«Миша! У шефа видел твой рапорт и полностью разделяю твои чувства. Я тоже читал документы и видел фотографии. Но добро на ликвидацию никто тебе не даст. И не вздумай самостийничать! Провал операции „Черная сеть“ – это десятки тысяч новых адептов и тысячи новых каннибалов! Статистика, Миша! И посерьезней с той, на которую ты ссылаешься. Работай, Миша! Я тобой доволен! И генерал тоже. Хотя по рапорту твоему рвал и метал. Кричал, что ему не хватает по ТВ увидеть каннибала в обнимку с известным тебе ведущим, голосящими, что мы опять ущемляем их каннибальские права. Не глупи, Миша! Вместо эмоций сосредоточься на милицейских материалах. Ищи, Миша! Где-то должны быть трупы, а, значит, и конкретные привязки. Ты этот момент прохлопал. И вообще… Чтоб больше ни одного документа через мою голову, понял?»

Из разговора по закрытой связи.

О Славе Плятковском участковый отзывался негативно. Во-первых, военкомат задолбал, во-вторых, еще до военкомата, затрахала жалобами старуха-соседка. Музыка, мол, у Плятковских орет, жить ей мешает. А что тут поделаешь? Родители говорят: пусть лучше музыку дома слушает, чем портвейн в подвале пьет. Вон, говорят, у соседки тоже собачка тявкает, как оглашенная. Что ж ее, усыпить?

Онищенко участковому посочувствовал. И попросил адресок бабки-склочницы.

Через пятнадцать минут он уже сидел на белой табуретке, попивал чаек и вел светскую беседу с обиженной старушкой.

– А о мальчике соседском, Глафира Захаровна, что можете сказать? – вежливо осведомился Онищенко.– Хороший мальчик?

– Мальчик! – старуха фыркнула.– Охламон! Не здоровается никогда! Я его матери говорю, а она: такое поколение, Глафира Захаровна. А музыка эта, прости Господи! Орет так, что у бедненькой Фишеньки,– жирная моська, услыхав свое имя, тявкнула,– лапки дрожать начинают. Я уж и заявление писала, и к депутату ходила… – Старуха трубно высморкалась.– А почему вы спрашиваете? Доигрался обормот, да?

– Да,– кивнул Онищенко.– Только, Глафира Захаровна, вы уж никому, понимаете? Совсем никому, даже близким подругам.

Старуха кивнула. Онищенко знал: близких подруг у нее не было: уж больно характер склочный.

– У меня к вам просьба,– сказал он.– Когда парень появится, сразу звоните мне, вот рабочий, вот это домашний.

– Вы его арестуете? – с надеждой спросила старуха.

– Позже,– Онищенко понизил голос.– Мы имеем дело с преступной группировкой.

– Ох батюшки! – шепотом изумилась старуха.– Ну, я говорила его матери…

Еще с полчаса Онищенко слушал бабкины откровения и не без удовольствия поглощал чай с черничным вареньем. Затем откла-нялся.

В старухе он был уверен. Глаз не сомкнет, а Плятковского выследит. Позиция у нее – идеальная. Второй этаж, подходы к подъезду – как на ладони. Да и звук сквозь панельные стены проходит почти без помех. Особенно если приложить чашку с отбитым донышком, а чашка такая у Глафиры Захаровны имелась.

«Надо поставить участковому пузырь,– решил Онищенко.– Козырный кадр!»

– Вот! – с довольной улыбкой Дима положил перед Логутенковым результаты экспертизы.

– Погоди! – Игорь Геннадиевич с силой потер виски.

Только что он допрашивал крайне неприятную особу, причем проблема заключалась в том, что от показаний этой особы зависело, присядет ли компания насильников лет на восемь-десять или отделается незначительным наказанием за хулиганство.

– Это – по Суржину,– настаивал Дима.

Логутенков подвинул к себе бумагу. Из акта явствовало, что по результатам дактилоскопической экспертизы можно с уверенностью утверждать, что отпечатки пальцев на ноже (дело номер такой-то) идентичны отпечаткам на вещдоке за номером… по делу…

– Погоди,– Логутенков нахмурился.– Что еще за нож? Я помню это дело. Нет там никакого ножа! Он же потомственный карманник. Третья ходка. Причем тут сатанисты?

– Игорь Генадьич! – воскликнул Дима.– Да забудьте вы про этого щипача. Я просто не хотел возиться и пристегнул к нему запрос. А ножик этот…

Он вкратце выдал историю про автобусного меломана.

Логутенков сразу оживился:

– Ты его запомнил?

– Обижаете, гражданин начальник! Нападение на сотрудника прокуратуры! Два свидетеля…

– Нападение? – Логутенков прищурился.– Не смеши меня. Он что сделал? Ножик тебе показал. Законом не возбраняется. Скорее уж ты на него напал, друг мой!

– Что ж, дать ему себя пырнуть? – обиделся Жаров.

– Нет, конечно. Это я к тому, что мало-мальски грамотный адвокат обвинение твое разобьет к этакой матери за пару минут.

– Но у меня двое свидетелей!

– Свидетелей чего? Дедушка, который даже ножа не видел. И бабушка, которой ты наплел про карманника? Остынь. Сейчас пойдешь к художнику, я ему позвоню, и, в порядке личной услуги, составишь фоторобот. Заодно и попрактикуешься, стажер. Да не огорчайся ты так! Вот если бы он тебя порезал, тогда было бы скверно, а так все хорошо. Даже очень хорошо. Молодец! – Логутенков полез в стол, достал литровую бутылку коньяку, две стопки. Набулькал.– Заслужил! – сказал он.– Давай на ход ноги…

– А хороший коньячок! – отметил Жаров после второй стопки.– Откуда, Игорь Генадьич?

– Онищенко.

– А у него откуда?

– Ему крестник принес. Недавно освободившийся.

– Крестник?

– Мокрушник. Онищенко его брал два года назад, когда еще в «убойном» работал.

– Непредумышленное?

– Заказное.

– И через два года?!

– Через полтора.

– ?!

Логутенков засмеялся:

– Наивный ты, Димка, точно как я в молодости. Ты не напрягайся! Наше дело – сажать, а там… Обидно, конечно… – Логутенков налил по третьей, хотя собирался ограничиться двумя.– Ну, за правовое государство! Ты зажуй чем-нибудь, чтоб не пахло. Онищенко «конину» эту лично мне принес. Еще обидится, что на стажера трачу! – улыбнулся Логутенков.– Можешь его, кстати, про киллера расспросить, если хочешь. Ну давай еще, на посошок…

Глава шестнадцатая

– Коля, а куда это мы плывем? – спросил Велик.

– В священное место! Ты греби давай!

– Я руки стер! – захныкал Велик.

Тайное имя младшего служки из круга Николая было Велиазал. Подросток сам его придумал и очень им гордился, но к его обиде, все звали его Великом. Утешало, что Велик – все-таки лучше Пердушки. Пердушкой Велика окрестили в строительном колледже.

Этим утром Николай вызвонил парнишку с утра пораньше, и вместо колледжа Велик отправился за город. Сначала на электричке, потом – с резиновой лодкой на горбу, обливаясь потом и отмахиваясь от комаров,– часа два по лесу. Впереди бодро шагал Николай с поклажей раза в три полегче. Когда добрались до озера и сели в лодку, Велик вздохнул с облегчением. Но через полчаса понял, что идти было лучше.

– Приплыли,– обрадовал его Николай.– Вон островок!

Велик подогнал «резинку» к острову, разулся, соскочил в воду и вытащил ее на песок. Николай с важностью сошел на берег. Велик схватился за борт, чтобы затащить лодку повыше…

Удавка сдавила его шею. Велик захрипел, задергался, но Николай управлялся с петлей умело. Правда, на этот раз он не собирался давить до смерти. Спустя некоторое время Велик пришел в себя… Он был привязан к стволу дерева.

– Э! Колька, ты чё? – захрипел он помятым горлом.

Николай похлопал его по искусанной комарами щеке:

– Придется тебе, Велик, послужить Господину,– сказал он вполне дружелюбно, достал из рюкзака видеокамеру, закрепил напротив.

Велик въехал в происходящее и завопил. Вернее, засипел, как лопнувшая шина.

Николай не спеша разделся, затем вынул ритуальные принадлежности и перочинный нож. Перочинным ножом он срезал с Велика одежду – не дело использовать для такого ритуальный кинжал.

– Ты кричи,– посоветовал он Велику.– И тебе легче, и мне веселее.

Закончил Николай уже к вечеру. Развел костер, насадил на шампур кровоточащее сердце, расположил над углями. Пока жарилось, сволок в воду выпотрошенный труп, выполоскал, чтоб не пачкать лодку, отгреб на глубину, привязал к трупу камень и отправил рыбкам.

Вернувшись на берег, сжег в соседнем костре одежду, прибрался, уничтожая следы. Потом посолил и съел сердце, отметил: сыровато.

Переплыв озеро, лодку с собой брать не стал, спрятал в кустах: еще понадобится. Тем более идти придется быстро. Иначе не успеть на последнюю электричку.

Глава семнадцатая

Анкета была украшена орнаментом из горящих черепов, скопированных из хорошо известной Юре компьютерной игрушки. По углам ее располагались перевернутые пятиконечные звезды, с которых капала кровь. Центральная же часть ее была черной, а шрифт и просветы, которые следовало заполнить,– грязно-желтыми.

Первые вопросы были стандартными: Ф.И.О., год рождения, образование, адрес. С пометкой: «только для лидера группы».

Потом следовал пункт: Псевдоним.

Подумав немного, Юра записал: «Титан». Излишней скромностью он не страдал.

Далее следовали вопросы по темам: сексуальные и политические пристрастия; увлечения; какие книги по сатанизму анкетируемый читал, а какие желает прочесть; отношение к магии; действия, совершенные анкетируемым, которые, по его мнению, угодны Сатане; знание иностранных языков, компьютера; крещен ли анкетируемый. Имел ли посвящение какой-либо лжерелигии. Какие из требований сатанизма для анкетируемого неприемлемы.

И тому подобное.

Завершала список просьба отвечать на все вопросы, а если что-то непонятно, то просить разъяснения.

Юра, следуя пожеланию, отметился в каждом пункте. Правда, в большей части из них – лаконичным: «без комментариев».

Зато завершающая часть анкеты его очень развеселила, поскольку содержала следующий текст.

«Я, совершеннолетний и дееспособный гражданин России (Украины, Казахстана… нужное подчеркнуть), находясь в здравом уме и без всякого принуждения окончательно и бесповоротно отказываюсь от всех лжерелигий и отдаю свою духовную силу Сатане. Я заявляю: любое нарушение закона, которое я уже совершил или совершу в дальнейшем, является моим личным и частным делом и не имеет отношения к моей деятельности как адепта Сатаны и члена данной организации. Нарушение мною гражданского и уголовного законодательства является основанием для прекращения моего членства в данной организации. Я обязуюсь не иметь контактов со средствами массовой информации. Я предупрежден об ответственности за разглашение тайн организации. Я готов добровольно оказывать посильную материальную помощь адептам организации и ее лидеру. Я обязуюсь повышать свое магическое образование, изучать литературу по сатанизму, участвовать в ритуалах. Я заявляю, что в случае возникновения у меня физического или финансового ущерба я отказываюсь от предъявления каких-либо претензий к организации и полностью несу ответственность за совершенные действия и их последствия.

В остальном же и я, и организация адептов Сатаны остаемся полностью свободными по отношению друг к другу, можем в любой момент прервать наши отношения и никаких обязательств на себя не берем».

Любой человек, если он не законченный дебил, понимал, что обязательства здесь – только у подписавшегося.

С другой стороны, это же не христианская церковь, которая по определению заботится о своих прихожанах, а прямо противоположная по задачам тусовка. Значит, так и должно быть. Не хочешь, чтобы тебя кинули,– не хлопай ушами!

Поэтому Юра вместо собственной подписи написал готическими буквами: Титан.

Николай схавает. Матвеев чувствовал: лидер сатанистов желает заполучить Юру в свою команду больше, чем Юра – в нее вступить.

– Устал? – спросил Дефер.– То-то. Служить – не прислуживать.

Николай пластом лежал на укрытом алым пледом диванчике. В горле саднило, каждая мышца мучительно ныла. Да что там мышцы!

– Тяжело,– сказал Жрец, присаживаясь рядом. Его круглый порозовевший живот наискось пересекал бледный шрам с точечками снятых швов. Еще один шрам-вмятина украшал мясистое бедро слуги Сатаны.

«От пули?» – подумал Николай.

– Доволен? – спросил Жрец.

Николай кивнул. Впервые допущенный к Таинствам Третьего Круга, он был не просто доволен, он вопил бы от радости, если бы не пылающая огнем глотка.

– Я тоже доволен,– сказал Дефер.– Смотрел твою пленку. Хорошая работа. Зачтено. Но их только двое. С остальными не тяни, понял?

Николай еще раз кивнул.

– Ладно, отдыхай,– сказал Жрец.– Меня зовут.