Сняв и сложив форму, я порылся в шкафу и надел Вовины вещи: брючки, да рубашонку, рукава которой подкатил, чтобы не мешались. Затем я тут же отправился на двор, к дровнику. Нашел там топор, который оказался тупым, как валенок.

Пришлось поискать в сарае точило, к счастью, нашлась почти свежая долька точильного круга. О него я и стал править топор.

– Вова, ты чего?! – Вышла на сходни бабушка. – Да хватит тебе! Давай я сама!

Бабушка кинулась ко мне, но я остановил женщину.

– Ба, успокойся ты. Иди отдохни пока.

– Да ты же квеленький! Простудишься! Сляжешь! Сейчас взмокнешь – тут же продует!

– Бабушка, – встал я с пенька. – Я стану квеленьким, как ты говоришь, если окончательно жиром заплыву. А тут неплохая тренировка получается. Физическая нагрузка. В этом и есть здоровье.

– Здоровье?! Да ты вспомни, что с твоим папкой случилось?! Много ли у него было здоровья? – Испугалась бабушка. – Также хочешь?! А, ну отдай топор!

Бабушка потянулась, чтобы вырвать топорище у меня из рук. Запричитала при этом:

– Это ж топор! Это ж дрова! Будешь колоть – поранишься!

– Бабушка, – убрал я топорище. – Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты, если так будешь к своему внуку относиться – абы что вырастишь. Напрочь бесполезного человечишку воспитаешь. Значит так. Давай с тобой спорить не будем. Я тебе помогу растопить печь и приготовить чего-нибудь питательного.

– Вова…

– Даже не спорь со мной. Не отговаривай. Это решено.

– Вова, что на тебя нашло, – испугалась она вновь.

Я вздохнул.

– Ба. Я же как лучше хочу. Хочу тебе помочь, чтобы ты лишний раз не уставала. Дрова колоть – неженское дело. Ну?

– Тебя как подменили, – проговорила она ошарашенно.

– Крепким, сильным мужчиной хочу вырасти. А блинчики, хоть и вкусные, но мало их для этого.

В бабушкиных глазах стояло настоящее изумление. Кажется, они до такой степени забаловали своего внука, до такой степени окружили его своей заботой, что он и на мальчишку-то перестал быть похожим. Видимо, с отцом что-то стало, раз некому было их с мамой вразумить. Очертить границы, где свою заботу надо поубавить. Ну ничего. Теперь мужчина в доме появился.

– Дед твой был крепким, – сказала она помолчав. – У него, после войны, медали за рукопашную были. В одиночку двоих фашистов мог уложить. Голыми руками.

– Я буду как дедушка, – сказал я и улыбнулся.

Бабушка вдруг тоже улыбнулась. Правда оказалась эта улыбка какой-то грустной. Бабушкины глаза заблестели.

Признаться, колка дров далась мне непросто. Устал я уже на четвертом полене. Тело мальчики буквально сопротивлялось всякой физической работе: мышцы ныли, ноги тряслись. Оно просто кричало мне: «Оставть ты это дело! Пойди отдохни!»

Тогда я взял волю в кулак и продолжал работать. Раз за разом раскалывал я все новые и новые поленья. Строгал щепки для розжига.

А еще я все думал о том, что случилось с отцом Владимира. Выходит… С моим отцом? Видимо, был он спортсмен, скорее всего, тяжелоотлет-любитель. А может, даже профессионал.

Да только исчез он из семьи. Умер? Погиб? Или может быть, просто ушел? И снова, спрашивать напрямую было нельзя. Ведь ни бабушка, ни мама точно не поймут меня в таком случае. Станут задавать вопросы, которые прибавят только новых проблем. Я решил погодить и позже выяснить все сам.

– Может, хоть масличка добавить? – Спросила бабушка, видя, как я уплетаю гречку, закусывая вареным яйцом.

– Ба, ты только не обижайся, – сказал я, отодвигаясь от стола, – вот оно, твое масличко.

С этими словами я похлопал себя по объемному животу.

– Ты что же, совсем теперь не будешь блинчики есть? – Спросила бабушка.

– Ну почему же не буду? Я люблю твои блинчики, – прислушиваясь к телу мальчишки, сказал я. – Только надо всего в меру.

А на часах, к слову, было уже шесть вечера. Я ждал, когда же домой вернется мама Вовы. Ждал, потому что у меня появилась идея, как же сделать так, чтобы она сама мне рассказала об отце мальчика. О его наградах и медалях. О том, что с ним стало, раз женщины так сильно оберегают своего ребенка.

– Спасибо, – вдруг сказала бабуля.

– За что?

– Да для меня же дрова колоть – это как пытка настоящая. Наколешься – так не разогнуться. Не ожидала я, Вова, что ты решишь мне помочь. И что… – Она замолчала, отвела взгляд. – Что проявишь характер. Я горжусь тобой.

– Спасибо, ба, – ответил я. – Обещаю, в будущем станешь гордиться еще больше.

Мама вернулась домой. Мы услышали это сразу. Калитка громко лязгнула о железный столб забора.

Она вошла в дом, поставила на полкухоньки полную авоську и свою сумку.

– Ну что? Вы уже обедаете? – Сказала мама Вовы.

Невысокая и полненькая, свои темные волосы она стригла в короткое аккуратное каре. Женщина носила красное, ниже колена платье с короткими рукавами, крупными пуговками и карманами на груди, украшенными темно-синей окантовкой.

– А что так скромненько? – Удивилась мама. – Гречка да яйца. Мам, ставь чайник. Я на ранке была. Купила пряников и сушек. Щас с майским медиком чаю попьем.

– Не захочет Вова твои сушки, – пожала плечами бабушка.

– Что за глупости? Он их любит, – ответила женщина, вешая сумку на гвоздик у дверей.

– Уже не любит.

– Как это? – Хмыкнула мама.

– Ма, – вмешался я. – А можно мне папины награды посмотреть?

Глава 4

Улыбчивая поначалу мама мальчика тут же переменилась в лице. Стала хмурой, как грозовая туча.

– Вот что ты там не видел, Володя? Тебе оно надо?

– Надо, – сказал я.

– Зачем?

– Мне интересно, мам. Мой папа занимался тяжелой атлетикой. Я хочу узнать об этом побольше.

Бабушка встревоженно посмотрела сначала на меня, потом на маму. Попыталась перевести разговор:

– А Вова мне готовить сегодня помогал. Еда у нас получилась не хитрая, зато Вова ее своими руками…

– Ты и так достаточно знаешь, – проговорила мама, проигнорировав слова бабушки. – Знаешь, что все эти тяжести до добра не доведут. Папу твоего не довели.

Мама разозлилась. Я буквально видел в ее взгляде, на миг ставшем каким-то отсутствующим, как пробегают в ее голове воспоминания. Воспоминания, которые точно кажутся ей совсем не приятными.

– А что? – Помечавшим тоном начала она, но тут же помягчела голосом. – Ты хочешь заняться каким-нибудь спортом? Вот, шахматы – хороший спорт. Мирный. Там железяки тягать не надо. И здоровье портить тоже не надо. Там мозги работают. Так что давай я с Федор Палычем поговорю, он тебя возьмет в свою секцию шахматистов.

– Не надо, мам, – покачал я головой спокойно. – Не надо мне в шахматисты.

– Ну… Хочешь в легкую атлетику? Футбол? Может быть, плаванье? Вот! Плаванье тоже отличный спорт! – Мама взяла авоську, засуетилась, выкладывая на кухонный стол продукты. – Давай сходим в спортшколу. Я поговорю с тренером и…

– Нет, мам, – снова покачал головой я. – Я хочу как отец. В тяжелую атлетику.

– Уай! – Крикнула бабушка, когда стекляшка молока выпала из маминых пальцев и разбилась в дребезги об пол.

Мама сначала застыла в ступоре, потом медленно опустилась на корточки. Дрожащими руками стала собирать осколки в быстрорастущей белой лужице.

Я тоже встал. Опустился рядом с ней, чтобы помочь.

– Не надо, – сказала она, – порежешься. Я сама.

Проигнорировав ее слова, я продолжил молча убирать битое стекло. Хотя реакция Вовиной мамы меня и удивила, я не выдал своих чувств. Стало ясно, что тяжелая атлетика ассоциируется в этой семье с каким-то несчастьем…

– Я же сказала! Порежешься! – Крикнула вдруг мама.

Я спокойно поднял на нее взгляд.

– Вова, ты что, забыл, что эти железяки с твоим отцом сделали?! Также хочешь, а? Хочешь, как он кончить?! Если б не поехал бы на те соревнования, если б по дороге не случилась с ним беда он бы…

Мама не закончила, утерла глаза тыльной стороной ладони.

Не скрою, мне бы хотелось прямо сейчас выспросить у женщины, что же конкретно стало с отцом мальчика. Однако я себя удержал. Видя ее состояние, я понимал, что сейчас давить нельзя. Не хотел бередить ее старые раны. Узнаю позже, сам.

– Давай я помогу тебе убраться, – вместо этого сказал я ровным тоном.

Я выбрал из разлитого молока самый большой осколок бутылки. Мама накрыла своей рукой мою маленькую кисть.

– Вова, разве ты не понимаешь? Я хочу тебе только хорошего. Хочешь заниматься спортом? Выбери что угодно другое. Хочешь, футбол. Хочешь, бег. Да хоть прыжки в длину. Любительский спорт всегда только в пользу идет. Но идти в большой…– Недоговорив, тяжело вздохнула. – Я понимаю, что ты любил папу. Что всегда хотел быть таким же сильным, как он. Но…

– На футболе можно сломать ногу, – мягко перебил я маму. – На плаванье захлебнуться. Метая ядро – порвать связки. В спорте есть риск, как и в любом деле. Даже самом любимом. Я запишусь в секцию тяжелой атлетики, мама. Потому что хочу этого. Хочу быть спортсменом. Хочу выбиться в большой спорт.

Мама посмотрела на меня со странной смесью непонимания и… гордости?

– Что с тобой, Вова? – спросила она, заглянув мне в глаза. – Когда ты так этим загорелся? Ведь еще недавно…

– Всегда горел, – сказал я с улыбкой. – Просто не говорил раньше. Ладно. Давай уберем весь этот беспорядок.

Мамины снова глаза заблестели. Она едва слышно всхлипнула. Казалось, Вовина мама хотела сказать мне еще что-то, но не решалась.

Когда в окно веранды застучали, мама вздрогнула.

– Нюра! – Раздался зычный высоковатый голос деда Фомки.

– Оу! – Отозвалась бабушка.

Старик появился в дверях кухни.

– Здрасте! Вся семья в сборе, а? – Дед Фомка показал в улыбке щербатый рот. – Че вы тут, молоко разлили? Ну ниче. Пускай это у вас на счастье будет.

– А что ты вернулся, деда? – Спросил я, подняв взгляд от склянок.

– Да представляешь, Вова, дотопал до дому и все думаю: чего я забыл? Будто бы чего-то мне не хватает. Ходил-ходил по двору, да потом и вспомнил! Удочки я у вас оставил!

Я бросил взгляд на чехол, который старик примостил за дверью.

– Не видали? – Спросил он.

– Видали, – ответил я. – Вон он, за дверью стоит.

– Ой! Да и правда! – Дед Фомка взял чехол, повесил на плечо, словно ружье. – Ну ладно, пойду я!

– Мож, останешься? – Поднялся я. – Мама сушек купила. И пряников. Давай чай пить.

Фомка пожал плечами, улыбнулся.

– Ну… И правда… – Мама, до этого момента старательно прятавшая блестящие глаза от старика, наконец подняла на него взгляд. – Оставайся, дядь Фома. На чай.

Старик весело разулыбался.

– Ну, раз хозяйка приглашает, так чего бы не остаться?

– Здрасьте!

– Здравствуйте.

– Здрасте, Вера Васильевна!

– Здравствуйте.

Ученики, один за одним вбегавшие в школьные двери, здоровались со стоящей на входе строгой женщиной. Женщина под пятьдесят, одетая в светлую блузку и черную юбку, внимательно наблюдала за тем, как школьники спешат на уроки.

Подражая окружающим, я прошел мимо нее и бросил: «Здравствуйте».

– Здравствуйте, – обратила она ко мне свое грубоватое лицо.

Школа номер девять располагалась в старинном четырехэтажном здании, красным своим фасадом смотревшим на широкий и не огороженный школьный двор.

Субботнее утро было прохладным, солнечным и приятным.

Видя, как детишки маленькими группками топают на занятия, мне просто невестилось, что я снова среди них. Все это: и школьный двор с железными турниками и лесенками, и задорный зов звонка, и веселый рокот детских голосов в школьных коридорах – пробуждало далекие и счастливые воспоминания. Будоражило тем, что я снова могу пережить это поистине беззаботное время. Время, в котором каждая проблема, каждый вызов, что вставал передо мной еще в детстве, с высоты прожитых лет, казались настоящими пустяками.