– Из трудов Музеи о видах магии

От вопля сама реальность будто сотряслась, покрылась трещинами и сколами вдоль безупречных контуров. Деревья закачались, в ушах зазвенело так, как не звенело после Утреннего Колокола. Крик с каждой секундой все больше искажался, распускаясь, как пряжа, вытягивался, истончался, звучал нечеловечески.

Мы с солдаткой не перекинулись ни словом. Она не отказалась от помощи – и наверняка знала нечто такое, что не оставляло ей иного выбора, кроме как довериться мне. Ну а я тешил себя надеждой, что за помощь в бою мне смягчат наказание.

Или, может, все проще. Я мчался не на вопль, а на проникнутые отчаянием крики о помощи. Это ведь, в конце концов, просто дети. Отец бы поступил точно так же.

Я слетел с уступа и кувырнулся, чтобы не потерять разгона. Женщина неслась по пятам.

Вначале показалось, что глаза меня обманывают, но я встряхнул головой – и нет: впереди высился акар. Такой же, как я. С костяными бусами и в традиционной юбке из шкуры. Он, должно быть, из Чащи! Мы поговорим. Вместе разберемся с воительницей, и он отведет меня домой, к отцу, к моему народу!

Акар с неистовым огнем в глазах рванулся с места, загрохотал по земле – но не я был целью. Сородич смотрел под каменный навес, за свисающую лозу, где в тени мои акарские глаза уловили силуэты детских тел.

Я бросился туда, не думая. Слетел вниз и влепился в акара. Сородич был крупнее, но моего веса хватило, чтобы он зашатался, сбил шаг.

Великан дышал натужно. Между серебряных наколотых завитков на ребрах зияла глубокая рана.

Он бессильно упер в меня взгляд, пар изо рта вылетал все слабее. Как же он измотан! Тут я заметил струйки крови из ушей и, более того, взрытую за его спиной землю и перебитые деревья. Что же тут было?

Некогда думать. Я ринулся в атаку. Да, он куда крупнее, прирожденный воин, – зато ранен и вдобавок измотан куда сильнее меня.

Я взмыл в небо, метясь ему локтем в голову. Акар едва повел головой, и локоть угодил ему в плечо.

Он замахал гигантскими кулачищами. Я нырнул вниз и подгадал секунду, пнул точно по бедру толщиной с древесный ствол. Нога подломилась, но он не упал.

Дубина – настоящая корабельная мачта – пролетела у меня над самой макушкой и, обдав ветром, влепилась в соседнее дерево. Мой черед атаковать. Я опять в прыжке замахнулся и нанес удар в грудь – твердую, как валун.

Он зажал мое запястье и лбом боднул в лицо. Из глаз посыпались искры, и тут меня отбило в дерево. Титан не разжимал хватки.

Я встряхнулся и хотел обхватить его руку, но та была слишком длинна и мясиста, никак не вышло зацепиться. Громила вновь ударил мной в дерево, вышибая дух.

У него подломилось колено, и он оступился, непроизвольно разжал пальцы. Я грохнулся на землю. Рот наполнился кровью. Встал я на чистой силе воли, чувствуя, как мое акарское тело само по себе притупляет боль. Харкнул кровью, и снова в бой.

Я молотил по суставам, по открытым местам, наращивал натиск, не позволяя себе задуматься, как меня измотало.

Перед глазами мутилось. Тут чудовищная дубина ударилась в меня всем весом, как дикий бык с разгона.

Воительница с мечом наголо мчала на акара сзади. Силач неуклюже ударил в развороте, но она пригнулась и поразила его в уязвимую точку: под коленом сзади.

Акар и бровью не повел. Он ударил рукой наотмашь, но женщина вовремя закрылась клинком, отлетела и проскользила по земле. С ума сойти! У меня от его кулаков трещали кости, едва не переламываясь, но ее было ничем не поколебать. Это дорогого стоит.

Воительница тотчас ринулась на врага. Ее страсть заражала, распаляя во мне одну мысль: не дай человеку себя затмить!

Я встал на дрожащие ноги и, отдышавшись, с ревом ринулся в схватку.

Женщина разила точно, быстро.

Я сознательно наблюдал за ней: что она делает, как двигается.

Для нее, казалось, это вовсе и не бой, а своего рода янахам: делаешь ставку, идешь на риск, блефуешь, ждешь, когда противник распалится сверх меры, потеряет голову, и срываешь куш.

Женщина искала, куда ударить.

Я пнул акара в колено. Он зарычал и развернулся – и в эту секунду клинок опять ужалил мякоть, пустил ему кровь. Я плясал перед ним, отвлекая на себя, и вот в прыжке нанес удар ему в заплывший левый глаз – скрепя сердце, но все равно резко.

Перебор. Он отдернул голову и зашатался прямо на солдатку, которой было некуда увильнуть из-под него.

Она вскрикнула. Акар оперся о соседнее дерево и упрямо выбросил кулак в очередном ударе.

И попал.

Меч лопнул на осколки, а его хозяйку отбросило на землю плашмя.

Акар настиг ее и с чудовищной силой обрушил ногу сверху.

Я взмыл в воздух, влетел коленом ему в щеку. Голову свернуло набок, изо рта вылетел обломанный клык, рука непроизвольно выпустила дубину – но противник был неумолим. Он кое-как встал, весь истерзанный, в крови, и впился в меня подбитым глазом-щелкой.

И вновь я прыгнул. Взревел – куда слабее, тусклее его. Он вытолкнул руку мне навстречу, и я с разгона налетел на кулак сверху. Меня отшвырнуло назад и перекатило по земле на живот.

Акар измотанно подступил и топнул по мне сверху. Вот теперь я взревел почти как он.

Все кругом было залито его кровью, и она струилась даже по моим щекам. Ее запах кружил голову.

Акар подался вперед, наваливаясь на меня всем своим немыслимым весом. Спину прогнуло под его ногой – человеческий хребет бы уже раздробило в пыль. Гнев оплетал, протягивая усики по закоулкам зрения, овладевая сознанием.

Великан громыхнул на чистом, мощном акарском:

– Ты позоришь свой род! – Голос был точно скрежет жерновов. – Снюхался с человеческой шлюхой. Живете как скот, а могли бы сражаться с теми, кого они защищают, – Владыками, которые нас изгнали!

Я завыл под его невыносимым весом.

– Якшаешься с людьми – по-людски и сдохнешь.

Раздувая щеки, я пыхтел в панике, сжимал и разжимал кулаки, лишь бы совладать с болью.

И тут женщина издала клич – дикий, первобытный, будящий что-то в душе. От него даже великан на секунду перестал меня топтать. В этот миг я перевернулся и что было мочи вцепился ему в ногу.

Солдатка взмыла ввысь с булыжника, и акару в шею вонзился обломок меча.

Все было кончено. Он снял с меня ногу и со стоном попятился. Я зашелся кашлем. Все тело горело огнем, но переводить дух еще рано.

Женщина сбивчиво дышала, держась за ребра, – надеюсь, не сломанные, а только ушибленные.

Великан силился устоять на слабеющих ногах, ухватить вытекающую из тела жизнь. Грудь вздымалась все слабее.

Нельзя медлить: мне еще нужны ответы. Перебарывая мучительную боль, я приблизился к нему. У акара тряслись ноги, и вот он припал на колени у огромного валуна, вздымая тучу пыли.

Умирающий гигант сам был с него величиной. Он хрипел. Кровь стекала по каменной поверхности струями – казалось, валун сам оброс алыми сосудами.

Я перешел на свой как можно более чистый акарский:

– Расскажи о Мукто.

Акар, хмыкнув, сплюнул кровью мне под ноги.

– Расскажи об отце, – повторил я.

Тот лишь усмехнулся еще сильнее, невзирая на близость смерти. Одна гигантская шишковатая рука держалась за рану на ребрах, язык слизнул кровь с губ.

Великан отпустил бок и натужился, вытащил обломанный меч из шеи, приближая кончину.

– Рад, что с людьми спутался? Надеюсь, рад. Я ухожу к великому Хо’шаху жить среди предков. Меня зовут Йи’сура из Камня, и меня запомнят воином. А тебя – свиньей. Акаром, у которого нет чести.

Я бросился к Йи’суре и зажал рану в тщетной попытке отсрочить его последний вздох.

– Расскажи мне о Мукто! – напирал я. Все немощнее смеживались и поднимались его веки.

– Ло’Сай заполучит твою голову, как заполучил Сун’Ра.

Акар, назвавшийся Йи’сурой, поднял меч и опять всадил в шею – теперь глубже. Здоровый глаз расширился, вспыхнул таким живым огнем, каким не горел даже в битве, – то испускала последние искры его пламенеющая душа.

С какой одержимостью, каким одухотворенным взором он смотрел на меня в эту секунду – решающую, последнюю. Йи’сура бесстрашно шагнул во мрак.

Кровь хлынула по трясущейся руке. Та неумолимо продавливала меч, распарывая глотку. Я с замиранием сердца ахнул, будто его душа вылетела из моего рта.

А этот глаз! Черный, большой и бездонный, он лучился такой верой, такой решимостью, такой честью, сияя высшим светом, – мне даже захотелось благоговейно отвести взгляд, но я не смог: роковой исход этого воителя меня заворожил.

И вот шея вспорота, кровь хлынула рекой. Не дрожит больше обмякшая рука. Йи’суры не стало.

– Ты бился доблестно, – проговорил я по-акарски. – Наши предки примут твою кровь. – Слова слетали с языка холостыми, неуклюжими, будто они вовсе не мои.

В ушах еще звучал его голос. Я – предатель. Изгой, упрятанный от людских глаз за клетью людских стен, кому не подают руки, кто не достоин славы.

Я поднялся в глубокой задумчивости, никак не ожидая удара тяжелой ветки по затылку, лишившего меня сознания.

Глава двенадцатая
ДАЛИЛА

Среди остатков северных человеческих цивилизаций обнаружены следы загадочных племен. По слухам, одни при помощи особых браслетов умеют подчинять волю зверей, а другие поклоняются ложным божествам.

– Из рапорта для короля Бальсема в период бурного роста Чащи. 11 ц. 1460 г.

Я видела размытые пятна зеленого, синего, сиреневого, красного, желтого. Они проплывали по моему освобожденному от оков сознанию. Видела блистающий высшим совершенством узор шести изумрудов на величественной оленьей голове. Видела переплетенные нити паутины.

Видела бесформенные сгустки, что пульсировали и вяло переползали по лесной поляне, стекаясь в блестящий ком.

Видела многокрылых птиц с несколькими головами. Крылья втягивались в тело, уступая место ногам с неестественно длинными пальцами, которые скользнули под рябь воды.

Влага исказила смешанные в пестрое пятно цвета, рождая из каждого по хорьку с глазами на месте сосков – глазами, в которых отражалась паутина.

Видела разноцветное колесо, связанное с безграничным калейдоскопом возможностей.

Тому, что я видела, попросту тесно в рамках смертных слов: они не вместят всей сути. Разве что если написать их на тряпке, макнуть в бадью и смотреть, как чернила расползаются по воде, – вот каково одним глазком заглянуть в юдоль безудержного морока, куда я окунулась с головой. Одно лишь в этом горячечном наваждении было знакомо: слабый, но стойкий запах Перри, и мне даже показалось, что он смотрит на меня с улыбкой.

* * *

Первое, что я увидела, очнувшись, – нависшее надо мной взволнованное лицо Норы. Она была в испарине и грязи. Растрепанные волосы как бы в испуге прильнули к коже.

– Слава Осулару, жива! – Чувствовалось, что у нее камень с души упал. Она сжала меня в объятиях.

В голове была сплошная путаница – и тут я заметила корку запекшейся крови на руках. Моментально обрушилось осознание, тяжкое и беспощадное.

Кровью пахло преступно густо. Я села, и мой взгляд упал на мирно дышащего раненого Джеремию. Перелом не исцелен: полузажившая кожа обтягивала торчащий обломок кости. Нога уже не срастется как надо.

– Перри, – коротко произнесла я.

Дейл и Нора молча потупили глаза.

– Бэк побежал за подмогой, – тихо сообщила она, как бы избегая жуткой правды.

Я оттолкнула Нору. Сердце упало и раздробилось в крошево при виде изувеченных останков моего любимого. Слезы хлынули дождем. Я задрожала, будто сама вот-вот расплетусь на волокна.

Поляна, вся в его кровавом фарше, походила на тошнотворную художественную панораму. Смутно вспомнилось, как я кричала. Горло и сейчас саднило.