Джихун направляется в душ, а я возвращаюсь к приготовлению кофе. Мне становится легче оттого, что он ведет себя как обычный человек. Я задерживаюсь у окна с чашкой в руке, прислушиваясь к шуму воды в ванной, и мысли порхают, как мотыльки, в голове. Они погибают один за другим, пока не остается только самый большой и сильный, с бледными крыльями, сотканными из электронных писем и докладных записок. Я не хочу работать. Не хочу браться за привычные субботние дела. Вместо этого меня переполняет необычное желание… ничего не делать. Нет, не так. Я готова заниматься чем угодно, лишь бы не открывать свой ноутбук.

Я тотчас одергиваю себя. Это не тот настрой, что мне сейчас нужен, поэтому я, пересилив себя, сажусь за стол и принимаюсь за работу. Джихун выходит из ванной, уткнувшись взглядом в телефон. Он в черных джинсах и свободной черной футболке, с босыми ногами и влажными после душа волосами.

– Что это? – Он показывает мне экран телефона с сообщением, которое я отправила ему прошлой ночью. Я не могла заснуть и, чтобы расслабиться, изучала некоторые маршруты путешествий, когда подумала о том, какие места в городе можно посоветовать Джихуну для ознакомления.

– Хана говорила, что ты не любишь толпы. Я отправила тебе список мест в окрестностях Торонто, где относительно тихо, так что при желании ты сможешь спокойно их исследовать.

– Потому что ты работаешь и хочешь, чтобы я убрался из квартиры? – Уголки его губ приподнимаются.

– Нет! Конечно, нет. – Хотя скорее да, но я в ужасе оттого, что мои намерения для этого человека как на ладони. Я не хочу прогонять Джихуна, но справедливости ради надо сказать, что и не жду с нетерпением его возвращения домой, когда пытаюсь работать. Каким бы тихим он ни был, его присутствие все же отвлекает.

– Это не проблема, Ари. Мне полезно подышать свежим воздухом.

Он молча просматривает сообщение, и я готова поколотить себя за бесцеремонность.

– Это всего лишь предложение, вдруг тебя заинтересует.

– Мне неловко выступать в роли оправдывающейся стороны. – Я не хотела навязываться.

Джихун качает головой с легкой улыбкой:

– Это очень мило с твоей стороны. Спасибо.

Он как-то странно смотрит на меня, и я не могу понять, что значит выражение его лица. Оно как будто грустно-задумчивое, но с чего бы ему так переживать из-за рекомендованных мною мест? Дать совет – это меньшее из того, что я могу сделать для него. Голос Ханы шепчет, что лучше бы составить парню компанию на часок-другой, но я не могу позволить себе такую роскошь. Я уже и так отстаю от рабочего графика и, поглядывая на свой ноутбук, чувствую, как от стресса подскакивает пульс.

Джихун уходит, и в квартире воцаряется тишина. Когда мой таймер срабатывает, показывая, что пришло время сделать перерыв, я достаю телефон, чтобы позвонить родителям.

– Привет, пап.

– Ариадна, рад тебя слышать. Как работа?

Я бросаю взгляд на папки, разбросанные по столу, с экспертизой для клиента, который никогда не помнит моего имени.

– Наверное, хорошо.

– Работай усердно. Тут твоя мама. – Он передает ей трубку, и я проверяю время. Разговор продолжительностью восемь секунд – в общем, как обычно.

На заднем фоне слышно, как мама отчитывает отца:

– Ты можешь хотя бы раз нормально поговорить с собственной дочерью?

– Мне нужно закончить в гараже. – Его голос затихает, когда отец уходит.

– Привет, мам.

– Привет, милая.

Некоторое время мы говорим о том, как белки выкапывают ее саженцы томатов. Потом мама спохватывается:

– Твоя сестра звонила мне на днях.

– Фиби? – спрашиваю, как будто у меня есть еще одна сестра кроме нее.

– Она вернулась в Канаду, живет в Монреале.

Я смеюсь:

– Как будто это надолго.

– Ари! – в голосе мамы звучат предупреждающие нотки, которые, впрочем, я успешно игнорирую.

– Ей станет скучно, и она уедет через месяц. Мы все это знаем.

Мама недовольно шикает на меня:

– Я бы хотела, чтобы вы, сестры, лучше ладили. Например, ты могла бы позвонить ей.

– Мы и так прекрасно ладим. К тому же Фиби не потрудилась дать мне свой новый номер. Я надеюсь, ты сказала ей те же слова, что говоришь мне.

Мама молчит, и я знаю, что она ничего не говорила Фиби. Меня бесит, когда она дает понять, будто только я одна должна делать всю работу, положенную хорошей сестре.

– Вы двое так похожи, – говорит мама.

Разговор о Фиби, как водится, портит общение, и я хочу положить трубку как можно скорее, пока мама не расстроилась окончательно.

– Что еще ты делаешь сегодня? – я стараюсь выдерживать нейтральный тон.

Три минуты спустя я отключаюсь и вскакиваю со стула. Фиби вернулась в страну, но ко мне это не имеет никакого отношения. Пусть она живет в Монреале, но это все равно что в Сан-Диего, Чиангмае ^[28] или Мехико. Она не думала обо мне ни в одном из этих городов или других мест, где побывала с тех пор, как уехала. Мне было тринадцать, когда она бросила школу и сбежала. Вот так, в одночасье, она исчезла из моей жизни, предпочтя заниматься более интересными вещами, чем те, что могла предложить ее скучная младшая сестра.

Выдыхая воздух слишком сильно, чтобы это походило на вздох, я устанавливаю таймер для очередного рабочего сеанса. У меня куча важных дел и задач, и мысли о Фиби не входят в их число.

5

В понедельник работа бесит сильнее, чем обычно. Выходя вечером из здания, я жадно глотаю воздух до тех пор, пока не начинает кружиться голова. На Бэй-стрит воздух по определению не может быть свежим, но все же здесь дышится легче, чем в офисе. В момент очередного вздоха приходит сообщение от Ханы. Всего одно слово:

Люди.

Этого достаточно. Работа Ханы как консультанта по корпоративному разнообразию предполагает беседы с людьми о том, почему не круто быть расистами, сексистами, гомофобами и попытки в вежливой форме убедить их не опускаться до такой крайности. Ее рабочие поездки представляют собой ядовитое сочетание физического и психологического изнурения.

Я: Ты в порядке?

Хана: Работа – отстой. В отеле кондиционер гонит арктический воздух. Мама увидела на моей страничке фотографию матча-латте ^[29] и говорит, что я слишком увлекаюсь фастфудом.

Я не удивлена, поскольку мама Ханы – это нечто. Попытки заставить Хану смотреть на себя собственными глазами, а не сквозь призму вечной критики со стороны матери, уверенной в том, что она помогает дочери и делает все для ее блага, – это непрекращающаяся душераздирающая вселенская битва.

Я стискиваю зубы и отправляю ответное сообщение:

Твоя еда – это твое дело.

Хана: Я знаю.

Мы перебрасываемся еще парой фраз о ненавистных вещах, после чего я отправляюсь домой. Джихун уже в своей комнате. Я не хочу стучаться к нему, но предпочла бы увидеть его в гостиной, чтобы не чувствовать себя такой одинокой в этот вечер. Я сижу на своей кровати, в голове пустота и в то же время сумятица. Я хочу что-то сделать, что угодно, но при этом ничего не хочу делать. Побеждает инерция.

Звонит мой телефон, и я бросаю взгляд на экран. Это мама, и я отклоняю звонок. Не хочу говорить о Фиби, а это единственная причина, по которой мама может звонить в такое время.

Минутой позже звонок повторяется. И снова мама.

Ладони покалывает. Она никогда не звонит так настойчиво. Я беру трубку.

– Мама?

Доносится какой-то судорожный всхлип:

– Ари? Милая?

Должно быть, дело плохо.

– Мам, все в порядке?

– Он… Все будет хорошо, это все, что тебе нужно знать. Я не хочу, чтобы ты волновалась. Ты меня слышишь?

Я слышу слова, но их трудно понять, как будто мой мозг отсеивает каждый второй слог, оставляя меня с оборванным сообщением. Осознание происходит очень медленно.

– Мама? Что случилось? Что-то с папой? – Я запинаюсь.

– Он в больнице. Мы в больнице.

– Мама!

– Он в порядке. Все в порядке. – Она успокаивает себя или меня? Первое страшнее. – У него был сердечный приступ, милая. Приехала скорая помощь. Он скоро поправится, я обещаю.

– В какой больнице?

– Тебе не нужно приезжать. Они сказали, что его выпишут через пару дней. Ему не нужна операция.

– Я спросила, в какой больнице.

Она вздыхает и сообщает мне, а потом добавляет:

– Я звонила твоей сестре.

Я улучаю момент, чтобы справиться со своей яростью из-за того, что она прежде позвонила Фиби, а не мне. Сейчас не время для этого.

– Хорошо.

Мы прощаемся, и я смотрю на свои дрожащие руки. У папы сердечный приступ. Он мог умереть. Что, если бы мамы не оказалось рядом, чтобы вызвать скорую? Что, если бы он был один?

Я даже не замечаю, что перешла в гостиную и стою посреди комнаты, пока Джихун не приоткрывает свою дверь.

Он тотчас оказывается передо мной, и я чувствую теплую тяжесть его рук на своих плечах.

– Ари, что случилось?

Я открываю рот, собираясь сказать, что ничего не случилось и со мной все в порядке, но вместо этого выкладываю правду:

– Мой папа болен. У него был сердечный приступ. Он в больнице.

Он прижимает меня к груди, позволяя уткнуться головой ему под подбородок, пока я шмыгаю носом. Я не то чтобы реву, но, похоже, просто не могу контролировать скорость своего дыхания и слезы, льющиеся из глаз. Джихун тихо шепчет что-то по-корейски, успокаивающе поглаживая меня по предплечьям. Он подводит меня к дивану и усаживает рядом с собой, беря меня за руку.

Ощущение уюта от его прикосновений борется во мне с чувством стыда за то, что я расплакалась перед человеком, по большому счету, посторонним. Я выдавливаю из себя смешок, пытаясь сохранить хоть немного достоинства.

– Извини, намочила тебе рубашку.

Я ожидаю, что Джихун воспользуется моим приглашением к обмену шутками, что станет первым шагом к выходу из неловкой ситуации, но он лишь внимательно смотрит на меня:

– Твоему отцу ничего не угрожает?

– Да, опасность миновала. – Мое дыхание поверхностное и неровное.

– А твоя мать? С ней все в порядке?

– Да, она с папой в больнице. – Я чувствую, как ко мне возвращаются силы. Родители в безопасности, и я цепляюсь за эту мысль.

Он удовлетворенно хмыкает и молча сидит рядом со мной, не ослабляя хватки, пока я то бездумно пялюсь на красные линии, пересекающие ковер на полу, то лихорадочно пытаюсь сообразить, что мне нужно делать.

Наконец я отстраняюсь от Джихуна и вытираю лицо.

– Мне нужно ехать в больницу.

Он кивает и отпускает меня.

Хотя мои мысли мечутся, тело словно приклеено к дивану. Ключи. Мне нужны мои ключи и мой бумажник. Надо ли мне переодеться? Вызвать такси? Нет, стоит поехать на своей машине. Но такси удобнее. Что мне взять с собой? Удостоверение личности? Все это так изматывает. Я чувствую, что мне нужно двигаться медленно, почти осторожно, как будто в спешке что-то во мне может сломаться, но из-за растерянности меня захлестывает противоположная потребность спешить.

Темные глаза Джихуна устремлены на меня.

– Ари? Что тебе нужно?

– Ничего, спасибо, – отвечаю я автоматически.

Он не принимает и этого намека отвалить в сторону.

– Скажи мне, что нужно, я помогу.

Чего я хочу, что мне нужно? Я хочу, чтобы этого не происходило, но это не обсуждается. Я хочу, чтобы Джихун ущипнул меня и сказал, что это все просто плохой сон.

Я не хочу оставаться одна, но не могу просить у него больше того, что он уже делает. Это несправедливо по отношению к парню, который все это время ясно давал понять, что не желает иметь со мной ничего общего.

– Я здесь, Ари. – На этот раз его рука поднимается к моему локтю. Я сминаю подушку свободной рукой, избегая его взгляда. Моя потребность в поддержке перевешивает неловкость от просьбы о помощи.

– Э-э. Поедешь со мной? В больницу?

Повисает минутное молчание, и я пускаюсь в извинения, смущенная тем, что проявила слабость. О чем я только думала? Я ведь могу сделать это сама. Мне не привыкать справляться со всем в одиночку.