила от школы Романа, тем легче мне становилось дышать. С сердца спадал камень. Невыносимое одеяло из вины, любви и ответственности. Я любила родителей, парней и, разумеется, собаку, Рыжика, но материнство было чем-то иным. Это была любовь, от которой хотелось блевать. Бесконечная радость, смешанная с бесконечным ужасом, который не собирался никуда уходить. Моя послеродовая депрессия продолжалась. Это не было жизненным этапом – это был новый взгляд на мир после появления детей. И хотя я ни на что не променяла бы материнство, я ощущала, что моя жизнь разделилась на две несопоставимых части: Мег, которой я была до появления детей, и той, кем я стала потом. Пока я мчалась на первое собеседование, мои тревоги по поводу воскрешения неудавшейся карьеры пополнились новой мыслью. Возможно, у Романа были более серьезные проблемы, чем те, что я игнорировала. Он был моим первым ребенком, так что я просто не понимала, с кем его сравнивать. С другой стороны, когда я видела, как другие дети гуляют со своими родителями, я завидовала. Никто из них не выскакивал на улицу, срывая ботинки, потому что туда попала песчинка, и не спрашивал по десять тысяч раз, опоздает ли он туда, куда идет.

В те моменты, когда Романа не переполняла тревожность, он крутился, грезил наяву или скакал. Это было жутко. Он был моим воздушным змеем, а я – его ниткой. Возможно, мне надо было позволить ему парить в воздухе, но казалось, что привязать его к запястью часто оказывалось единственным способом его защитить. Мои друзья любили говорить мне, что я драматизирую, что он перерастет все, что тогда становилось заметным. Я отчаянно хотела, чтобы это было правдой. Но я не могла быть в этом уверена.

Я глубоко вздохнула и попыталась сфокусироваться на единственной вещи, которую я сейчас могла контролировать. Я пообещала сыну, что это будет удачный день.

Важным было второе собеседование: с «Липп Тейлор», крупным маркетинговым и консалтинговым агентством. Первое же было скорее случайной возможностью, подброшенной мне одной пиарщицей, с которой я работала над рекламой риса из цветной капусты несколько лет назад. Это был проект для одного стартапа, который делал чай матча. Она сказала мне, что у бренда маленький капитал, что на профессиональном сленге значило «они платят копейки». Я чуть не отклонила предложение, ведь такая зарплата не покрыла бы даже расходы на няню. Но, так как немного подзабыла, как себя правильно подавать, решила попрактиковаться там перед походом на главное собеседование. В ожидании зеленого света я достала зеркальце и проверила, не застряло ли таинственным образом что-нибудь в зубах. Все чисто. Я нанесла блеск для губ и широко себе улыбнулась. Вечером, после собеседований, я загуглю все что можно о частных школах.

Глава четвертая

Я уже пересекла Бродвей и еще несколько улиц, о которых никогда не слышала, когда поняла, что ушла слишком далеко. «Матча Питчу» располагался в кофейне на углу улиц Лафайетт и Ист Форс. А я добрела до Второй авеню и уже рисковала опоздать, если не поспешу.

Ругая себя за то, что не взяла такси от школы и сделала выбор в пользу натурального дезодоранта в такой жаркий день, я наконец влетела в «Матча Питчу», запыхавшаяся и совсем не в духе.

Меня встретил мужчина лет пятидесяти, представившийся Сетом и похожий на одурманенного кофеином бывшего панка. Предложив мне холодный чай и шапочку с логотипом компании, он повел меня по ступенькам. Я поплелась следом, любуясь его окрашенными в блонд волосами и шеей, увешанной украшениями из стерлингового серебра.

Офис представлял собой опен-спейс в психоделических цветах, полный разных безделушек на инопланетную тему, похожих на те, что можно купить в придорожном киоске в Розуэлле в Нью-Мексико^[9]. Он напомнил мне комнату одного парня, с которым я тусовалась за бесплатную травку, когда училась в колледже. Стеклянная стена отделяла несколько рядов столов от ярко освещенного конференц-зала, который служил также тестовой кухней.

– Мы все еще чайный бренд, но, я бы сказал, процентов сорок нашего бизнеса сейчас – это КБД – каннабидиол. И, надеюсь, доля продолжит расти, – сказал Сет. Пока он говорил, его слишком густо накрашенная монобровь поднималась и опускалась.

– Мы делаем брауни, лосьоны и всякий китчевый трэш, типа масел для члена и мятных конфеток, но мы обнаружили, что на рынке есть еще одна свободная ниша, – он криво улыбнулся (возможно, это было результатом неудачного укола ботокса или микроинсульта). – Никто не придумывает товаров для мамочек! А ведь они делают восемьдесят три процента всех бытовых покупок. Это же идиотизм! – воскликнул он, подавая мне шар, словно слепленный из мела. На этикетке было написано, что он содержал двадцать миллиграммов экологически чистого каннабидиола. – Вы много знаете о КБД? – спросил он.

– Кое-что слышала, – соврала я, все еще пытаясь понять, зачем кому-то покупать то, что я держала в руках.

– Это бомбочка для ванны, – заявил Сет гордым тоном человека, который знакомил меня с первой лампочкой. – Так вы всегда хотели стать копирайтером? – спросил он, на мгновение проявив интерес к кому-то, кроме себя.

– Да, – ответила я. – То есть это не было моей детской мечтой, но это то, что у меня здорово получается. А я люблю что-то делать хорошо, – улыбнулась я. Кажется, ему понравилось то, что он услышал.

Я могла быстро придумать рекламный текст, но моим главным талантом была способность читать людей. Лишь один раз взглянув на человека, я точно знала, чего он хочет. И точно так же, как людей, я умела понимать бренды и сразу же говорить от их имени.

Все началось в колледже, когда мои соседи по комнате стали заставлять меня писать за них биографии на «МайСпейс» и статусы в «Фейсбуке». После учебы я переехала в Лос-Анджелес в надежде устроиться на съемки какого-нибудь ситкома. Я устроилась работать хостес на неполный рабочий день в ночной клуб «Сэддл Рэнч», на бульваре Сансет. У меня было два дерьмовых пилотных сценария и три сертификата по писательскому мастерству, полученных в колледже Санта-Моники, когда я наконец обрела голос. Я все утро накачивала себя латте из ближайшего Старбакса, потом возвращалась в свою квартирку на Мартел, садилась за компьютер и фонтанировала шутками, к которым никто не мог придраться.