– Птица, ты как? – услышал он голос Ильи. Зрение приходило в норму, но у него все не получалось сбросить с себя остатки странного видения. Сна? Галлюцинации? Он даже не знал, что это было. Ему все казалось, что он падает, встать на ноги не выходило даже с помощью Ильи, который тут же бросился его поднимать с холодной ступеньки амфитеатра. Птицу тянуло вниз. Он почти чувствовал, как с него капает дождевая вода, слышал мерное кап, кап, кап. Он помотал головой в надежде стряхнуть навязчивый морок, но тот намертво осел в нем, утягивая за собой.

– Что случилось? – спросил Птица, поворачиваясь к Илье.

– Тот придурок залепил тебе в лицо. Синяк завтра будет грандиозный, я уже сейчас это вижу. Прости, я и не думал, что он тебе вмажет. Был уверен, что только побуллит, как обычно у нас с тобой бывает, – ответил Илья, виновато поджимая губы и все еще крепко держа Птицу за локоть.

– А куда он делся-то?

– Свалил, как только ты упал и потерял сознание. Ты как? – повторил свой вопрос Илья.

Птица неуверенно кивнул, дотронулся до скулы, и та тут же отозвалась резкой болью. Птица болезненно поморщился.

– Думаю, надо идти домой.

– Давай провожу, – предложил Илья. Голос его звучал растерянно, как у провинившегося школьника, который по глупости пропустил назначенную его другу стрелку за школой после уроков.

– Тогда до «Пятерочки» во дворе, зайду за чем-нибудь холодным. А там до дома и сам дойду.

– Договорились. Прости еще раз.

Птица отмахнулся. Он чувствовал, что когда-нибудь его длинный язык доведет до синяков, но уж точно не ожидал, что это произойдет сегодня.

Птица с Ильей молча шли по китайгородским улочкам. Засунув руки в карманы, они поднимались на один из холмов, на которых была построена Москва, дышали непривычно теплым апрельским воздухом. Глубоко внутри Птица вскользь порадовался, что не подвержен сезонным аллергиям на цветение, разогнавшим многих знакомых по тесным съемным однушкам в Чертанове и на «Южной».

«Если не трогать лицо, то вполне сносная весна», – подумал Птица, улыбнувшись. Об улыбке он тут же пожалел – наливающийся синяк был против, чтобы о нем так быстро забыли.

Справа от тротуара, во дворах, цвела черемуха – ее длинные ветви, обильно заросшие бутонами, клонились к прохожим. Птица бездумно проводил рукой по цветам над головой, пока шел мимо, пачкался в желтой пушистой пыльце, а белые лепестки, не удержавшись, падали ему прямо на волосы и оседали на плечах. Странный какой-то апрель, думал Птица. Не время для цветов. Мысли его перескакивали с темы на тему, не желая замедляться. Он совсем не злился на механика и был этому удивлен. Механик казался ему глубоко несчастным человеком, не способным направить свой гнев на что-то хорошее, и Птице было его жалко. Еще больше ему было жаль эсэмэмщицу Катю, о которой он совсем ничего не знал – только надеялся, что у нее все будет хорошо.

«Тебя в детстве головой уронили?» – пронеслись у него в голове слова механика. Птица прикрыл глаза, пытаясь отогнать навязчивые вопросы. «Ты че, приемный?» Да нет же, не приемный, думал он. Не приемный. Моя мама вот…

– Дошли, Птица, – окликнул его Илья, махнув головой в сторону мерцающего красным лого «Пятерочки». Поток мыслей застопорился.

– Спасибо, что проводил.

– Без проблем. Купи замороженную курицу, что ли, для синяка. Заодно будет что сожрать потом, – подмигнул Илья.

– Ага, – слабо улыбаясь, отозвался Птица. Илья похлопал его по плечу и пошел в сторону своего дома через дворы. Птица посмотрел ему вслед, дождался, пока широкая спина друга скроется за углом, глубоко вдохнул весенний воздух и пошел в магазин.

После душноватого воздуха, пылью оседающего в легких, холодильники в супермаркете обдали Птицу приятной прохладой. Он улыбнулся краем губ и с наслаждением выдохнул – его разбитая скула говорила ему спасибо за поход в магазин. Какое-то время он бездумно бродил по отделам, пропитывался освежающим воздухом, не искал ничего особенного. Ему нравилось ходить в супермаркеты: они казались местом без времени, в котором стрелки на круглых белых часах застыли и решительно не желали двигаться дальше. Телефон Птицы обычно отказывался ловить хоть какой-нибудь сигнал в местной «Пятерочке» у дома, и это еще больше замораживало время. Свет в магазине всегда был равномерно холодным, кассиры пробивали продукты, пиканье раздавалось через равные промежутки времени, и все это погружало Птицу в приятный транс.

Из мечтательной полудремы его выбила проходившая мимо женщина, случайно задев слишком тяжелой тележкой с неисправным передним колесиком. Тележка шаталась туда-сюда, наполненная продуктами, а колесико не выдерживало, сопротивлялось, цепляясь за сколотые плитки на полу.

– Ой, простите, пожалуйста, – пробормотала в его сторону женщина, поспешив на кассу. Птица посмотрел ей вслед. «Наверное, она очень устает на работе», – почему-то подумал он, окинув взглядом ее ссутуленную фигуру в изрядно помятом коричневом костюме, пучок с выпадающими из него унылыми седеющими прядями и сумку, ручки которой женщина нервно поправляла то и дело, пытаясь не дать ей упасть с плеча.

Наконец Птица вспомнил изначальную цель и отправился на поиски замороженной курицы. Идея Ильи и правда была неплоха, да и еды у Птицы дома почти не осталось. В холодильнике с заморозкой он взял первую попавшуюся тушку и пошел в сторону кассы, окидывая взглядом полки по сторонам. Шагая, он машинально прижимал к себе курицу, которая уже начинала подтаивать в его теплых руках. Рядом с йогуртами он вдруг замедлился. Этот отдел был его любимым, и он неоднократно рассказывал одногруппникам, что больше всего в продуктовых он любил холодильники, сверху донизу забитые йогуртами. «Вы ничего не понимаете! – говорил он, когда те начинали смеяться. – Столько разных йогуртов изобретается каждый месяц, что для них даже сделали целый отдел в магазинах! Я каждый раз выискиваю что-то новое. Вот вы пробовали тот, который с мармеладками? Гениальное изобретение человечества, я считаю». Да, разнообразные воздушные и не очень творожки были его страстью, правда, не все друзья разделяли эту одержимость.

Погрузившись в йогуртовые мечты и закусив губу, он открыл прозрачную дверцу холодильника, достал с полки глиняную баночку с округлыми боками и задумчиво принялся читать этикетку. Курица продолжала таять, капая конденсатом на его джинсы и кремовый плиточный пол.

– Как вам сюжет?

В мерном жужжании морозильников и длинных ламп на потолке голос рядом с Птицей прозвучал слишком громко. Он растерянно поднял глаза, все еще подпирая правым плечом дверцу холодильника и держа в руке йогурт. Он вынырнул из мелких букв на пластиковой баночке и сразу же почувствовал себя чересчур материальным. Курица в левой руке как будто разом отяжелела, и он ощутил, как холодные капли липко стекают по пальцам.

Напротив него стояла высокая девушка с короткими вьющимися волосами. Облокотившись на тележку с продуктами, она катала ее взад-вперед ногой в черной кроссовке и терпеливо ждала его ответа.

– Простите? – переспросил Птица, чувствуя себя полным дураком.

– Говорю, как вам сюжет йогурта? Вы так внимательно читали, будто это научная фантастика. – Она чуть приподняла брови. Птица еще секунду нахмуренно смотрел на девушку, не понимая, к чему она, а затем весь сразу всполошился, замотал головой, открывая и закрывая рот, как рыба, которая недоуменно пялится на рыбацкий крючок в воде и не может решить, это еда или уловка.

– Простите! – еще раз сказал он чуть громче прежнего. – Я… йогуртовый фанат, увлекся.

Он вцепился в баночку йогурта с кокосом – такого он еще не пробовал, – отошел от холодильника и придержал прозрачную дверцу, перехватив ее рукой. Соврать о своем фанатстве он не успел. Девушка улыбнулась ему, снисходительно поблагодарив. «Наверное, думает, что я социально – и не только социально – неприспособленный», – мелькнуло в голове у Птицы. Она выбирала между йогуртом с киви и творожком с малиной, задумчиво прикасаясь то к одной баночке, то к другой.

– Как человек с пи-эйч-ди по йогуртам, может, посоветуете, какой вкуснее? Никогда не могу быстро выбрать, – сказала она, повернув голову в сторону Птицы и внимательно разглядывая его сквозь стекло.

«Почему я все еще не ушел?» – обреченно думал Птица.

Он сконфузился, явственнее ощущая тающую курицу в руке, но все еще не находя в себе сил просто взять и уйти.

– С малиной. В этом йогурте киви на вкус не очень, – ответил он девушке, неловко улыбнувшись.

Она хмыкнула, уверенным жестом отставила в сторону йогурт с киви и потянулась закрыть холодильник, дверцу которого все еще придерживал Птица.

– Спасибо. Думаю, больше можно не держать, – подмигнула она ему. Птица отпустил дверь. – Хорошего вечера!

Она покатила тележку вдоль прохода, обернулась на Птицу и, улыбнувшись, кивнула ему. Над ее головой потрескивали длинные белые лампы. Птица хотел было помахать ей, уже поднял руку, но, в очередной раз забыв о злосчастной курице, упаковка которой явно была набита лишним и предательски быстро тающим льдом, перевел на нее взгляд и поджал губы. «Черт-те что, а не прощание», – думал он. «Предательница», – послал он мысленный сигнал курице. Та предсказуемо не ответила. С секунду поколебавшись, Птица все же решил обменять растаявшую курицу, с которой так долго бродил по «Пятерочке», на новую. «Ничего плохого я не делаю», – думал он, кладя несчастную тушку обратно в морозильник. С девушкой, присудившей ему докторскую степень по йогуртовому делу, Птица не встретился ни на кассе, ни на выходе из магазина.

У подъезда Птицу нагнал ливень. Едва он успел забежать под старый, рассыпающийся крошкой козырек, небо прогремело, налилось сливовой чернотой и обрушилось стеной дождя на московские дворы. Какое-то время Птица продолжал стоять под козырьком, вслушивался в барабанящие по нему капли, вглядывался в синие тучи и хмурился вместе с ними. Со вспышкой молнии ему показалось, что земля под его ногами проваливается, обращается в глубокую яму. Перед глазами все поплыло, а пчелиный улей между лопатками снова ожил и зажужжал. Он мотнул головой, побряцал по кнопкам домофона и нырнул в темную сырость подъезда. Весной все подъезды вдруг превращались в погруженные в темень и холод погребки, где так хорошо перевести дыхание после уличной духоты. Один пролет ступенек – и он уже оказался в квартире. Коридор в ней был длинным, будто безуспешно пытался компенсировать малюсенькие комнату и кухню, в которой и один человек с трудом мог развернуться.

Не включая свет и небрежно скинув кеды в коридоре, Птица прошел на кухню и запихнул курицу в морозилку, а баночку с кокосовым йогуртом – в холодильник. Надо подождать, пока курица подмерзнет, и можно будет приложить ее к своему многострадальному избитому лицу. Его еще никогда не били, даже в детстве он обычно… Что «обычно»?

Птица споткнулся об эту мысль, свел брови к переносице и, забравшись с ногами на табуретку, неудобно прислонился спиной к жестким ребрам батареи. По старому облупленному карнизу подоконника продолжал барабанить дождь. Птица в апрельских потемках крутился от мысли к мысли, а его сердце колотилось о грудную клетку. Он ни черта не понимал. Образы, казалось, терялись на полпути, странно блуждали между книжными стеллажами его памяти, а он, как ни старался, никак не мог прочитать ни одного названия на корешках вспоминательных книг. «Походу, механик мне неплохо вмазал», – мелькнула у него догадка. Пора было спасать лицо холодом, а гудящую голову – сном.