Даже несмотря на увечье, шаг старика был быстр и твёрд: сказывалась многолетняя военная выучка. Принцесса еле поспевала следом за ним, а Дзин замыкал их небольшое шествие. Его меч привычной тяжестью оттягивал пояс, все три кинжала, спрятанные в одежде на самый крайний случай, внушали ему уверенность в том, что за жизнь своей молодой госпожи он сможет постоять, что бы ни случилось.

Принцесса была подавлена: Дзин слишком хорошо знал её повадки и понимал, что означают эти поникшие плечи. Неужели она и впрямь так сильно переживает из-за служанки или же всё дело в страхе? Ведь никто до последнего не верил, что мятежники осмелятся штурмовать столицу и захватить дворец.

Как только стало известно о том, что оборону столицы прорвали, во дворце началась самая настоящая паника. Если на самом верхнем ярусе, где располагались покои императора и его семьи, не было ни души, то следующие четыре этажа дворца больше напоминали разорённый муравейник. Перепуганные слуги и придворные, с узелками в руках и за плечами, сновали по коридорам. Скрипели и хлопали раздвижные двери, откуда-то доносился детский плач.

В воцарившейся сумятице никто не обращал внимания на принцессу и её спутников. В нынешнем облачении и шляпе, чья тень почти полностью скрывала лицо, признать принцессу было попросту невозможно. Сейчас она больше напоминала прислужника, который вместе с телохранителем сопровождал господина регента к выходу из дворца.

Во дворе стояла не меньшая неразбериха, только теперь к людскому гомону добавилось тревожное ржание коней, стук копыт по мощёной дороге, ведущей к главным воротам, да скрип телег, на которых императорским гвардейцам подвозили недостающую экипировку и оружие, бочки с водой и маслом. В свете факелов и бумажных фонарей лица людей блестели от пота. Стоял самый разгар лета, и ночи были душные, а воздух – таким тяжёлым и густым, что становилось ясно: на Дайсин надвигается гроза.

Принцесса стала дышать тяжелее, она то и дело утирала лицо рукавом рубахи. Любая другая изнеженная придворная дама на её месте уже давно извела бы всех своими нескончаемыми стенаниями и капризами. Но её высочество ни словом, ни стоном не выдавала своей усталости и страха – лишь старалась держаться поближе к Дзину.

Луна и звёзды скрылись за низко нависшими тучами. Где-то в отдалении недовольно ворчал гром. Раскинувшийся в долине город почти целиком поглотила едкая дымка. Пожары полыхали всюду, куда хватало глаз, и с такого расстояния не разобрать было, то ли это мародёрствовали мятежники, то ли оборонявшие город специально поджигали телеги и заваливали улицы, чтобы задержать продвижение противника и не дать прорваться ко дворцу.

Долго задерживаться во дворе они не стали. С трудом вклинившись в толпу перепуганных обитателей дворца, принцесса и её спутники оказались по ту сторону замковых ворот.

Её высочество всё порывалась обернуться: то ли хотела бросить прощальный взгляд на замок, где прошла вся её жизнь, то ли высматривала кого-то в толпе беженцев – может быть, искала О-Саэ. Не давая ей отстать, Дзин подхватил принцессу под локоть, и вовремя – она вдруг запнулась о впопыхах брошенный кем-то узел и чуть не упала.

Плечи принцессы поникли ещё сильнее. Теперь она смотрела только себе под ноги и больше не оборачивалась.

Регент, стоило отдать должное его предусмотрительности, заранее позаботился о пути отступления. Неподалёку от крепостной стены, в тени парка, их уже ждал какой-то человек, держащий на привозя двух осёдланных коней. Витавший в воздухе страх передался и животным: один из коней рыл копытом землю, а второй то и дело скалил зубы и тревожно ржал.

Исао Сакума что-то тихо сказал коноводу, и тот, передав ему поводья, кивнул и влился в толпу людей, хлынувших из главных ворот. Вот только слуга пытался шагать против общего потока, что поразило Дзина. Какой приказ отдал ему регент? Наверняка человек этот был не простым коноводом: вряд ли Исао Сакума доверился бы первому попавшемуся слуге. Лица коновода Дзин так и не успел рассмотреть. Впрочем, в этом не было нужды: вряд ли они ещё раз встретятся. Чутьё подсказывало Дзину, что немногим удастся пережить эту ночь.

Верхом принцесса держалась неважно, и потому Дзин усадил её на круп своего коня. Исао Сакума, скривившись от боли, кое-как устроился в седле. О помощи он не просил, и Дзин, опасаясь оскорбить его, свои услуги предлагать не стал.

– На случай, если мы вдруг разделимся или меня убьют, езжай прямо к старой пристани, – велел регент, когда Дзин оседлал своего коня и подъехал ближе. – Там тебя будут ждать лодка и инструкции на тот случай, если дальнейший путь вы будете продолжать без меня.

О своей возможной гибели Исао Сакума говорил с таким хладнокровием, словно ему уже не раз доводилось умирать. Дзина всегда восхищала в людях подобная стойкость и принятие конечности своего бытия. Хотя ёкаи тоже были смертны, они всё же жили намного дольше. Может быть, именно поэтому духам никогда не приходило в голову размышлять о подобном.

Из парка они выехали быстро, и, преодолев мост надо рвом, понеслись вдоль реки. Гвардейцы, готовившие оборону моста, изумлёнными взглядами проводили двух всадников, мчавшихся туда, где шли бои. Но никто не посмел чинить им препятствий: должно быть, солдаты разглядели морду Дракона на генеральских наплечниках и поняли, кто был перед ними. Хотя Исао Сакума уже давно не командовал армией, не вёл своих людей в бой, а заседал на мягких подушках в приёмной зале дворца, воины помнили о его заслугах и продолжали чтить, будто бы он всё ещё был их командиром.

Теперь, когда они спустились в город, звуки битвы стали слышнее: палили ружья, отдалённым эхом доносились воинственные крики. Но ветер уносил большую часть звуков в сторону моря, и потому беглецы не могли разобрать ни слова: то защитники города кричали хвальбу императорскому роду, за который отдавали свои жизни, или же вопили мятежники, предвкушая скорую расправу над врагом?

Конь регента летел вперёд, словно гонимый ветром лист. Как бы Дзин ни старался понукать свою лошадь, которой с двумя всадниками было куда тяжелее, они всё же сильно отставали, пока наконец окончательно не потеряли Исао Сакуму из виду.

Вскоре гул выстрелов потонул в монотонном рёве пламени, которое подбиралось всё ближе к реке. Деревянные дома вспыхивали быстро, как солома, и тушить их было некому – многие жители или покинули город, или, взяв оружие, примкнули кто к защитникам столицы, а кто и к мятежникам.

От едкого дыма, заполонившего улицу своими цепкими щупальцами, принцесса закашлялась. До того она держала Дзина за пояс, но теперь убрала руки. К тому времени лошадь перешла на шаг: Дзин решил, что стоит дать ей небольшую передышку, пока он пытается понять, в какую сторону им ехать дальше.

Демоны бы побрали этот дым, который с каждым мгновением становился всё гуще! Он скрадывал знакомые очертания улиц, затапливал собою всё вокруг, так что в какой-то момент Дзину стало казаться, что они с принцессой во всём городе остались совершенно одни. К тому же запах гари перебивал собой все прочие, поэтому отыскать причал, доверившись чутью, нечего было и надеяться.

Чем дольше они стояли на месте, тем сильнее тревожилась лошадь. Она мотала головой и всхрапывала, словно близость огня пугала её.

Или же дело было в чём-то ином…

– Дзин, давай скорее уедем отсюда, мне здесь не нравится, – тихий и хрипловатый после недавнего приступа кашля голос принцессы звенел от тревоги.

Он и сам понимал, что долго задерживаться на одном месте не стоит, и потому направил лошадь в ту сторону, откуда не так сильно смердело гарью. Принцесса то и дело оборачивалась. Она снова обхватила Дзина за пояс, и на сей раз руки её ощутимо дрожали.

Для человека у неё было сильное чутьё: Дзин не раз убеждался в том, что дар принцессы намного глубже, чем она могла осмыслить и принять. Ветер приносил ей новости со всех земель и даже из-за моря. А иногда она могла прозревать сквозь толщу ушедших или грядущих времён и слышать голоса тех, кто давно ушёл.

Но на сей раз Дзин и сам чувствовал: что-то затаилось в густой тени и наблюдало за ними. До него доходили слухи о том, что к восстанию клана Мейга примкнуло множество колдунов, но об участии ёкаев в войне Дзину ничего известно не было. Некоторые духи любили поживиться на местах сражений. Столько силы утекало из мёртвых тел, столько непрожитых лет…

Однако затаившийся в тени ёкай явно был не из их числа. Его не интересовали жертвы восстания, которые стали попадаться на пути всё чаще. Он неотрывно следовал за Дзином и принцессой, стараясь не показываться на свету. Лишь однажды Дзин увидел голодный блеск в глазах ёкая – их у него, казалось, было больше, чем костей в логове одержимого злым духом медведя. Несомненно, он чуял силу принцессы – некоторые ёкаи любят охотиться на людей, имеющих способности к колдовству.

– Ты не получишь её, убирайся отсюда, – прошипел Дзин. В присутствии людей он никогда не говорил – всё равно они не услышали бы его голоса. Вот почему все считали его немым, и Дзин не спешил развеивать это заблуждение.

Но принцессе мир духов был ведом ничуть не хуже, чем Дзину – мир людей, и потому она вздрогнула, заслышав его слова. Теперь и она заметила их преследователя, отчего задрожала ещё сильнее.

Ёкай в ответ лишь раззявил пасть, откуда вылез длинный мясистый язык, и облизнулся, разбрызгивая ядовитую слюну. Принцесса ещё крепче вжалась в спину Дзина, а тот всё понукал и понукал лошадь, чтобы она мчалась быстрее. Перепуганное животное и без того неслось вперёд из последних сил: увидеть духа оно не могло, но исходившую от него злобу наверняка чуяло.

Многоглазый ёкай был медлителен, и потому вскоре начал заметно отставать. Чтобы окончательно сбить его со следа, Дзин повернул в сторону ещё не охваченного огнём квартала. Теперь, когда дыма вокруг стало меньше, Дзин сумел понять, где они находились. Старый причал, о котором говорил Исао Сакума, был уже совсем близко. В налетевшем ветерке Дзин ясно ощутил дыхание реки…

Но очередной дух, преградивший им путь, возник впереди так неожиданно, что Дзин едва успел подхватить принцессу и спрыгнуть со спины обезумевшей от ужаса лошади. Она так и не успела остановиться, и огромный ёкай, который занял собой всё свободное пространство между стенами стоявших напротив домов, раззявил пасть, куда лошадь и угодила.

Дух сомкнул челюсти, и хребет несчастного животного оглушительно хрустнул. Дзин не стал дожидаться, когда ёкай дожуёт останки и переключится на них. Крепко прижимая к себе принцессу и не давая ей смотреть на брызнувшую во все стороны кровь, Дзин высвободил силу, которая вскипала в его крови вместе с яростью…

В один миг тело его удлинилось, человеческие руки превратились в когтистые лапы с мягкими подушечками на месте ладоней. Кожа покрылась лоснящейся белой шерстью, а на лбу и спине прорезались костяные наросты, покрытые древними защитными символами: их когда-то наносила мать.

После обращения он стал куда больше, чем застрявший между домами ёкай. И тот, увидев, кто стоит перед ним, задрожал от испуга.

– Пошёл прочь, ничтожество, – прорычал О-Дзи́ру.

Одного сурового взгляда было достаточно, чтобы дух лишился всех своих сил. Сожравший лошадь ёкай испуганно пискнул и, превратившись в тёмную тень, шмыгнул в какой-то проулок и был таков.

Не стоило вставать на пути у того, кто был ему не по зубам.

Теперь, когда О-Дзиру снова был самим собой, весь мир стал словно объёмнее и ярче. Он ощутил отголоски страха, исходившие от изгнанного им духа. Преследовавший их многоглазый ёкай тоже поспешил улизнуть, пока гнев О-Дзиру не обрушился и на него.

Хотя прежде принцессе не доводилось видеть истинного облика своего телохранителя, в биении её силы не ощущалось испуга. Любой другой колдун на её месте давно бы обмер от ужаса или бросился бежать, но её высочество могла видеть глубже, чем прочие из её рода, и потому ощущала лишь благоговение и восторг.

Живая сила струилась по его жилам, переполняла от хвоста до подушечек лап, и О-Дзиро издал ликующий рык, от которого содрогнулись все стоящие окрест дома.