5

Небольшая комната для совещаний следователей ДПН была заставлена стеллажами с досье и специализированными книгами, названия которых могли бы напугать простого смертного.

Овальный стол и полдюжины стульев служили рабочими местами. Торранс пригласила Людивину сесть, открыла большой шкаф и спросила:

– Вам не передали сообщение? Я предупредила, чтобы вы захватили вещи на несколько дней.

– Э-э… Нет.

Торранс посмотрела на бедра Людивины:

– У нас вроде один размер… У меня всегда есть запас, я дам вам трусы и футболку, а зубную щетку и дезодорант купим на месте. Правило номер один в ДПН: всегда держите наготове тревожный чемоданчик.

Она достала кожаную спортивную сумку, сложила туда одежду, села и придвинула к себе картонную папку. Людивина успела прочесть слово, написанное черным маркером через всю обложку: «Харон».

Единственное окно в комнате находилось за спиной Торранс, и ее подсвечивал странный белый ореол.

– У меня меньше часа, чтобы ввести вас в курс дела, потом прилетит вертолет и заберет нас.

– Вертолет? Все настолько запущенно? – нахмурилась Людивина.

– Мы должны действовать быстро. Это расследование наделает шуму в прессе, так что нужно успеть получить хотя бы часть ответов.

– Куда полетим?

– На восток, к Мюлузу, где старая шахта. Ее закрыли под руководством бюро геологических и горных исследований, как и большинство из них за прошедшие десятилетия.

– Ее затопили? Я читала, что старые шахты заполняли водой.

– Нет, эту завалили бетонными плитами. Со временем местный молодняк обнаружил несколько входов и устроил там притон. Особенность шахты «Фулхайм» в том, что ее никогда не засыпали, только блокировали входы. Тела обнаружили в помещении, где когда-то хранилось оборудование, глубина там всего двадцать метров.

– Тела? – переспросила Людивина.

Торранс откинулась на спинку стула и серьезно посмотрела на новенькую:

– В этом-то и проблема.

– Много?

– На данный момент семнадцать. И раскопки не закончились.

Людивина не смогла скрыть удивления. О таком массовом захоронении во Франции ей до сих пор слышать не приходилось. В голове крутилась тысяча вопросов.

– Раз этим делом занимается ДПН, там ведь не забытые трупы шахтеров?

– Верно. На первый взгляд только женщины. Если судить по одежде, они там где-то с восьмидесятых годов.

– И более свежих нет?

– Пока нет.

Нераскрытое старое дело. Удивительно.

– Когда закрыли шахту?

– В 1974-м. Тела, само собой, сбросили позже.

– А обнаружили… Когда именно?

– Два дня назад неподалеку прогуливался фотограф. Он заметил, что появился новый проход, и решил полюбопытствовать… Не пожалел.

Торранс взяла папку и достала страницу, чтобы процитировать точно.

– Он позвонил семнадцатого, вызвали бригаду из Энсисхайма, коллеги приехали, взглянули и сразу вернулись, чтобы доложить начальству. Сотрудники страсбургского отдела расследований прибыли, чтобы взять дело в свои руки, но, учитывая масштаб, его передали нам и главному управлению национальной жандармерии. На данный момент в СМИ полное молчание, никто не в курсе, мы делаем все, чтобы не допустить утечки. Но шума на месте не избежать, так что новости вот-вот вырвутся на свободу.

Людивина лихорадочно анализировала данные. Семнадцать жертв. Невероятно. Она колебалась между двумя вариантами. Столько смертей в одном месте в первую очередь наводили на мысль о секте вроде «Ордена Солнечного Храма», о коллективном самоубийстве. Но среди жертв не было мужчин, что ставило ее в тупик.

– Тела лежали в определенной позе?

– Нет. Эксперты уже на месте, чтобы взять побольше образцов и при этом поменьше наследить. Вы все увидите, когда приедем.

– Причины смерти ясны?

Торранс внимательно посмотрела на Людивину. Ум в ее глазах сиял, словно лазерный луч, способный проникнуть сквозь кожу до самой души. И на лице ее появилась улыбка. Сама того не замечая, Людивина не стала ждать информацию, а принялась задавать вопросы. Проактивная позиция. Новой шефине это явно понравилось.

– Многое указывает на то, что это были насильственные смерти, но полные данные получим, когда судмедэксперты извлекут и изучат останки.

– У них были при себе документы?

– Пока эксперты-криминалисты ничего не нашли, но они работают осторожно, не перемещая тела, так что ждем сюрпризов.

Скопление тел – это подсказка, подумала Людивина. Только женщины, скорее всего убитые, спрятаны от посторонних глаз, чтобы никто их не опознал… Это не братская могила, а зал трофеев.

Серийный убийца.

– Вас это напрягает? – спросила Торранс.

– Нет, я… семнадцать жертв, все женщины, в одном месте… Вопрос, умерли они все сразу или были убиты в разное время. Это все меняет.

Торранс кивнула, внезапно посерьезнев:

– Понимаю, к чему вы клоните. Но давайте не будем спешить, у нас еще много работы по сбору улик и доказательств, прежде чем мы сможем сделать первые выводы.

Она права, ты торопишься.

Торранс продолжила:

– НИИ криминалистики отправил на место мобильную лабораторию, она должна была уже прибыть. Возьмут образцы ДНК, чтобы получить первые экспресс-результаты.

Людивина видела эту мобильную лабораторию, шедевр под названием ЛАБДНК: фургон, готовый к работе и оборудованный по последнему слову техники. Среди них и GendSAG^[6], гордость института, революционный метод, разработанный в самой жандармерии, который позволял провести генетический анализ менее чем за два часа и стоил дешевле традиционных методов, которые требовали в три-четыре раза больше времени. Мобильная лаборатория не раз доказывала свою эффективность – например, на месте крушения самолета компании Germanwings и во время терактов.

Торранс продолжила излагать факты:

– Приоритет расследования – опознание тел. Нам придется установить подробную виктимологию, попытаться понять, что случилось, хотя прошло три или четыре десятилетия, а в идеале составить психологический профиль преступника. Или преступников. Мы будем поддерживать расследование, выдвигать правдоподобные и обоснованные гипотезы, чтобы помочь коллегам на передовой.

– Миссия ДПН, – кивнула Людивина, желая показать, что знает, куда попала.

Громкий гул прервал беседу: над зданием появился вертолет жандармерии и пролетел мимо окна. Рев винтов отдавался эхом, когда вертолет разворачивался и садился под немыслимым углом на поле стадиона за комплексом из оцинкованного металла.

– Наше такси прибыло, – объявила Торранс, подхватывая сумку. – И последнее, касательно общих выводов: среди тел мы нашли кучу разложившихся птиц. Без голов.

– Птиц? А где головы?

Снаружи стрекотали лопасти вертолета; полозья коснулись травы.

Торранс поморщилась:

– Их нет.

Красота, подумала Людивина. Мощный старт для новичка. И в голове у нее почему-то возникла нелепая идея.

Головы сожрал огромный злой волк.

6

Внизу проносилась жизнь.

Маленькая, далекая, на такой скорости почти размытая.

Все эти дома, сады, асфальтированные улицы, по которым катятся разноцветные автомобили…

Эта картина скользила перед глазами Людивины в иллюминаторе вертолета, взмывшего в серое небо. Все эти жизни сплетены в огромную сеть по всей Франции. Каждый занят своим делом, своей судьбой. Никто не замечает над головой машину, которая рассекает воздух наклоненным носом, в которой пассажиры постепенно проникаются смертью и ужасом, готовятся к зрелищу, что скоро предстанет перед глазами и навсегда отпечатается в душе.

Это мой выбор. Я этого хотела. Я не имею права никого винить. Я сама навязываю это себе.

Перед погружением в насилие легко вырабатывается рефлекс поиска виноватых в том, что ей причинят вред, что жестокость ее задушит, что с каждым преступлением ее невинность понемногу разрушается. Истина проста: Людивина сама искала эту боль. Ее мотивация была важнее цены за каждый такой эпизод. И дело было не в полезности, не в глубинном чувстве справедливости, не в стремлении помочь, восстановить равновесие и, уж конечно, не в жажде власти – нет, ее гнало вперед другое.

Приблизиться к пределу собственных возможностей. Пройтись по краю человеческого. Подобраться к монстрам, к их миру. Теперь Людивина ясно это осознавала. В ту ночь в мангровых зарослях пришло понимание: она все делает для себя. Чтобы понять, насколько сильно хочет жить. Далеко ли заманит ее смерть. Так ли уж она ненавидит свои слабости? Хочу увидеть их в действии.

Шлем приглушал рев турбин и винтов, и вдруг сверху донесся механический голос Люси Торранс:

– Это ваш первый полет на вертолете?

Людивина покачала головой:

– Мой первый парень ими увлекался, хотел стать инструктором, и я удостоилась нескольких прогулок!

Микрофоны и потрескивание на заднем плане создавали иллюзию отстраненности, но Людивина решилась быть откровенной:

– А потом узнала, что он изменял мне налево и направо!

– Вот козел!

– Второй оказался таким же. Я долго думала, что проблема во мне. Что судьба нечестно играет.

Торранс, кивнув на пилота, подняла руку и повернула рычажок общей связи, чтобы никто не слышал продолжения разговора. Людивина развеселилась и пожала плечами. Она не понимала, с чего у нее вдруг развязался язык, – наверное, хотелось побыстрее сломать лед. В ближайшие годы им с Торранс предстоит провести вместе много времени, и эта странная откровенность сейчас, когда они спешили заточить себя под землей среди гниющих трупов, – шанс сблизиться. Придется помогать друг другу. Надо успеть познакомиться получше.

– Надеюсь, вы не отказались от идеи замужества? – спросила Торранс.

– Нет, напротив. Я упрямая. Как-то завела двух любовников одновременно!

Торранс улыбнулась открыто и дружелюбно, что очень ей шло. Куда больше, чем взгляд охотницы.

– А вы? – спросила Людивина. – Замужем?

Люси показала левую руку, украшенную солитером и обручальным кольцом.

– Виновна, ваша честь.

– Чем занимается муж?

– Он жандарм, легких путей не ищем.

– А дети есть?

– Дочка Ана шести лет. Еще хомяк и загородный дом в Нормандии. Вот и все.

– Почему ДПН?

Торранс глубоко заглянула ей в глаза, и Людивина почти почувствовала, как лазерный луч сканирует ее.

– Чтобы понять. Разоблачить худшее в человеке – значит успокоиться насчет остального. Согласны?

Помедлив, Людивина кивнула. И внезапно Торранс ровным тоном произнесла:

– В юности меня изнасиловали. Потом я изучала психологию, стала жандармом, теперь вот работаю в ДПН. О мотивах умолчу.

Людивину ошеломила такая откровенность. Торранс, способная быть хладнокровным хищником, внешне непроницаемая, к тому же начальница, только что поделилась самым сокровенным, своей ключевой травмой. А ведь они знакомы всего два часа.

– Сочувствую, – произнесла она.

Торранс не сводила с нее пристальных глаз.

– Поспите, пока есть время. Если учесть, что нас ждет, вряд ли в обозримом будущем сможем отдохнуть…

Людивина кивнула и снова повернула голову к пейзажам, плывущим внизу, ко всем этим людям, о которых она никогда ничего не узнает, а те в свою очередь плевать хотели на тяжкий груз, который она собирается взвалить на свои плечи.

Пока делается грязная работа, миру все равно, за чей счет и какой ценой.

Комковатая земля. Перепаханная столетиями, она будто спала здесь с начала времен беспокойным сном, откидывала покрывало, сминала леса, громоздила горы кошмаров, властвовавшие над этой местностью. Несколько ферм стояли тут и там в конце извилистых дорог, между узкими озерами с черной водой. Восток страны, где-то там, вдали от всего.