Лев Брусилов: След механической обезьяны

© Брусилов Л., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Глава 1. Неожиданное предложение

Ранним утром 5 мая 1893 года огромный дом ситцепромышленника Протасова, прозванный в Татаяре «замком», был разбужен очень громкими, переходящими в истерический визг детскими криками. Доносились они с хозяйской половины и слышны были даже в лакейском полуподвале, несмотря на толстые, в два наката, дубовые перекрытия.

Вздрогнув, горничная Фотиния проснулась, оторвала от подушки кудлатую голову. Ее чуткое ухо уловило: крик принадлежит внуку фабриканта, десятилетнему Мише. Это было удивительно, ведь Фотиния знала мальчика как тихого и милого ребенка… «Стряслось что-то!» – подумала с ужасом. Часто и гулко забилось сердце. Быстро вскочила, размашисто вытерла липкие со сна губы. Путаясь, натянула поверх ночной рубахи суконное платье, на голову – белый крахмальный чепец. Вступила в холодные башмаки и выскочила из комнаты. Тут же ее едва не сбила с ног толпа прислуги, которая мчалась по темному коридору в сторону хозяйской половины. В страхе быть затоптанной женщина прижалась к стене. Завывающим голосом, ни к кому не обращаясь, крикнула: «Что случилось-то?» Возле нее, ударившись о дверь, остановился Пашка Маврикин, выездной лакей. Глаза круглые, как у филина, волосы всклокочены, дышит хрипло, с натугой. Проорал затхло и кисло прямо в ухо: «Да опять, видать, чудище это из чулана выбралось…»

Начальник губернской сыскной полиции барон Фома Фомич фон Шпинне сидел в своем служебном кабинете на улице Пехотного капитана и со скучающим видом просматривал бумаги. Напольные часы в резном ореховом футляре показывали четверть девятого. С улицы сквозь неплотно прикрытые окна доносился грохот проезжающих мимо телег и крики из лавки зеленщика напротив. День только начинался. Он обещал быть солнечным и теплым. Однако хорошая погода совсем не радовала полковника фон Шпинне. В губернском городе Татаяре установилось долгое и утомительное затишье – мертвая зыбь. Вот уже несколько недель от сыскных надзирателей с околотков приходили пустые сводки – ни одного происшествия. Вынужденное безделье разлагающим образом сказывалось на сыскной. Агенты ходили сонными и вялыми, как осенние мухи. Общее настроение передалось даже полицейским лошадям – кучер Касьян, огромный, разбойничьего вида человек, жаловался, что они отказываются от ежедневной порции овса. Сам Фома Фомич с ужасом чувствовал, как к нему в душу заползает уныние. Чтобы не дать ему восторжествовать и чем-нибудь себя занять, начальник сыскной с упорством кладоискателя рылся в старых уголовных делах. Так проходил день за днем… но не сегодня.

В дверь кабинета негромко постучали. Полковник поднял голову. В его зеленых глазах мелькнул слабый огонек надежды: а вдруг!

– Войдите, – сказал он скрипучим голосом и отложил в сторону стопку пожелтевших бумаг.

В кабинет боком втиснулся агент Свечкин, низкорослый, но очень широкий в плечах человек. «Вековой дежурный» – такое у него было прозвище. На изрытом оспой лице агента сияла улыбка. Это было хорошим знаком.

– Что тебе, братец? – с напускным равнодушием и усталостью в голосе спросил Фома Фомич.

– Тут это… К вам сам господин Протасов пожаловали, говорят, безотлагательное дело… – Слово «безотлагательное» Свечкин выговорил с трудом. Не давалась ему грамота, зато дежурный он был неплохой.

– Протасов – это который? – задумчиво спросил полковник. После его вопроса из коридора донеслось сухое, недовольное покашливание. Агент сконфуженно поджал губы, сделал шаг вперед и аккуратно затворил дверь. Затем, широко открыв глаза, отчего лоб сморщился, тихо сказал:

– Ну, как же? Савва Афиногенович Протасов – ситцепромышленник…

– Да? – Фома Фомич, сообразив наконец, о ком идет речь, и не пытался скрыть удивление. Он слышал о первом татаярском миллионере, даже видел несколько раз старика издали, но вот познакомиться им не пришлось. Более того, полковник был уверен – такие люди, как Протасов, по сыскным не ходят, у них для этого есть посыльные. А тут на тебе, собственной персоной пожаловал! Значит, есть какая-то причина. Фон Шпинне, едва заметно улыбнувшись своим мыслям, откинулся на спинку стула. Вынул из кармана белоснежный носовой платок и с видом, точно это было сейчас самым важным делом, протер крупный фамильный изумруд, сверкающий на безымянном пальце правой руки. После чего сказал:

– Ну что же, проси. – И, как бы разговаривая сам с собой, тихо добавил: – Может, в ситцах да миткалях ходить начнем! – Затем снова агенту: – Ну не стой, не стой! – Защелкал пальцами. – Давай его сюда!

Фабрикант, сутулясь, вошел в кабинет начальника сыскной. Остановился у дверей. Высокий, кряжистый, с расчесанными на прямой пробор седыми волосами. Из-под темно-синего сюртука золотыми нитями поблескивал парчовый жилет. Пригладил белую окладистую бороду, пошарил глазами по углам в поисках иконы и, не найдя, просто перекрестился.

– Образа у вас в кабинете нету, а это нехорошо! – сказал назидательно. Голос хриплый, нутряной. «С таким вокалом на клиросе не попоешь!» – мелькнуло в голове полковника.

Гость представился:

– Протасов Савва Афиногенович, промышленник.

– Фома Фомич фон Шпинне, начальник сыскной полиции! – вставая, ответил любезностью на любезность хозяин кабинета. – Проходите, присаживайтесь вот на любой из этих стульев.

Полковник внимательно следил за гостем, за тем, какой стул тот выберет, и это было не случайно. Фома Фомич давно с теми, кто приходил в его кабинет, вел незаметную со стороны игру. Вдоль глухой стены стояло несколько с виду совершенно одинаковых стульев, но это с виду. Один из них именовался «свидетельским», другой – «воровским», еще один – «разбойничьим», а последний был стулом «убийцы и душегуба». Протасов стоял перед стульями не больше секунды и выбрал стул «убийцы». Лицо фон Шпинне при этом не изменилось, может быть, чуть дрогнули уголки плотно стиснутых губ. Он продолжил:

– А что касаемо образа, так скажу вам честно: ему тут не место!

– Это почему же? – ставя стул возле стола полковника, спросил старик.

Глаза его смотрели на фон Шпинне с некоторой укоризной, словно говорили: «Много вы знаете, чему и где место…»

Подождав, пока гость сядет, начальник сыскной тоже сел и монотонно, словно читая проповедь, пояснил:

– В этой комнате в большинстве своем бывает всякое человеческое отребье: убийцы, насильники разные, просто люди злые, богохульные, и на икону они смотрят не всегда пристойно. У нас тут раньше висел образ, а потом одна бесноватая плюнула на него! Вот мы и убрали. Но с разрешения владыки Филимона!

До этого строгое лицо промышленника смягчилось. Он мотнул головой и примирительно проговорил:

– Если так, то ладно!

Хотел еще что-то добавить, даже воздуха в грудь набрал, но передумал.

Начальник сыскной решил не толочь воду в ступе и сразу же выяснить, зачем пожаловал промышленник.

– Итак, Савва Афиногенович, я вас слушаю! Какое у вас ко мне дело? – И, не мигая, уставился прямо в глаза гостю. – Вы ведь пришли по делу?

После слов полковника Протасов вдруг как-то обмяк, смутился, уронил широкие плечи и даже будто бы уменьшился в размерах. Опустил глаза и, не поднимая их, задал неожиданный вопрос:

– Фома Фомич, а вы в Бога веруете?

– В Бога? – Фон Шпинне выпрямился. Правая бровь вопросительно изогнулась, в глазах – недоумение. Он много слышал о том, что русские купцы, в особенности из числа очень богатых, пускаются во всякого рода странности. Нередко этими странностями бывают всевозможные религиозные чудачества. Взять хотя бы того же Захарьина, сатаниста, в особняке которого сейчас размещалась сыскная полиция. Поэтому вопрос не понравился полковнику. – А какое это, собственно, имеет отношение к делу? Вы ведь пришли говорить со мной не о религии?

Голос начальника сыскной зазвучал недовольно и хрустко, точно капустный лист попал на зубы.

– Верно, не о религии, – исподлобья глядя на Фому Фомича, тяжело вздохнул старик, – о другом… Просто не знаю, с чего начать… Как это вам все ловчее-то рассказать, чтобы вы, не дай бог, меня тут не засмеяли…

Промышленнику на бороду села черная муха, он согнал ее торопливым движением. С улицы доносилась хриплая брань. На первом этаже сыскной кто-то бегал, громко стуча сапогами. Фон Шпинне, сверля Протасова глазами, проговорил:

– С начала, это всегда верно!

– Ну, слушайте! – Протасов тяжело вздохнул. – Я тут внуку на день рождения игрушку подарил… Но вы не спешите думать, что это все глупости…

– Я не думаю, продолжайте.

– Игрушка эта, большая механическая обезьяна, ростом с человека, заводная. У нее на спине есть такое специальное отверстие, куда вставляется ключ…

– И что она делает после завода?

– Ходит, улыбается, говорит человеческим голосом: «Протасов Миша, здравствуй!» Это внука так моего зовут. Еще обнимает тебя, – в подтверждение старик чуть приподнялся и обхватил себя руками за плечи, – вот так!

– Да это просто чудо какое-то! – холодно проговорил фон Шпинне. Про себя же разочарованно подумал: «Какого черта? Неужели старик пришел рассказывать мне об игрушке?»

– Я тоже так решил, когда первый раз ее увидел, – продолжил купец, – потом мне все объяснили. Оказалось, никакого чуда нет – это механика. Пружины скручиваются и двигают обезьяну.

– Но где вы ее нашли? Насколько мне известно, в наших магазинах ничего подобного не продается. В Санкт-Петербурге?

– Да ну! – вскинул бородой Протасов и зыркнул в сторону. – Берите выше. У немцев купил, в Берлине… – проговорил это, чуть понизив голос, словно сообщал секрет.

– Это из-за игрушки вы туда ездили?

– Да я из-за нее, – промышленник качнулся вперед, стул под ним опасно затрещал, – почитай, всю Европу исколесил. Мне бы, дураку, сразу в Берлин, а я в самые дальние края подался. Думал, чем дальше заберусь, тем больше всяких разностей… Это потом уже умные люди подсказали – к немцам езжай, там найдешь!

– Сразу видно, любите вы внука! – заметил фон Шпинне только для того, чтобы как-то поддержать разговор.

– Люблю, он моя надежда. – Промышленник расплылся в улыбке, обнажая крупные желтоватые зубы. Казалось даже, что темная, дубленая кожа лица просветлела и смягчилась. – Вот у меня шестеро детей: четыре сына и две дочки – и все дураки…

– Ну, так уж и все? – с сомнением проговорил Фома Фомич и приготовился слушать скучнейшую семейную повесть.

– Да! Стал бы я на своих-то детей наговоры наговаривать. Все дураки, дочки еще туда-сюда, а сыновья… – Промышленник разочарованно мотнул головой и шумно выдохнул. – А внука я люблю, он смышленый растет. Хоть и вялый какой-то, но голова работает, мне про это и учителя говорят…

– Итак, вернемся к нашему делу. Подарили вы внуку игрушку, и что дальше?

– Да стали с ней странности происходить…

– Странности? – Начальник сыскной натянуто улыбнулся. Это все, на что он сейчас был способен. – Я, признаться, не совсем понимаю, при чем здесь сыскная полиция?

– А вот сейчас поймете. Стала эта обезьяна по ночам ходить…

– То есть как – ходить? – облокотился на стол фон Шпинне. В глазах вспыхнул огонек любопытства, ему стало интересно. Если старик ничего не привирает – история занятная.

– А вот так! Выбирается из чулана, куда мы ее определили, и бродит по коридорам. Все видели, – старик проговорил это шепотом, подавшись вперед и прижимая руки к груди.

– Но ведь этого не может быть! Прежде ее нужно завести, и только тогда она будет ходить. Может, в вашем доме есть какой-то шутник, и он ее заводит?

– Поначалу я тоже так думал и потому ключ спрятал…

– А сколько, позвольте вас спросить, к обезьяне прилагалось ключей?

– Один.