В стародавние времена немногочисленный иудейский гарнизон этой палестинской крепости много месяцев выдерживал осаду четырех тысяч римских легионеров. Когда римляне, понесшие из-за сопротивления иудеев гигантские потери, наконец прорвались в крепость, в Масаде царила мертвая тишина. Все жители наложили на себя руки. Воины, женщины и дети.

Дух Масады – значит, евреи гетто должны вступить в бой с немцами и добровольно принять гибель. Биться насмерть в прямом смысле слова. Не слишком-то заманчивая перспектива.

– Ты что тут делаешь? – гаркнул голос за моей спиной.

Я вздрогнула от испуга. В душе всколыхнулась страстная надежда: вдруг это Стефан? – хотя голос был не его. Я медленно обернулась. На пороге комнаты стоял тощий парень: ежик каштановых волос, красные глаза. Может, я бы и заинтересовалась, отчего у него так полопались сосуды, если бы в руке он не сжимал нож.

– Я задал вопрос! – злобно прошипел он, наступая на меня и бешено размахивая ножом. Судя по всему, управляться с ним парень не умел, зато готов был на все.

– Я… я… – прозаикалась я. Что тут ответить? Что я ищу некоего Стефана, хотя на самом деле его зовут как-то иначе и вообще неизвестно, имеет ли он хоть какое-то отношение к подпольной газете?

– Отвечай!

Нож замелькал у меня перед самым лицом. Наверняка парень думает, что я немецкая шпионка. Я лихорадочно пыталась сообразить, как развеять его подозрения.

– Говори! Говори, не то прирежу!

Ножом он размахивал все агрессивнее. Но сию секунду убивать меня, кажется, не собирался. Пока.

– Я не шпионка, – ответила я. Голос дрожал, и саму меня трясло.

– Так я тебе и поверил! Тогда что ты тут делаешь? Вынюхиваешь, чтобы немцам донести!

От страха мне ничего не приходило в голову, и я ляпнула как есть:

– Я ищу парня, с которым однажды целовалась.

На миг мой противник так растерялся, что даже нож опустил.

– Это правда!

Его лицо ожесточилось. Конечно, он не поверил ни единому моему слову. Да я бы на его месте тоже не поверила.

– Ты меня за идиота держишь, что ли? – рявкнул он.

Физиономия у него побагровела от ярости, жилки на шее запульсировали. Но нож – нож он держал крепко и размахивать им перестал. Теперь он точно готов пустить его в ход и разделать меня на куски. Угораздило же меня брякнуть правду!

– Я тебя убью!

У меня из глаз хлынули слезы. Я с мольбой пролепетала:

– Пожалуйста, не надо…

Сквозь пелену слез я увидела, как он поднял руку с ножом, готовясь нанести удар.

В панике я метнулась вперед и со всей силы толкнула его. Он отлетел к стене, но равновесия не потерял, а уперся в кладку рукой. И пробормотал себе под нос какое-то проклятие на иврите, которого я не поняла. Иврита, в отличие от многих еврейских детей, я почти не знала, моим языком был польский. И любимый английский.

Я попыталась прорваться к двери, но кухня была слишком маленькая. Именно в тот миг, когда я протискивалась мимо, он взмахнул ножом. Лезвие глубоко вошло в правое плечо.

Я закричала. Боль затопила все вокруг. Надо было бежать, спасаться, но меня словно парализовало, я не могла отвести глаз от своей руки, от рукава, который в считаные секунды окрасился кровью. Как же больно! Как невообразимо больно!

Таких ран у меня никогда в жизни не было. А вдруг я теперь умру?!

Меня сотрясали рыдания, за слезами я ничего не видела. Но по громкому, почти звериному пыхтению противника понимала, что сейчас он снова нанесет удар. И еще, и еще, и еще. Мне его не остановить…

– Захария! – раздался окрик.

Это был голос Стефана.

– Захария, что здесь, черт возьми, творится?

Нападающий, остановившись, выпалил в бешенстве:

– Ее подослали немцы!

В облегчении я сползла на пол, баюкая раненую руку. Сейчас Стефан объяснит ему, что я не представляю никакой опасности, что я просто мелкая контрабандистка… А потом окажет первую помощь, перевяжет рану…

Но Стефан только спросил подозрительно:

– Что, правда?

«Нет!» – хотела крикнуть я, но получился только хрип. Голос от отчаяния мне отказал.

– А что она тут забыла? – пропыхтел Захария.

– Иди отсюда, я разберусь, – приказным тоном произнес Стефан, и Захария подчинился. Неохотно, но подчинился. В какой бы подпольной организации они ни состояли, Стефан явно занимал в ней более высокое положение, чем тот, кто на меня напал.

– Ты-то где пропадал? – осведомился Захария у Стефана с плохо скрываемым раздражением, вновь останавливаясь. Ему явно не нравилось, что им командуют.

– В подвале.

Этот ответ Захарию удовлетворил.

В других обстоятельствах меня бы живо заинтересовало, что там в подвале такого важного. Но сейчас я только и могла, что рукавом здоровой руки утирать слезы. Мне хотелось толком разглядеть Стефана.

Он требовательно протянул Захарии руку. Тот отдал нож и наконец покинул кухню.

Стефан сделал шаг ко мне. Сжимая нож, обагренный моей кровью.

Я с трудом поднялась на ноги. Мне не хотелось сидеть перед ним на полу хнычущей развалиной.

– Что ты тут делаешь, Ленка? – спросил он.

Он не забыл имени, которым с лету окрестил меня на польском рынке. А ведь девять недель прошло!

В других обстоятельствах я бы, может, и обрадовалась. Но он говорил жестко и нож держал наготове. Рука у него ни разу не дрогнула – а это наводило на мысль, что ему, в отличие от Захарии, уже доводилось пускать нож в ход.

Голубые глаза Стефана буравили меня. Белки у него, как и у Захарии, тоже были в красных прожилках. Что с ними всеми такое?.. В любом случае ни тепла, ни обаяния в его взгляде не было. Сплошной холод.

А я-то, я-то: попала под его чары, грезила о нем наяву, с ним, а не с Даниэлем кружилась в танце по Бродвею… Мне стало так стыдно за эти фантазии, что я даже про боль в руке на миг забыла. Дуреха малолетняя, вот я кто!

– Ответ я сегодня услышу? – осведомился Стефан совершенно спокойно, по-прежнему не опуская ножа. Его спокойствие пугало больше, чем любая агрессивная суета.

– Я увидела тебя на книжном развале и пошла за тобой…

– Зачем?

– Затем, что… – Я запнулась и от стыда еле смогла договорить: – Хотела снова тебя увидеть.

Даже если это признание ему немного польстило, виду он не подал.

Впрочем, какое там польстило! Опять дурацкие мечты и надежды. Все это чистой воды ребячество! Не такая уж я и взрослая, как сама про себя думала.

– Ты хотела снова меня увидеть? – переспросил Стефан отчасти озадаченно, отчасти недоверчиво.

– Надо же сказать «спасибо».

Это его не убедило.

– И вместо того что просто сказать свое «спасибо», ты полезла к нашему печатному станку?

– Я увидела тебя на книжном развале, пошла следом, но потеряла тебя из виду…

– И по случайности забрела сюда?

– Да.

– Какое совпадение!

– Ну вот такое… – пробормотала я.

Он повертел нож в руке, очевидно не зная, что ему со всем этим делать.

– Зачем мне лгать? – сказала я. – Ты же знаешь, что я сама занимаюсь контрабандой…

– А контрабандисты, надо думать, с немцами никаких дел не имеют! – хмыкнул он. И тут же помрачнел еще больше: – В немецких тюрьмах люди меняются… не ты первая, не ты последняя. – Это прозвучало горько, будто кто-то из контрабандистов его однажды уже предал.

– Я говорю правду! – воскликнула я. – Не знаю, что соврать, чтобы ты поверил!

Он помолчал. Наверное, размышлял: может, все-таки прирезать меня на всякий случай, чтобы я не выдала немцам местонахождение печатного станка? Человек, который поцелуем спас мне жизнь, теперь намеревался отнять ее ножом. Наконец он кивнул. Видно, пришел к какому-то решению. Только вот к какому?

– У немецкого агента была бы заготовлена более складная легенда, – сказал он и сунул нож в карман пиджака. Лицо его разгладилось. Он как ни в чем не бывало улыбнулся. – Сейчас принесу дезинфицирующее средство, промою тебе рану, – сказал он.

– Было бы неплохо, – отозвалась я. От облегчения я чуть было не разревелась. Слезы навернулись на глаза, но я их сморгнула – еще не хватало очередной детской слабости.

На пороге кухни Стефан обернулся и пригрозил:

– Только попробуй сейчас сбежать, Ленка. Тогда я решу, что зря тебе поверил, и из-под земли тебя достану.

Но голос его звучал все-таки дружелюбнее, чем при допросе: он не верил всерьез, что я убегу.

– По следам крови найти меня будет нетрудно, – ответила я, морщась от боли. Теперь, когда непосредственная опасность миновала, рана снова разболелась.

Он сперва улыбнулся этому ответу, а потом бросил взгляд на мою руку, и лицо у него сделалось озабоченное. И я тоже вдруг поняла, что истекаю кровью. Почти весь правый рукав уже насквозь пропитался красным.

Стефан стремительно покинул кухню, его шаги удалились, а я снова осталась один на один со страхом. Кровотечение пугало меня, к тому же я боялась, что Захария вернется. Я чувствовала себя совершенно беззащитной.

Но Захария больше не появлялся. Наверное, ушел в таинственный подвал, о котором точно не стоит расспрашивать Стефана, если не хочу навлечь на себя новых подозрений.

Стефан вернулся с маленьким пузырьком, чистым полотенцем, иголкой и ниткой. У подпольщиков имелось все необходимое для обработки боевых ранений.

Мы сели на пол, он закатал окровавленный рукав, и только тут я увидела, как глубоко нож вошел в руку. Мне стало дурно, тошнота подступила к горлу.

– Повезло тебе, – заявил Стефан.

Повезло? Оригинальный у него взгляд на вещи.

– Захария не задел ни мышц, ни сухожилий.

Ну если так посмотреть, то, наверное, да – повезло.

– Заживет быстро. – Стефан ласково улыбнулся, пытаясь утишить мой страх. А может, просто не хотел, чтобы меня стошнило ему на ботинки.

Он капнул на рану дезинфицирующего средства. Защипало адски, я стиснула зубы. Он несколько раз промокнул рану полотенцем. Каждый раз щипало так, словно он огнем жег мне кожу.

– А ты молодец, – похвалил он.

– Хотелось бы и мне тебя похвалить… – пропыхтела я.

Стефан ухмыльнулся. Он понял, что это шутка, а не упрек.

– Ну вот, Ленка, рану промыли.

– Меня зовут Мира.

– Ну я почти угадал, – усмехнулся он.

– А тебя как зовут? – поинтересовалась я.

– Не Мира, – ухмыльнулся он, бросая полотенце на пол.

– Дурак, – буркнула я.

– Это тоже не мое имя. – Он заухмылялся еще шире.

– Балбес?

– Многие зовут меня скотиной.

– Надо же, с чего бы это. – Я тоже усмехнулась.

– Совершенно не разбираются в людях, – ответил он, и глаза у него при этом дерзко сверкнули. Он взял иголку с ниткой и пообещал: – Я назову тебе свое имя, если не будешь орать.

– Отец мне всегда конфетки давал за храбрость.

– Конфет у меня нет, зато есть немного яблочного сока.

Яблочный сок? Фантастика!

– Это меня интересует даже больше, чем твое имя, – сказала я, глядя, как он вдевает нитку в иголку.

– А вот сейчас обидно было, – ответил он и скорчил оскорбленную гримасу.

– Если я начну расспрашивать, чем вы тут занимаетесь, – проговорила я, – ты снова сочтешь меня немецким агентом? Или просто любопытной девчонкой?

Он бросил на меня быстрый испытующий взгляд и ответил:

– Просто любопытной, – и вонзил иголку в кожу.

Боль была чудовищная.

Может, кое-какой опыт обработки ран у него и имелся, но все же он далеко не врач, и его сноровка оставляла желать лучшего.

– Ну? – сказал он и вонзил иглу снова.

Мне хотелось кричать от боли, но я стиснула зубы еще крепче, чем при промывании раны.

– Ты собиралась какие-то вопросы задавать. – Третий стежок.

Вопросы… Вопросы – дело хорошее. Вопросы помогают отвлечься. Но в моем затуманенном болью мозгу только одно и мелькнуло: а ты танцевать умеешь? Перед внутренним взором я увидела Стефана, кружащегося со мной под Night and day.

К счастью, у меня хватило ума этот вопрос не озвучивать. Какой уж из него танцор, из этого благородного спасителя с розой в руке? Он хладнокровно убил бы меня, если бы мне не удалось убедить его, что я не шпионка.