Как я отправился в путешествие

Матушка ждала нас у порога. Мне почудилось, что она, завидев нас, едва заметно положила руку на сердце, но я не был готов поручиться за свое воображение. Когда мы приблизились, она уже полностью овладела собою – ее лицо было привычно благожелательно и спокойно. Она сдержанно улыбнулась нам с отцом, а Принц удостоился изящного реверанса и учтивого приветствия.

– Я почти готов поверить, что вы рады меня видеть, – грустно усмехнулся тот, обменявшись с нею необходимыми любезностями.

– Я еще издали разглядела, что вы не тот, кого я опасалась, – улыбнулась мать. – Надо понимать, что Габриэль все уже знает, – добавила она в ответ на укоризненный взгляд отца.

– Не все, – покачал головой батюшка, – но скоро тайн не останется.

Я в тридесятый раз поборол желание ущипнуть себя за руку.

Обед прошел в светской беседе. Принц кратко обрисовал свое путешествие из Лилии в наши края, отец много интересовался о состоянии дорог и том, каковы волнения на границе. Я слушал мало, а понимал и того меньше. Я не смыслил в политике, и разговор о провале дипломатической миссии герцога Таливарского в Лилию слабо увлек бы меня и при более благоприятных обстоятельствах. Когда трапеза наконец завершилась, и от причины, что свела наше семейство с Принцем, было уже не убежать, мы нашли спасение в молчании. Маменька удалилась в свою комнату. За окном смеркалось.

– Пора, – молвил Принц.

Отец вздохнул.

– Когда вы отправляетесь?

Я даже не нашел в себе сил удивиться. То ли переживания дня окончательно вымотали меня, то ли я как будто наперед знал, что буду писать свою сказку вдали от дома. Будь неладен этот сон – почему сейчас он казался таким логичным?

– Как скоро Габриэль будет готов? – уточнил Принц. Я усмехнулся про себя и из последних сил подавил зевоту. Чем раньше мы с этим покончим, тем лучше.

– На исходе недели, когда упадет его звезда, – предложил отец, даже не поглядев в мою сторону. Я был слишком погружен в себя, чтобы принять эту фразу за нечто большее, чем необычную присказку, однако Принц серьезно кивнул.

– Так тому и быть. Пусть соберется с мыслями и подготовит себя к долгой дороге. Я буду очень признателен, если вы заглянете на днях ко мне на маяк и выслушаете мой план. С вашего позволения, я введу Габриэля в курс дела во время нашего небольшого путешествия – два путника едва ли найдут развлечение лучше, чем разговор по душам.

– Я хочу быть уверен в том, что вы ему расскажете, – безжалостно отрезал отец.

Принц немного поразмышлял над этим соображением и покачал головой.

– Свою историю я не искажу, но каждый новый слушатель ей только лишь навредит. Вам придется мне довериться.

– То есть, вы не планируете утолять мое любопытство? – отец вопросительно повел бровью.

– Как и вы мое, если я верно понимаю, – оскалился Принц. – Вряд ли любопытство будет достаточным побудителем в этом случае. Вы собираетесь доверить мне сына, помните. А после вашего визита на маяк у вас не останется не малейших сомнений в моей честности; поверьте, я всецело понимаю, что ничего кроме сомнений вы сейчас не испытываете. Я постараюсь рассказать только то, что сочту необходимым для успеха нашего похода.

Отец поморщился, но перечить не стал.

– Одно ваше появление на маяке сказало мне больше, чем тысяча слов, ваше высочество. Я доверяюсь вашему суждению, но делаю это с тяжелым сердцем.

Ночью я опять видел сон. Но на этот раз все было по-другому. Я снова не мог различить лица человека в черном, но виной тому был не пустой лист бумаги, ожидающий окончания сказки, – широкополая шляпа скрывала его черты в своей тени. По правую руку от меня сидел Принц. Он не смотрел в мою сторону, будто бы не замечая, что я рядом, и оживленно что-то втолковывал Черному человеку. Тот задумчиво поглаживал свой подбородок и изредка возражал спокойным голосом. Я напрасно силился разобрать их диалог, слова отскакивали от моего восприятия как шарики от стены. Наконец Принц отчаялся и с силою стукнул кулаками по столу, и тогда я заметил, что перед ним лежала наполовину исписанная неровным почерком страница, а на ней – черное перо, которое посверкивало в неровном свете свечи поверхностью настолько неправдоподобно гладкой и правильной, что могло показаться, будто искусная рука выточила его из камня. Из-под пера по листу расползалась небольшая багровая клякса.

Рука Черного человека плавным движением скользнула в складки плаща и так же стремительно вынырнула оттуда, держа небольшой продолговатый сверток. Черный человек бросил сверток, и тот с глухим звуком приземлился на лист прямо перед Принцем. Тот не шелохнулся. Человек в шляпе что-то повелел, и Принц злобно посмотрел на него в ответ, но ничего не предпринял. Тогда человек сам наклонился к Принцу и принялся слой за слоем разворачивать сверток, и мне показалось, что желтоватые тряпки были перепачканы в тех же багровых чернилах, что стекали с пера. Когда человек закончил, я увидел, что сверток скрывал кинжал. Кинжал, лезвие которого было окровавлено. Я схватил Принца за рукав, но тот продолжал меня игнорировать. Я попытался встать, но ноги не послушались меня. Внезапно я будто вынырнул на поверхность из-под воды, и слова Черного человека обрушились на меня словно река, прорвавшая плотину. Он говорил быстро и холодно, чеканя каждую фразу:

– Это ваших рук дело, вы убили его. На ваших руках его кровь. Посмотрите, что вы натворили. Послушайте, послушайте же – они скажут вам ровно то же самое, все подтвердят, все обоснуют. Я не скажу вам ничего нового. Послушайте их.

– К черту все! – зарычал Принц, и сон оборвался.

Утром я проснулся другим человеком. Я встал позже, чем обычно, но родители любезно не стали меня будить. Когда я спустился вниз с чердака, где я обитал, они ждали меня за столом.

События прошедшего дня медленно прокрутились перед моим мысленным взором. Несмотря на тяжелую ночь и вернувшийся кошмар, в моей голове наступила неожиданная ясность, и я смог, как мне тогда показалось, непредвзято посмотреть на все имеющиеся в нашем распоряжении элементы мозаики.

Во-первых, между Принцем, маяком и отцом была какая-то связь, и одно появление Принца на маяке было достаточным для того, чтобы отец (по крайней мере, внешне) воспринял все сказанное им глубоко всерьез. Во-вторых, мне или некоторой ведьме по имени Изабелла надлежало написать одну сказку из-за какого-то непостижимого литературного долга, который от отца перескочил к Принцу, а от Принца – к нам с нею. Что я знал о ведьмах? Только то, что этим малоприятным словом в Лилии именовали всякую женщину, владеющую Разумением, особой техникой деятельного мышления. Разумение там было попросту вне закона и абсурдно почиталось за колдовство. Кроме того, Принц, очевидно, питал к Изабелле самые нежные чувства.

А теперь самый главный вопрос: что делало меня более предпочтительным автором сказки, чем Изабелла? Я и дневник-то никогда не вел, какой из меня писатель?

Если я все правильно понимал, то и ведьма могла в свою очередь перебросить долг на кого-то другого, а тогда и Принц, и отец получали то, что хотели – оба освобождались от ответственности и лишали ее своих близких. Почему никто не стал обсуждать столь очевидный вариант, мне было неведомо.

Собравшись с духом, я изложил эти прозорливые мысли родителям.

Отец выслушал меня не перебивая, а его ответ застал меня врасплох.

– То есть, сын, ты считаешь, что передать отцовский долг совершенно незнакомому человеку – предпочтительнее, нежели исполнить его самому?

– Откуда мне знать, что я исполню этот долг лучше, чем этот незнакомец? Я не умею писать сказки, – обиделся я.

– А ты пробовал? – возразил отец.

Я смолчал и принялся изучать стол. Признаться честно, до сей пор я только лишь слушал чужие истории, и никогда не переживал своих. Однако то, что не давала мне жизнь, с лихвой компенсировало воображение – я много мечтал и все время представлял себя в самых неожиданных ролях и при самых фантастичных обстоятельствах. Все эти сны наяву как правило заканчивались неоценимой услугой, оказанной прекраснейшей из дам, героическим подвигом с моей стороны и, конечно же, свадьбой. Я до сих пор краснею, вспоминая абсурдность и бахвальство таких фантазий, но во многом именно благодаря им я заносчиво подумал тогда, что сочинять истории не так уж тяжело.

– Сын, – негромко сказал батюшка, – я очень виноват перед тобой.

Я совершенно не ожидал такого признания, и невольно поднял взгляд.

– Я связал тебя контрактом еще до твоего рождения. Я не имел на это никакого права, но мне тогда казалось, что не было на свете ничего проще, чем написать несколько небольших новелл. Я отчаянно нуждался в деньгах и был готов согласиться на любые условия. Тот, кто составил контракт, был готов на невероятные уступки, и предлагал мне самое щедрое вознаграждение, но одно условие он менять наотрез отказался – в случае моей несостоятельности написать обещанные три истории в указанный срок, за мной закреплялся долг. Долг не имел срока давности и переходил к моему первенцу. Мне не давалось второго шанса, а у нового носителя долга не было выбора – мои неспособность или отказ продолжать работу над новеллами считались окончательными и бесповоротными. Я рассмеялся ему в лицо, и подписал контракт. Несложное на первый взгляд поручение совершенно не располагало к тому, чтобы я начал переживать о судьбе несуществующего наследника. Как ты видишь, самоуверенность не привела меня ни к чему хорошему.

– Что же остановило вас?

– Я вынужден был уехать.

– Вы не расскажете мне, как это получилось?

Отец отвел взгляд.

– Моя история произошла слишком давно. Многое изменилось с тех пор. Я думаю, что повесть Принца будет тебе куда полезней. Он подхватил Контракт и почти завершил его, но, как видишь, завершил не до конца.

Я замялся.

– Принц обмолвился, – продолжил отец, – что текущий Контракт будет последним. Новых должников не будет. Остаетесь только вы с этой ведьмой. Я хочу поподробнее расспросить его об этом, сын. Мой тогдашний… работодатель никогда не предостерегал меня на сей счет, и мне неспокойно от таких новостей.

– Тогда тем более, – обиженно заметил я. – Что плохого случится, если мы с Изабеллой откажемся? Будет большой штраф? Принц пусть и в изгнании, но неужели он не сыщет средств? Сколько мы останемся должны?

– Случится следующее: работодатель… сам напишет недостающие новеллы.

Я захохотал.

– Так пусть!

Отец не разделил мое веселье. Он смотрел на меня немигающим взглядом.

– Этого я и боюсь, – признался он.