– Черт побери! Да не могу я иначе! Кремер сказал мне… он требует, чтобы ребенка…

У Кропинского заблестели глаза, он решительно перебил Гефеля:

– Ты не слушай Кремер. Кремер крутой человек. Ты смотри на Красная армия. Идет все ближе, ближе, и американцы тоже. Что потом будет? Еще две недели, и фашисты все вон, и мы свободны… и малютка.

Гефель до боли стиснул зубы. Он уставился перед собой бессмысленным взглядом. Очнувшись наконец, он махнул рукой, словно отбрасывая все сомнения.

– Я передумал, – совершенно другим голосом сказал он. – Сейчас нельзя нести ребенка к поляку. Что он будет с ним делать? Когда отправляют этап, там черт знает что творится. Подожди часов до двух.

Кропинский облегченно вздохнул.

Тем временем Кремер отправился в лазарет. В одном из помещений его ждали шестнадцать человек, отобранные в команду. Они еще не знали, зачем их вызвали. Это должен был сообщить им Кремер. Он поспешно вошел в комнату и начал без обиняков:

– Товарищи, с нынешнего дня вы числитесь в санитарной команде.

Санитары с любопытством обступили его. Он знал их всех. Они были молодые, смелые, надежные товарищи и в лагере находились давно.

– Что это за штука – санитарная команда?

Кремер вкратце объяснил смысл ее назначения. В случае воздушного налета на лагерь их используют как санитаров в помощь эсэсовцам.

– Наверно, будем менять им штаны, когда они обделаются? – ехидно заметил один из санитаров под общий смех.

Собравшиеся с интересом выслушали Кремера, который сообщил, что их снабдят касками, противогазами, перевязочным материалом и разрешат выходить без охраны за наружную цепь постов.

– Ну и ну! – зашумели санитары. – Такого еще не бывало!

Кремер, усмехнувшись, кивнул:

– Видно, скоро конец.

– И начальнички занервничали, а? – сказал кто-то.

Кремер опять кивнул.

– Мне незачем подробно вам расписывать, сами поймете, что к чему. – Он оглядел всех и добавил: – Отобрали вас мы, а не начальство. Для них вы санитарная команда – и только. Понятно?

Он сделал паузу. Шестнадцать молодых людей смекнули, что речь идет о чем-то необычном, и, когда Кремер, понизив голос, заговорил еще более проникновенно, они сразу поняли, чего от них ждут.

– Хорошенько присматривайтесь. Вам придется бывать везде, так что обо всем, что заметите, сообщайте Эриху Кёну, он будет вашим командиром. Остальное я уже с ним обсудил.

Кён кивком подтвердил его слова.

– Послушайте! – Кремер снова оглядел санитаров.

– После этого я отведу вас к воротам, но вот еще что, товарищи…

Но тут Кремер вынужден был прерваться. В комнату вошел папа Бертхольд. Никто из присутствующих заключенных не счел необходимым вытянуться по стойке «смирно», как предписано. Бертхольд этого как будто и не ожидал. Он соскреб грязь со своих истоптанных сапог.

– У вас тут собрание, как я погляжу?

Его морщинистое лицо растянулось в ухмылке. Он прошёл в свой кабинет и снял пальто, но тут же вернулся и надел белый халат.

– И кто это? – спросил он, указывая на группу заключенных, обступивших Кремера.

– Новый отряд санитаров, штурмшарфюрер, – ответил Кремер в той же непринужденной манере.

– Санитаров? – пробормотал Бертхольд и набил трубку. – Опять что-то новенькое.

Посасывая трубку, которая плохо тянула, он приблизился к шестнадцати санитарам:

– Что ж, и Райхерт тоже в деле. Вечно он там, где что-то происходит.

Болтовня Бертхольда вызвала у Райхерта только ухмылку, а Кремер ее вовсе проигнорировал и снова обратился к шестнадцати санитарам.

В этом заключалась особенность конспирации. Бывший торговец сигарами не понимал двойного смысла в словах Кремера, зато его понимали остальные шестнадцать присутствующих.

– Комендатура возложила на вас особую задачу. Выполняйте работу хорошо, чтобы не к чему было придраться. Ясно?

Еще как ясно!

Бертхольд сосал трубку, слушал Кремера, словно тот оратор, и одобрительно кивал.

– Я несу за вас ответственность, – продолжил Кремер, – и требую строжайшего повиновения, военной дисциплины и соблюдения полной секретности. Никого в лагере не касается то, что вам поручено, ясно? Выполняйте, что я сказал…

– А что вы сказали?

– То, что мне приказал писарь, – ответил Кремер, и Бертхольд удовлетворенно причмокнул.

Райнебот встретил их надменной ухмылкой. Он вышел из своего кабинета, остановился перед командой и с явным наслаждением стал натягивать перчатки из свиной кожи. Затем гарцующей походкой прошелся вдоль шеренги. Заключенные стояли навытяжку, ни один мускул не дрогнул на их лицах.

Усмешка Райнебота стала язвительной.

– Вы, конечно, отобрали лучших? – обратился он к Кремеру.

– Самых наилучших, господин комендант, так точно! – безбоязненно ответил Кремер.

И вопрос, и ответ прозвучали двусмысленно.

– Надеюсь, вы предупредили ваших товарищей, какие удовольствия ожидают лагерь, если хоть один из них вздумает улизнуть?

– Так точно, господин комендант! Заключенные получили от меня необходимые инструкции.

– Великолепно! – с той же двусмысленной интонацией произнес Райнебот. – Кто же у них главный?

– Я! – выступил вперед Кён.

– Ага! – Райнебот засунул большой палец за борт шинели и забарабанил пальцами. – Конечно, Кён! Что бы ни случилось, без него не обходится.

– Он старший санитар лазарета, – пояснил Кремер.

– Ага! – сказал опять Райнебот. – Вот, значит, как обстоит дело! – и кивком дал понять Кремеру, что тот ему больше не нужен.

Команда зашагала назад в лазарет.

Двое сидевших в углу вещевого склада не подозревали, что уже довольно долго их подслушивал Цвайлинг.

Он явился на склад неожиданно. Пиппиг, стоявший в проходе между мешками с одеждой и внимательно следивший за тем, что происходило в углу, не заметил эсэсовца. Но Цвайлинг, взглянув на Пиппига, сразу понял, что на складе что-то творится. Он тихонько подкрался сзади к Пиппигу и тягучим голосом спросил:

– На что это вы пялите глаза?

Мгновенно обернувшись, Пиппиг в страхе уставился на разинутый рот Цвайлинга. Гауптшарфюрер мрачно усмехнулся и сказал:

– Молчать, ни звука!

– Господин гауптшар…

– Молчать! – грозно зашипел тот, на цыпочках подошел к штабелям мешков и прислушался.

Гефель и Кропинский, покинув «тайник», заложили проход мешками и уже направились было к длинному столу, как вдруг лицом к лицу столкнулись с Цвайлингом. У Гефеля застыла кровь в жилах, заледенело сердце. Но он быстро овладел собой. Указав на несколько штабелей, он внешне спокойно сказал Кропинскому.

– А потом положишь мешки сюда.

Цвайлинг тоже принял равнодушный вид.

– Разбираете вещи?

– Так точно, гауптшарфюрер, чтобы не завелась моль.

Кропинский хладнокровно сложил в проход еще штабель мешков.

Цвайлинг быстро подошел к Кропинскому, пнул его коленом пониже спины и отодвинул мешки в сторону.

Перепуганный Пиппиг увидел, как Цвайлинг исчез в глубине склада. Гефель и Кропинский молча обменялись выразительными взглядами.

Когда Цвайлинг вдруг вырос из-за мешков, малыш, спасаясь от эсэсовца, забился в угол и сжался в комок. Тут подоспел Гефель. Цвайлинг растянул губы в глупой ухмылке, отчего складки вокруг рта образовали нечто вроде венца.

– Ну ясно! Здесь завелась моль… – добродушно сказал он.

Коварное дружелюбие его тона насторожило Гефеля, и он решил грудью встретить опасность. Только мужество и полнейшая откровенность могли как-то спасти положение.

– Гауптшарфюрер… –    начал Гефель.

– Ну что?

– Я хотел бы объяснить…

– Понятно. Как же иначе? – Цвайлинг носком сапога указал на ребенка. – Захватите-ка эту моль с собой.

Кропинский вслед за Гефелем и Цвайлингом вошел в кабинет. Гефель опустил ребенка на пол, и малыш испуганно забился в угол. Цвайлинг указал Кропинскому на дверь, и тому пришлось удалиться.

Едва Цвайлинг уселся за письменный стол, как у ворот завыла сирена. Она ревела, как голодный хищник. Цвайлинг выглянул в окно, и Гефель решил воспользоваться ситуацией.

– Воздушная тревога, гауптшарфюрер! Не сойдете ли в убежище?

Цвайлинг осклабился, по-видимому, силясь улыбнуться. И лишь когда сирена стихла, испустив гортанный звук, он ответил:

– Не-ет! На этот раз я останусь тут, с вами.

Он закурил сигарету и стал дымить, глядя перед собой. После каждой затяжки челюсть его отвисала. Казалось, он что-то обдумывал.

Гефель, готовый ко всему, настороженно следил за странным поведением Цвайлинга. Наконец шарфюрер поднял глаза на Гефеля. И опять Гефелю показалось, будто он его прощупывает.

– Вчера они уже были за Эрфуртом, – неожиданно проговорил Цвайлинг.

Гефель молчал. «Что ему от меня надо?»

Цвайлинг, высунув кончик языка, долго смотрел на заключенного, который с самым безучастным видом стоял перед ним.

– Собственно говоря, я всегда хорошо с вами обращался… –    начал он и, сощурив глаза, через щелки стал наблюдать за Гефелем, ожидая ответа.

Но Гефель упорно молчал, не понимая, куда тот клонит.

Цвайлинг встал и прошел, волоча ноги, в угол, куда заполз ребенок. Бессмысленным взглядом он смотрел некоторое время на маленькое существо, потом осторожно потрогал его кончиком сапога. Малютка сжался, отстраняясь от сапога. Гефель стиснул кулаки.

У длинного стола Кропинский и Пиппиг усердно занимались оформлением вещей этапируемых и то и дело посматривали на застекленную перегородку. Ожидая ужасной сцены, они удивлялись, что в кабинете начальства так тихо. Вот Цвайлинг подошел к Гефелю и сказал ему, по-видимому, что-то любезное. Что же там происходит?

И в самом деле, на лице Цвайлинга застыла улыбка.

– Стоит мне захотеть, – сказал он, – стоит мне захотеть, и вы сегодня же загремите в карцер… –    Он добродушно прищурился, следя за реакцией Гефеля.

Затем Кропинский и Пиппиг увидели, как Цвайлинг, осклабившись, провел себе пальцем поперек горла.

– Смотри, кажется, дело дрянь, – испуганно прошептал Пиппиг.

На лице Гефеля ничего не отразилось. Он все так же неподвижно стоял перед эсэсовцем. Но мысль его лихорадочно работала. «Ему наверняка что-то от меня надо!»

Цвайлинг вдруг поднял голову. Зловещий гул самолетов раздавался как раз над складом. Шарфюрер долго прислушивался к грозному реву, потом опять перевел взгляд на Гефеля. Оба молча смотрели друг другу в глаза, и каждый думал свое. Маловыразительное лицо Цвайлинга не могло служить зеркалом его мыслей, и только моргающие глаза показывали, что за узким лбом идет мучительная работа.

– Но я не захочу… –    после долгой паузы произнес он.

– Знать бы, что он замышляет, – взволнованно прошептал Пиппиг.

Кропинский отозвался шепотом:

– Неужели посадит в карцер?

Внезапно кровь бросилась Гефелю в голову: он догадался, чего хочет Цвайлинг. От неожиданности он даже потерял дар речи. Цвайлинг почувствовал, что Гефель его понял. Испугавшись собственной смелости, он сел за стол и начал бесцельно перебирать бумаги. Испытующий взгляд Гефеля лишал его уверенности, но идти на попятный уже было поздно. Решающее слово было произнесено. И он еще более доверительно промолвил:

– Пока эта моль здесь, она в безопасности…

Теперь он высказался уже совсем недвусмысленно. В Гефеле боролись противоречивые чувства. Все, что до сих пор угнетало его, было отброшено одним махом, и он наконец увидел возможность надежно спрятать ребенка. Гефель решительно шагнул к Цвайлингу. Тот вдруг испугался. Он затряс указательным пальцем перед лицом Гефеля и прокаркал:

– Если вас накроют, виноваты будете вы, а не я! Вы меня поняли?

Отбросив всякую осторожность, Гефель ответил:

– Даже очень хорошо.