Листья зашумели громче. Совсем как в фильме ужасов. В одной из своих любимых историй Клер стала бы легкой добычей – декорации что надо. Она бросила взгляд на дверь в подвал, грязный и, конечно же, пустующий по ночам. Идеальное место, чтобы изнасиловать ее, задушить ее же шарфом и спрятать труп в одной из заброшенных секций. Пройдут недели, прежде чем ее найдут, тем более что зимой плоть разлагается медленно и вонь не насторожит соседей.

Она вздрогнула и поспешила открыть дверь подъезда универсальным ключом. За ней никто не следил. На парковке напротив действительно стояли машины, где мог бы подстерегать ее психопат, но он не успеет добежать, дверь захлопнется быстрее.

Несмотря на усталость, Клер не села в лифт, а поднялась пешком на третий этаж. Два поворота ключа – и она наконец дома, в безопасности.

Мухтар поздоровался с хозяйкой, потерся ухом о ее ногу и хрипловато мявкнул. Из-за этого хрипа казалось, будто он вечно болен. Ничего удивительного: разве может повезти коту с таким имечком. Идиотская затея Тьерри – дать ему собачью кличку. По этой логике, если бы у них был ребенок – когда у нас появится ребенок, тут же поправила себя Клер, – Тьерри непременно захотел бы дать ему имя противоположного пола. Вечный дух противоречия. Он верит, что таким способом держит мир в боевой готовности, не дает закостенеть в рутине быстротекущих дней.

Квартира была захламлена до самого коридора. Ее коллекция DVD и книги Тьерри все чаще заставляли думать о переезде. В домик с садом. Побольше. Подороже.

Раздевшись, она написала Тьерри и попросила сообщить, когда он вернется в свой гостиничный номер. Клер не ревновала и не собиралась придумывать всякие глупости о своем мужчине, но подкасты и мрачные истории сделали ее немного параноиком. Надо убедиться, что он в безопасности. Такой у них был ритуал, когда Тьерри отсутствовал.

Но сегодня Клер так устала, что могла и не дождаться ответа. Она приняла обжигающий душ, затем надела любимую ночную рубашку, самую уютную, а значит, самую некрасивую – хорошо иногда спать одной, не нужно об этом переживать. Мухтар уже мурлыкал и трогал лапой одеяло в мечтах о грядущем удовольствии.

– Ладно, старый развратник, иди сюда! – позвала Клер, устраиваясь поудобнее.

Кот тут же свернулся клубком прямо на ней – ничего, потерпим, это ненадолго.

Клер хотела включить телевизор, но сама мысль о том, что придется путаться в пультах от приставки, колонок, плоского экрана, всей этой ерунды, заставила ее передумать. Лучше посидеть в смартфоне четверть часа. Когда веки стали тяжелее, чем Мухтар на животе, она написала Тьерри, что засыпает, и выключила свет.

Одиннадцать секунд спустя она спала.

* * *

Ее разбудил инстинкт.

Любовный инстинкт. Когда ощущение на кончике стопы покинуло глубины подсознания, вторглось в сознание и пробудило мысли более сильные, чем сон, Клер всплыла на поверхность. Медленно.

Жар… нога… кожа…

Тьерри здесь, с ней, в постели. Ее ступни касаются его лодыжки. Еще один их ритуал: не терять контакта ночью, пусть через кончики пальцев, лишь бы оставаться неразлучными.

Тьерри все-таки вернулся. Он редко менял планы в последний момент, в этом ее будущий муж скорее предсказуем, но она всегда рада приятному сюрпризу.

Клер готова была снова погрузиться в сон, она чувствовала, что заснет крепко, если немедленно закроет глаза, но ей захотелось повернуться и обнять своего мужчину, прижаться, чтобы почувствовать его всем телом, пусть даже это будет стоить ей ночного покоя.

Слишком поздно, я уже не сплю.

Она ощущала себя разбитой. Который час?

Непроизвольно, понимая, что, если не узнает время сейчас, будет думать только об этом и все равно сдастся, Клер потянулась к мобильнику, лежавшему на прикроватной тумбочке. Почти два ночи. Она не так давно легла…

Тем временем пришел ответ от Тьерри. Какой смысл читать, если он спит рядом? Но любопытство или зависимость от смартфона победили – Клер прочла сообщение. Тьерри написал, что благополучно вернулся в свой номер и желает ей спокойной но…

Сон тут же слетел с нее, и Клер уставилась на экран: время отправки сообщения – 01:12.

Невозможно. Тьерри не мог быть там меньше часа назад, а сейчас в их постели…

По телу пробежала дрожь. Нет. Нет… только не это…

Она почувствовала, как за спиной медленно поднимается тот, другой.

Клер судорожно сглотнула, не смея обернуться, охваченная парализующим холодом. Реальность медленно надвигалась, накрывая ледяной пеленой ужаса.

В мозгу роились вопросы без ответов. Если рядом не Тьерри, то кто? Ни у кого больше ключей нет!

Она услышала влажный звук и сразу узнала его. Так размыкаются губы, так растягивается рот.

Другой теперь сидит позади нее, и… он…

ОН УЛЫБАЕТСЯ!

Клер содрогнулась. Нужно было действовать, вызвать полицию или швырнуть в лицо злоумышленнику первое, что попадется под руку, но она не могла. Она так долго воображала всякие ужасы, представляла свою реакцию, а теперь от страха впала в ступор. Другой склонился над ней, и Клер почувствовала запах его тела. Голого тела. Нет, это не Тьерри. От тухлого, почти животного запаха пота ее затошнило. Мозг подал сигнал. Хочешь выжить? Действуй сейчас, или умрешь.

Она приподнялась на локте, чтобы спрыгнуть с кровати, но Другой бросился на нее и придавил всем телом. Отточенным движением зажал ей рот потной ладонью, заставив молчать. С ужасающей ловкостью, словно у него были дополнительные руки, он стиснул ее в удушающих объятиях, не оставив шанса на спасение.

В отсвете мобильника Клер различила верхнюю часть лица напавшего. Она увидела его черные глаза, бездонные, как пропасти. Безжизненные. Такие же, как у акулы-людоеда на охоте. Глаза машины для убийства.

Экран телефона внезапно погас, и Клер свернулась калачиком внутри себя. Как можно глубже.

Слизистые оболочки хищника причмокнули и растянулись с влажным хлюпаньем.

Клер хотелось завыть, истечь кровью, разодрать себе горло, взмолиться о фантастическом болезненном спасении, чтобы отогнать геенну огненную. Но из сдавленной груди не вырвалось ни звука.

Вместо этого ее скрутил жуткий спазм, грудь обожгла влажная боль, плоть лопнула, изойдя кровью.

Акула укусила жертву. Клер знала, что будет дальше. Бежать поздно. Хищник утащит ее в бездну, и она там умрет. А потом он спокойно сожрет ее в безмолвии преисподней. Она бессильна остановить его.

Еще живая, но уже мертвая.

1

Восходящая луна освещала мангровые заросли, и их переплетенные тени дрожали под теплым ветром раннего вечера.

Людивина перекатывала во рту кусочек кэроба, то и дело сглатывая слюну.

Заслуженный отпуск вдали от буйного мегаполиса был необходимой передышкой перед большими переменами в жизни лейтенанта Ванкер. Но даже на отдыхе следователь остается следователем, и ее навязчивые мысли медленно варились внутри, словно подогревая очищающее откровение.

Молодая женщина смотрела на мангровое дерево, растущее перед террасой на сваях. Ее завораживала сеть корней, которая держала ствол над черной водой, словно множество паучьих лапок в ночи.

Растительный монстр, подумала она. Бесстрастно караулит свою жертву, готовый запустить в нее когти, только та шевельнется.

О монстрах Людивина знала очень много. Обо всех видах. От самых отвратительных до тех, чья улыбка усыпляет подозрения, самых опасных. Она препарировала их, изучала их шрамы, многочисленных свидетелей страшных ран, в большинстве своем полученных в детстве. Чудовищами не рождаются, ими становятся. Жестокость – вирус человечества, очень заразный, особенно для формирующейся психики. Жестокость разрушает, чтобы укорениться, и наносит непоправимый ущерб. Уничтожает и подменяет собой, словно компьютерная программа – бездушно, без колебаний, неумолимо. Понятно, что бесчеловечное обращение искажает сущность жертвы, соскабливает хрупкую оболочку с податливой материи, подлечивает, вычищает ее и заменяет пустоту тем, чем является: бесчеловечностью. Монстры рождаются в детстве.

Однако на этот счет у Людивины имелись сомнения. Как быть с отпетыми извращенцами, которых не мучили в детстве? Разве не бывает демонов, которые с ранних лет ведут себя странно, а то и с явными отклонениями? Да, с несколькими она даже имела дело. Может показаться, что Зло родилось вместе с ними, сплавилось с кожей, с каждой мышцей, каждой костью, каждым участком растущей коры головного мозга… Редкий случай, но так бывает, что приводит еще к одной гипотезе. Ведь жестокость должна откуда-то появиться, чтобы начать передаваться.

Людивина не могла оторвать взгляд от корней мангрового дерева и спрятанных под ними черных пещер. Может, в мире кроются первозданные пороки? Остатки первобытных аномалий или некое изначальное зло, чьи миазмы продолжают отравлять людей с большим или меньшим успехом?

Она встала и выплюнула кэроб в зеркало тьмы. Из воды взметнулось какое-то существо, проглотило его и исчезло, мягко плеснув волной.

Вот что мы такое.

Она смотрела на зелень вокруг своего роскошного бунгало из досок и соломы, которое светилось в темноте. Природа стрекотала, пульсировала, клохтала, не думая о человеке: пусть живет как хочет, важен лишь тот день, когда он превратится в потенциальный корм, когда его настигнет смерть.

Людивину одолевали сомнения. Готова ли она к очередному переводу? Сумеет ли оставить позади годы, проведенные в парижском отделе расследований, где занималась чрезвычайными случаями? Будет трудно отвыкать от людей, служивших с ней бок о бок.

Она тихонько покачала головой и ухмыльнулась.

Дело не в том, что я бросаю нерешенную проблему. Просто не знаю, готова ли к тому, что меня ждет, не совершаю ли ошибки…

Она так часто размышляла о природе зла, а теперь собралась нырнуть в сердце реактора, к чудовищам. В пасть чудовищ.

В департамент поведенческих наук, ДПН – к профайлерам, как журналисты называют его сотрудников.

Людивину перевели туда по рекомендации генерала, который возглавлял уголовный центр национальной жандармерии. Официально назначение еще не состоялось, но подвиги в ПО, парижском отделе расследований, давали ей некоторую свободу. Вступление в должность произойдет через несколько месяцев, за это время нужно оформить документы и проститься со своими.

Настоящей же проблемой был Ницше. И это его знаменитое рассуждение о бессилии разума перед лицом разрушения: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя»^[4]. Людивина знала его наизусть. Она испытала это на практике, на собственной шкуре. Пережила тяжелые травмы. Некоторые – совсем недавно. Тяжелые настолько, что она замкнулась в себе, защищаясь, отсекла все эмоции, решила стать военной машиной, мастером рукопашного боя, элитным стрелком, бегать марафоны, отмахнувшись от ран и от жизни, бурлящей под ними. Броня постепенно трескалась, и ей хватило эмоционального интеллекта, чтобы смириться со своими недостатками и даже подкармливать их, надеясь пробудить ту женщину, которой она была, со своими сомнениями, страхами – если не ужасами, – со всем, что делало ее человеком.

Сумеет ли она теперь, зная свои слабости, свои зияющие раны, противостоять высшим хищникам, которые жаждут отыскать их и пролезть внутрь?

У меня есть сила, чтобы защитить себя, потому что я знаю свои пределы. И потому что я видела монстров слишком близко.

И это еще слабо сказано. Но она выздоравливала.

И потом, черт возьми, не все преступники – потенциальные Ганнибалы Лектеры! Пора перестать их мифологизировать, большинство просто неудачники, больные люди с низким интеллектом…

Однако есть и гораздо более опасные. Людивина с такими общалась. Да, я знаю, что меня ждет, и могу с этим справиться.