– Он хочет, чтобы ты добилась успеха.

– Можно и так сказать. – У меня такое чувство, что я могла бы обмотаться гигантским красным флагом, чтобы предостеречь Джихуна, но он проигнорирует и этот знак, лишь бы докопаться до сути чего-то, что он считает важным.

Мы поворачиваем налево и попадаем в небольшой парк. Я бы никогда не отважилась пойти туда ночью одна, но с Джихуном чувствую себя в безопасности. Мы шагаем по ярко освещенной тропинке, пока она не упирается в березовую рощицу. На мгновение я останавливаюсь на развилке, прежде чем решаюсь идти напрямик.

– Мои родители хотят того же самого, – говорит он наконец. – Чтобы я добился успеха. Ты знаешь, что моя мать и мать Ханы – сестры?

– Знаю. Они похожи?

Он издает неопределенный звук, который я принимаю за согласие.

– Я вырос в Пусане, но еще подростком мечтал получить художественное образование в Сеуле. Мои родители были против этого. Они хотели, чтобы я остался в школе, а потом поступил бы на стабильную государственную службу, которая кормила бы меня всю оставшуюся жизнь.

– Ты живешь в Сеуле, так что, полагаю, проигнорировал их пожелания?

Джихун пинает камешек, попавшийся под ногу.

– Когда я уехал, было много драмы. Мать целый год отказывалась разговаривать со мной. Всякий раз, когда я звонил домой, отец говорил мне, как он разочарован моим выбором.

– Тем не менее ты стоял на своем.

– Да. – Джихун снимает кепку и проводит рукой по волосам. – Было тяжело, но я знал, чего хотел. Я завел друзей и с ними начал двигаться к мечте.

– Что теперь говорят твои родители?

Он рассмеялся.

– Я сделал карьеру для себя, но в моей сфере высокая текучесть кадров. Родители все еще думают, что мне следовало устроиться на государственную службу.

Это заставляет и меня рассмеяться.

– Ох уж эти родители.

– Ты сейчас ничего не можешь сделать для своего отца. Тебе не за что себя винить.

– И все же чувство вины не отпускает. – Время около одиннадцати, и теплая ночь в сочетании с отсутствием людей вокруг делает меня более открытой, чем обычно.

Джихун, чуть склонившись, прижимает плечо к моему.

– Сердца – странные штуковины. Они никогда не делают того, чего мы хотим. Никогда не выбирают легкий путь.

– Это да. Так давай избавимся от них, принеся в жертву богу правильных поступков.

Он морщит нос:

– Однако я бы предпочел иметь сердце со всеми его выкрутасами, а не жить бесчувственным болваном. А ты?

Я думаю о своем образце для подражания, Мередит, которая скорее умерла бы, чем показала эмоции. Прежде чем я успеваю ответить, мы выходим на оживленную улицу и смешиваемся с веселой толпой людей, прогуливающихся по барам.

Мы держим путь на восток, но меня отвлекает мой спутник, который теперь идет, уткнувшись взглядом в землю. Все, что я вижу, – это козырек его кепки. Его руки засунуты в карманы джинсов, что довольно рискованно, учитывая, насколько они узки, а плечи ссутулены, словно он пытается стать как можно меньше. В моем представлении именно так ведут себя участники программы защиты свидетелей.

– Все в порядке? – спрашиваю я.

– Что? – Он вскидывает голову и тотчас натыкается на забор, который частично перегораживает тротуар. Я изо всех сил стараюсь не смеяться, хотя выражение его лица, когда он настороженно оглядывает местность в поисках новых препятствий, позабавило бы любого.

– Ты как будто нервничаешь.

От этого заявления он напрягается еще больше.

– Я в порядке.

– Конечно.

Мы двигаемся дальше. Я абсолютно расслаблена, чего нельзя сказать о Джихуне. Интересно, Хана рассказала всю правду о причине его внезапного отъезда из Сеула? Может, дело вовсе не в разрыве отношений, а история куда более захватывающая: скажем, бегство от мафии с бриллиантами и кокаином, зашитыми в швах его облегающих джинсов?

Вот уж нелепость, Ари.

Но… он действительно появился внезапно. Очень внезапно.

– На днях я узнала самую странную вещь. В Лас-Вегасе есть музей мафии. – Я внимательно наблюдаю за ним, но он никак не реагирует на слово «мафия».

– В самом деле?

– Держу пари, что где-то найдется и музей джопока. Или триады, или якудзы^[31]. Словом, мафии всех мастей. – Я смакую, как конфетки, все известные мне названия организованной преступности.

Выражение его лица не меняется, разве что вспыхивает легкий интерес, когда Джихун останавливается у витрины с сырами ручной работы. Он бросает на меня заговорщический взгляд.

– А ты знала, что преступным миром Сеула заправляет один человек? Говорят, он слишком молод для теневого правителя, но весь город у него под каблуком. Он недавно исчез. В городе вспыхнули беспорядки, потому что бандитские группировки развязали междоусобную войну.

– Что? – Я пристально смотрю на него.

– Говорят, он остроумен и находчив. Хорошо одет. Обаятелен и красив, особенно с черными волосами.

– Очень смешно.

Я чувствую, что краснею, но тут он нарочито лукаво подмигивает мне, точь-в-точь как порочный сынок богатея, залезающий в свой «ламбо», что вызывает у меня дикий хохот. Он выглядит довольным собой.

– Мне всего лишь захотелось перемен.

Он принюхивается, когда мы проходим мимо фургона с буррито ^[32].

– Ты голоден? – спрашиваю я, чтобы сменить тему. – Мне нравится это место.

Он читает меню.

– Буррито с чана масала? ^[33] Буррито с куриными крылышками.

– Обещаю, что они хороши.

– Буррито с мороженым. – Джихун бросает на меня подозрительный взгляд. – Серьезно?

– Их лучше брать по пьяни, – признаю я. – Но, даже будучи трезвым, ты не пожалеешь, разрази меня гром.

Он вскидывает брови:

– Драматично для буррито. Ладно, заказывай ты для нас обоих. Я люблю сюрпризы.

Меня пробирает дрожь. Терпеть не могу сюрпризы.

Я заказываю два буррито на двоих: с тофу и пастой. Мы несем завернутые в фольгу лепешки к скамейке на углу. Уличный фонарь разбит, отчего обстановка в полумраке кажется интимной; люди, проходящие мимо по освещенному тротуару, становятся участниками шоу, а мы – зрителями.

В разговоре я по умолчанию использую канадский стандартный запрос о роде занятий.

– Хана не упомянула, чем ты зарабатываешь на жизнь.

Он колеблется.

– Я работаю в индустрии развлечений.

– Ага, так вот что ты имел в виду, когда говорил, что твои родители хотят для тебя чего-то более стабильного.

Он кивает, разглядывая мой буррито с пастой. Это равиоли с сыром и вегетарианские мини-фрикадельки в соусе суго, которые посыпают пармезаном перед тем, как завернуть в тортилью со шпинатом.

– Ну да, это сфера с довольно жесткой конкуренцией.

– Развлечения. Ты работаешь в К-драмах?

Он откусывает по кусочку.

– Неплохо, – удивленно произносит он. – Драмы – это не твое? Тебе же понравилась та, что мы смотрели.

– Хана их просто обожает, а я нахожу их слишком наигранными.

Джихун поднимает брови.

– И это говорит мне женщина, которая приняла меня за мафиози.

– Я никогда этого не говорила, но в свою защиту скажу, что ты везде носишь маску и кепку. Что я должна думать?

– Что я ценю хорошую защиту от солнца, – говорит он с серьезным выражением лица.

– Но сейчас ночь.

– Маска еще и согревает меня.

– Летом?

Он откашливается.

– Вернемся к твоей нелюбви к дорамам.

– У меня не так много свободного времени, а эпизоды в них длиною с полнометражный фильм. Это то, над чем ты работаешь?

Он отрицательно качает головой.

– Я – музыкальный продюсер и автор песен.

Интересно.

– Может, я знаю какие-то из твоих песен?

Джихун отводит взгляд.

– Насколько хорошо ты знаешь к-поп?

Я хмурюсь.

– Совсем не знаю, но мне нужно узнать больше для клиента. Ты слышал о группе под названием… – я на мгновение запинаюсь, пытаясь вспомнить. – Старри?

В его буррито с тофу входит майонез с васаби, о чем я забыла предупредить. Моя ошибка, потому что, когда Джихун откусывает, то почти сразу же резко вдыхает, а глаза слезятся. Он сказал, что любит сюрпризы, но я предполагаю, что это не включает химический ожог носовых пазух субстанцией на основе хрена. Я передаю ему салфетку.

– Извини, надо было предупредить тебя о васаби.

Джихун приходит в себя.

– Группа, о которой ты говоришь, называется StarLune.

– Да, точно. Говорят, они популярны. Тебе они нравятся?

Он выдерживает паузу.

– Ты никогда не слышала о StarLune?

– Пришлось столкнуться по работе, но вообще я мало слушаю музыку.

Его брови взлетают вверх:

– Ты не слушаешь музыку и не смотришь сериалы?

– Э-э, слушаю, но нечасто. Мне лучше работается в тишине. – Одна из помощниц в офисе вечно крутит подкасты об убийствах, и я понятия не имею, как ей удается сосредоточиться на работе.

Он качает головой:

– А как насчет графических романов? Вебтунов? ^[34]

– Нет.

– Видеоигры?

– Я тебя умоляю.

– Подкасты?

– Всемирная служба Би-би-си.

– Кинофильмы?

– Только если экшен со спецэффектами. Я не стану платить двадцать баксов за диалоги.

– Книги? – в его голосе звучит отчаяние.

Я бросаю на него суровый взгляд.

– Да, я читаю.

Джихун с облегчением прикрывает глаза.

– Я уж думал, нам придется забыть о дружбе.

Невежливо указывать на то, что мы знакомы всего лишь около десяти дней и едва ли ступили на территорию дружбы, так что я воздерживаюсь от ответной реплики.

– Я много работаю, – говорю я в свое оправдание. – Все эти развлечения требуют времени. Час телевизора вечером, игры на телефоне и кино в выходные? Допустим. Это составит шестнадцать часов в неделю. – Я сильна в цифрах. – Тридцать четыре полных дня в году случайного потребления контента. Это время контролирует развлекательная компания, а не я.

Мы заканчиваем с едой и прибираемся за собой.

– Ты не чувствуешь наслаждения от хороших историй? – спрашивает Джихун, когда мы снова трогаемся в путь.

– Я лишь хочу сказать, что слишком много бессмысленных вещей предназначено для того, чтобы, зацепив потребителя, компании могли продавать еще больше.

– Музыка и искусство несут смыслы и помогают людям проявить свою человечность.

Тонкая вертикальная морщинка возникает между бровями Джихуна. Я запоздало вспоминаю, что он зарабатывает на жизнь развлечениями.

– Я не имею в виду, что твоя работа бесполезна, – спешу заверить его.

– Спасибо тебе! – Он отвешивает мне легкий поклон. – Очень великодушно.

Я вздыхаю.

– Заслужила.

К моему облегчению, он смеется:

– Ты просто еще не нашла того, что тронуло бы твое сердце, Ари.

Снова звучит мое имя. Я никогда не думала, что так сильно нуждаюсь в этом, но каждый раз, когда он произносит мое имя этим вечером, на душе теплеет. Время уже переваливает за полночь, но никто из нас не предлагает идти домой. Как будто Джихун наконец решил, что я достаточно безопасна, чтобы, по крайней мере, вести со мной цивилизованный диалог. Даже более чем цивилизованный. Дружеский.