О ее успехах отзывались лестно – стало быть, все это не просто глупое самомнение? В чем-то она и вправду талантлива? Изабелле нравилось думать о себе хорошо, и все же она скромничала: ей требовались доказательства со стороны.

Лорда Уорбертона убедили остаться в Гарденкорте и назавтра, а когда завтрашний день подошел к концу, он и сам решил отложить свой отъезд до утра. Лорд не раз заговаривал с Изабеллой, и та принимала его внимание благосклонно. Он нравился ей все сильнее – произвел большое впечатление и с самого начала, а уж к концу первого дня визита наша героиня едва удерживалась, чтобы не признать в нем романтического героя, пусть ему и недоставало трагической бледности. В первый вечер она удалилась в свою спальню с ощущением невероятного везения. Счастье было близко… Как же приятно состоять в знакомстве с двумя столь очаровательными людьми, говорила себе Изабелла, имея в виду кузена и его друга.

Следует отметить, что во время визита лорда Уорбертона произошел случай, едва не омрачивший прекрасное расположение духа мисс Арчер.

Мистер Тушетт удалился к себе в половине десятого, однако его супруга осталась в гостиной, раз уж там собралось общество. Посидев немногим менее часа, она поднялась из кресла и сообщила племяннице, что пора пожелать джентльменам спокойной ночи. Наша героиня к тому часу желания спать еще не испытывала, а вечер, по ее мнению, складывался весело. Как можно прерывать веселье в самом разгаре? Разумеется, Изабелла без задней мысли ответила:

– Мне точно следует удалиться, тетушка? Я бы посидела еще с полчасика.

– То есть я должна ожидать вас полчаса? Это невозможно, Изабелла.

– Да нет, зачем вам ждать? Ральф зажжет мне свечу на ночь, – беззаботно откликнулась девушка.

– Я готов зажечь вашу свечу, мисс Арчер, причем с огромным удовольствием, – воскликнул лорд Уорбертон. – Единственная просьба: давайте забудем о ней до полуночи.

Миссис Тушетт вперила в него взгляд своих пронзительных глаз, а затем обожгла их холодным отблеском племянницу:

– Вы не можете оставаться одна в обществе джентльменов. Вы… вы не в Олбани, дорогая.

– И очень жаль, – зардевшись, поднялась из своего кресла Изабелла.

– Маменька… – укоризненно пробормотал Ральф.

– О, миссис Тушетт! – одновременно с ним воскликнул Уорбертон.

– Не я была зачинателем устоев вашей страны, милорд! – веско произнесла миссис Тушетт. – Мне лишь следует им подчиняться.

– Разве я не могу остаться в гостиной с собственным кузеном? – осведомилась Изабелла.

– Не хотите ли вы сказать, что лорд Уорбертон – ваш кузен?

– М-м-м… вероятно, это мне следует первому отправится в постель, – заявил гость. – Наверное, на том наш спор и закончится.

– Что ж, раз иного выхода нет, я вполне могу бодрствовать и до полуночи, – вздохнула миссис Тушетт, вновь усаживаясь в кресло.

Ральф, пожав плечами, вручил Изабелле свечу. Он не спускал с кузины глаз. Противостояние оказалось в высшей степени интересным. Возможно, он ожидал вспышки страстей, однако ничего подобного не случилось. Девушка усмехнулась, кивком попрощалась с присутствующими и двинулась к лестнице в сопровождении тетушки. Ральф был зол на мать, хоть и признавал, что та всего лишь соблюдает общепринятые обычаи.

Дойдя до верхней площадки лестницы в полной тишине, две дамы на секунду остановились у спальни миссис Тушетт.

– Полагаю, вы раздосадованы моим вмешательством? – осведомилась тетушка.

Изабелла на миг задумалась.

– Вовсе нет. Правда, удивлена и даже озадачена. Неужто мне нельзя было остаться в гостиной?

– Ни в коем случае! Девушки из приличных домов Англии никогда подобного не допустят.

– О, прекрасно, что вы меня предупредили! Ведь и мысли на сей счет не закралось; не знай вы местных обычаев…

– Я всегда подам знак, – откликнулась тетушка, – ежели увижу, что вы невольно выходите за рамки приличий.

– Буду вам благодарна! Впрочем, не обещаю, что каждое ваше замечание сочту дельным.

– Ах, – вздохнула тетушка, – уж слишком у вас независимые взгляды…

– Да, пожалуй. И все же я должна знать, что в обществе считается приличным, а что – нет.

– Лишь для того, чтобы следовать своим путем?

– Для того, чтобы понимать, есть ли у меня выбор.

Глава VIII

Прослышав, что Изабелла не чужда романтики, лорд Уорбертон осмелился поделиться с ней надеждой: настанет день, когда юная леди захочет посетить его дом – старинный и весьма любопытный. Он даже заручился словом миссис Тушетт, пообещавшей привезти племянницу в Локли, а Ральф выразил желание сопровождать дам, ежели отец отпустит. Лорд заверил Изабеллу, что его сестры также нанесут визит в Гарденкорт. О сих особах наша героиня успела кое-что узнать, расспросив Уорбертона о семье, пока тот гостил в доме ее дяди. Коли уж в Изабелле пробудился интерес – вопросы сыпались из нее, словно из рога изобилия. Лорд, будучи любителем светских бесед, рассказал немало – о почивших родителях, о четырех сестрах и двух братьях, которые были людьми приятными и достойными, хоть и «не особенно умными». Мисс Арчер с ними еще познакомится, говорил он.

Один из братьев, лицо духовного сана, также жил в их семейной вотчине в Локли – весьма крупном приходе, и Уорбертон отозвался о нем как о замечательном человеке, хоть во мнениях с ним не мог сойтись ни по одному вопросу. Лорд поведал собеседнице о некоторых его воззрениях. Юная леди была с ними знакома, тем более их разделяла приличная часть человечества – а многие поддерживала и сама. Однако же Уорбертон убедил ее, что она тем самым совершает большую ошибку. Разделять подобные взгляды невозможно, настаивал он. Стоит Изабелле хорошенько поразмыслить – и она наверняка поймет: ничего разумного в них нет. Думала, и весьма крепко, отвечала наша героиня, однако лорд заявил: мисс Арчер – яркое подтверждение факта, частенько его поражавшего. По его определению, американцы, как ни странно, самые суеверные люди в мире, все до единого закоренелые тори и религиозные фанатики, консерваторы из консерваторов. Лишним доказательством тому являлись дядя и кузен мисс Арчер – философию они исповедовали совершенно средневековую. В подобных воззрениях англичанину и признаться неудобно. Мало того, посмеиваясь, продолжал его светлость, оба они еще и имеют дерзость прикидываться, что знают о насущных нуждах и опасностях, поджидающих бедную старую Англию, более него, родившегося в Соединенном Королевстве и даже владеющего, как ни стыдно это признавать, значительной его частью.

Выслушав рассуждения достойного джентльмена, Изабелла решила: пожалуй, Уорбертон особа хоть и благородная, но все же новой формации – реформатор и радикал, презирающий старинные порядки.

Второй брат лорда, человек военный, служил в Индии. Уор-бертон называл его необузданным и упрямым, ни на что не годным, кроме как делать долги, за которые расплачивался собеседник Изабеллы – такова уж привилегия старших братьев.

– Пожалуй, еще немного, и платить я откажусь, – вздохнул лорд. – Братец живет куда лучше меня, купается в неслыханной роскоши и полагает себя, в отличие от вашего покорного слуги, утонченным джентльменом. Я ведь, между прочим, последовательный радикал, а потому выступаю за равенство. Никакого преимущества младшим братьям!

Две его сестры – вторая и четвертая – были замужем. Одна из них устроилась вполне благополучно, вторая же – не бог весть. Супруг старшей, лорд Хэйкок, человек весьма достойный, увы, примкнул к самым убежденным тори. Сестра же, как и полагается приличным английским женам, даже превосходила его в закоснелом консерватизме. Младшая не так давно вышла за мелкого эсквайра из Норфолка, а уж нажила пятерых детей.

Эти и многие другие сведения лорд Уорбертон поведал своей юной американской слушательнице, стараясь как можно точнее раскрыть перед ней особенности английского уклада. Изабеллу забавляли его подробнейшие объяснения – вероятно, лорд делал скидку на ее невеликий жизненный опыт и даже недостаток воображения.

«Лорд полагает, что я недалеко ушла от варваров, – сказала она себе. – Думает, я в жизни не видела ложек с вилками». Наша героиня нарочно задавала вопросы бесхитростные и с удовольствием выслушивала серьезные ответы Уорбертона, а потом, заманив его в ловушку, заметила:

– Увы, вам не удалось увидеть меня в перьях и военной раскраске. Знай я, сколь добры вы к дикарям, непременно взяла бы с собой туземное одеяние!

Лорд Уорбертон немало путешествовал по Америке, знал о ней гораздо больше, нежели Изабелла, и со всей любезностью отвечал: Америка, дескать, самая очаровательная страна в мире, однако же, судя по его воспоминаниям, прибывающим в Англию американцам следует объяснять многое и многое.

– А я же дорого дал бы за такого проводника по Америке, как вы! Я там был немало озадачен и, можно сказать, обескуражен: любые объяснения лишь еще более сбивали с толку. Даже решил, что меня нарочно вводят в заблуждение – американцы в подобных фокусах сильны. Моим же объяснениям вы можете доверять вполне – уж я никаких ошибок не допущу.

Лорд и вправду отличался острым умом, хорошим образованием и знал обо всем на свете. Речи его были весьма занимательны, однако Изабелла видела: собеседник вовсе не стремится показать свою ученость. Располагая самыми широкими возможностями, он, как думала про себя наша героиня, мог претендовать на многое, однако не пытался воспользоваться своими преимуществами. Уорбертон пожинал лучшие плоды жизни, но богатство не повлияло на его чувство меры. В нем сочетались богатый (вероятно, без особых усилий доставшийся) опыт и скромность, более свойственная юноше. Смесь указанных качеств, подобная изысканному на вкус коктейлю, ничего, разумеется, не теряла от разбавлявших ее ноток внушающей доверие доброты.

– Мне ваш образец английского джентльмена понравился чрезвычайно, – сказала Изабелла Ральфу после отъезда лорда Уорбертона.

– Мне он тоже нравится, – ответил молодой человек. – Пожалуй, я его даже люблю, но в то же время жалею еще больше.

Изабелла взглянула на него с недоверием.

– Жалеете? По-моему, у лорда единственный недостаток – никаких поводов для жалости он не дает. У него есть все на свете, он знает все на свете, может на все на свете рассчитывать.

– Не совсем так. Обстоятельства Уорбертона оставляют желать лучшего, – настаивал Ральф.

– Вы не о здоровье, надеюсь?

– О нет. Лорд до отвращения крепок. Он достиг самого высокого положения, однако то и дело испытывает его на прочность. Совершенно не воспринимает себя серьезно.

– То есть он насмешничает над собой?

– Все много хуже. Уорбертон считает себя едва ли не обузой для общества, паразитирующей на его теле.

– Возможно, так оно и есть?

– Возможно… Хотя на самом деле я не думаю. А ежели вы правы – может ли в таком случае быть нечто более достойное жалости, чем разумная пиявка, подсаженная на питательную среду и причиняющая самой себе боль ощущением несправедливости собственного существования? Я на месте Уорбертона был бы спокоен и вальяжен, словно Будда. Он занимает положение в обществе, которому остается лишь завидовать. На нем лежит огромная ответственность, но и возможности его велики. Уважение, богатство, власть, само собой – участие в делах великой страны! А он запутался в себе, в значении своей власти и своего положения, да и во всем на свете. Уорбертон – жертва нашего века: перестал верить в себя, а других идеалов не придумал. Я порой пытаюсь ему объяснить очевидное (ведь на его месте знал бы точно, во что верить), он же в ответ обзывает меня религиозным фанатиком. По-моему, мой друг вполне серьезно почитает меня узколобым обывателем. Твердит, что я не понимаю времени, в котором живу. Между тем я разбираюсь в нем куда лучше Уорбертона, который не способен ни избавить себя от него, как досадную помеху, ни утвердиться в нем в качестве непременного элемента.

– Несчастным он все же не выглядит, – заметила Изабелла.