Конечно, на этом роскошном поезде мог ездить и Ники – у него там даже был собственный вагон. Но цесаревичу совершенно не хотелось выгонять этого грандиозного железного коня из стойла ради какой-то ерунды. Вы же не будете вызывать Лохнесское чудовище из глубин таинственного шотландского озера только лишь для того, чтобы замшелое длинношеее лизнуло вашу почтовую марку для наклейки на конверт?

Потому третьего января Ники и Сандро в 11:29 запрыгнули в обычный пассажирский поезд, следовавший по маршруту Гатчина – Санкт-Петербург, и очень даже уютно устроились в одном из синих вагонов первого класса, которые в народе назывались почему-то «берлинами». Желтые вагоны второго класса именовались «дилижансами», зеленые вагоны третьего класса – «шарабанами», а самые дешевые серые вагоны четвертого класса никаких специальных названий не имели, а если и имели, то цесаревичу они были неведомы. Что ему было делать в шумном крестьянском вагоне, пропитанном суровыми, крепкими ароматами?

То ли дело – первый класс. Здесь глубокие мягкие кресла с подлокотниками и едва заметный аромат кёльнской воды, во всем вагоне навряд ли наберется с десяток пассажиров, и все они на одно лицо – чопорные, надменные, в костюмах с иголочки, думающие о самых скучных вещах, которые только бывают на свете – финансах, резолюциях, заседаниях…

К счастью, попутчик Ники был совсем другим. Кузены отлично провели время в дороге – травили морские байки, сравнивали разные яхты и спорили, в какой стране устрицы вкуснее. Ники, проводивший каждое лето у дедушки – датского короля Кристиана IX, настаивал, что нет ничего лучше лимфьордских устриц – чуть соленых, с утонченным ореховым привкусом. Сандро же горячо доказывал, что южноафриканские устрицы, имеющие раковину в форме стакана и пятнистую расцветку, дадут фору любым европейским деликатесам, и это единственное, ради чего он готов вернуться в душный, опасный Каптоун, криминальную столицу африканского континента.

Цесаревич и оглянуться не успел, как они с Сандро уже оказались на Литейном, где стоял Преображенский полк, – Ники служил в нем эскадронным командиром. В полку сегодня было еще веселее, чем обычно.

Во-первых, на завтрак подавали все самое любимое: пюре из цветной капусты, фюме о наве³, стерлядь по-русски, молодую дичь, пирог Елизабет⁴ и кофе.

Во-вторых, столовую заполнили гости: балагур и остряк Александр Николаевич Огарев, бывший преображенец, а ныне гренадер⁵, приехал из Москвы на пару дней; из Царского Села пожаловал взвод Гусарского полка⁶, а вслед за ним подоспели и желтые кирасиры⁷ – все здоровенные, длинноносые и рыжие, в отличие от блондинов-преображенцев.

По случаю столь представительного собрания Костя⁸ – главный преображенец, приходившийся Ники двоюродным дядей, но старше его всего на десять лет, – прочел свои новые стихи:

О, радость утра ясного весной!
Ты ласточек навеяна крылами.
Вы, незабудки, споря с небесами,
Так празднично убрались бирюзой.
О, летний день! Сияя над землей,
Ты теплыми даришь ее лучами
И мака знойными во ржи цветами
И жаворонка песней заливной.
О, золотистость осени печальной!
Скорбь увяданья, грусти красота
И журавлей отлет зарей прощальной.
О, зимней ночи жуть и нагота!
Зловещий ворон в белизне хрустальной
И лунный свет, и глушь, и немота…⁹

Сонет завершился в полной тишине – а потом все одновременно стали кричать «браво» и поздравлять Костю с очередным шедевром.

– Какая публика! – с гордостью шепнул Ники кузену. – Одно слово – офицеры!

После пары бокалов шампанского возвышенно-литературное настроение собравшихся сменилось на азартно-безрассудное. Ники ввязался в настоящее бильярдное побоище – и позорно продул, прямо на глазах у товарищей! Новоявленный москвич Огарев, беззлобно подтрунивая над театральными жестами цесаревича, разбил его в пух и прах. Секретный прием Менго и тут не помог! Ники начал подозревать, что именно за этот удар-фальшивку Менго и угодил в парижскую тюрьму.

Насколько радостным был день в полку, настолько же тоскливым оказался вечер дома, в Гатчине. Папа опять сильно раскашлялся – и это за три дня до праздника, когда император по традиции должен в одном мундире идти на Иордань и принимать на морозе Крещенский парад!¹⁰

А уж как только цесаревич увидел на столе почту, накопившуюся за день, то остатки игривого настроения улетучились, как пузырьки из выдохшегося шампанского. Десятки посланий, как всегда, требовали немедленного ответа; но сегодня сверху обычной стопки лежало письмо, надписанное знакомым изящным почерком, который сразу вогнал Ники в хандру.

Наследник неохотно распечатал конверт.

«Дорогой мой Ники,

Поздравляю с Новым годом, желаю всяческих благословений, сердечно благодарю тебя за прелестный флакончик духов. Очень тронута, что ты подумал обо мне. Сегодня я отправляю очень длинное письмо Pelly ¹¹ . Все это время мы не касались некоторого предмета, но сейчас, когда брат помолвлен ¹² , настал момент выказать свою любовь и доброту. Ведь для нее теперь, конечно, многое изменится в доме; и, хотя она очень рада за них, ей придется нелегко. О, если бы ты мог приехать сейчас, под предлогом повидать молодую чету, – это могло бы помочь делу.

Писал ли ты снова, и каков был ответ? Жаль, что ты игнорируешь меня, ведь если кто и помогал вам, то это была я; и именно со мной одной она говорила на эту тему. Впрочем, главное, чтобы ты добился успеха – только этого я желаю и об этом молюсь. Так что не думай, что я обижена, просто не забывай своего старого друга, который желает вам обоим счастья и который глубоко огорчен, что ваши юные сердца испытывают столько печалей. Она будет чувствовать себя вдвойне одинокой и несчастной, видя их счастливыми, тогда как ее собственное сердце и жизнь разбиты. Кто знает, не станет ли это последней каплей в горькой чаше, которая переполнит ее через край, и тогда ты придешь ей на помощь.

Как утопающий, я хватаюсь за каждую соломинку, и все же не теряю надежды, ведь пока есть любовь – есть и надежда. Твое постоянство и терпение в конечном итоге, возможно, дадут ей силы преодолеть свое первоначальное решение. Дай Бог, чтобы этот год, наконец, соединил вас обоих в совершенном счастье.

Крепко любящая тебя,

тетенька Элла».

Забавно было называть Эллу тетей, ведь она была старше Ники всего на четыре года. Но так повелось с самого начала, когда эта потрясающе красивая принцесса из немецкого Гессена вышла замуж за родного дядю Ники – великого князя Сергея Александровича, московского генерал-губернатора, и стала великой княгиней Елизаветой Федоровной. Одно время цесаревич был даже немного влюблен в нее, потому что… ну вы когда-нибудь видели ее профиль?

Потом подросла младшая принцесса Гессенская, и цесаревич перенес свое юношеское увлечение с замужней Эллы на ее не менее очаровательную сестру Алису, которая в 1889 году приехала на шесть недель в Петербург. Ники тогда признавался Сандро: «Она мне чрезвычайно понравилась; такая милая и простая, очень возмужала, если можно так выразиться; удивительно похожа на милую тетеньку, я то и дело путал обеих»¹³.

Ники имел глупость сообщить то же самое тетеньке Элле на обледеневшем балконе Зимнего дворца; тем вьюжным февральским вечером 1889 года цесаревич поджег бикфордов шнур, и все осадки мира не в силах были его потушить. Элла загорелась идеей брачного союза своей сестры и наследника российского престола. В ту же секунду она объявила Ники, что сделает все, чтобы эта свадьба состоялась, несмотря ни на какие препятствия…

Несмотря даже на то, что эти двое, потанцевав немного в Петербурге, без особых сожалений распрощались друг с другом и вернулись к обычной жизни. Ники было двадцать, Аликс – шестнадцать, возраст мимолетных влюбленностей и быстрых разочарований. Как записал в дневнике сам Ники, «желание жениться продолжалось до завтрака, а потом прошло».

Да и у Аликс наследник российского престола не вызывал серьезного интереса, поскольку ради свадьбы с ним ей пришлось бы сменить веру, на что она никогда бы не согласилась.

На этом можно было бы поставить точку… Если бы не Элла.

Тетенька знала, как зацепить наивную молодежь. Она превратила сватовство в захватывающую шпионскую игру. Придумала кодовые имена наследнику и принцессе – Пелли-1 и Пелли-2, – и стала их секретным связным. Ники то и дело получал от Эллы письма с подробным рассказом о страстных чувствах Аликс к нему; тем временем Аликс с изумлением узнавала все новые подробности о необычайно сильной любви цесаревича к ней.

Поначалу игра казалась веселой, потому что была тайной. Но вскоре эта бесплодная переписка наскучила цесаревичу. Через год он уже едва помнил, как выглядит Аликс; а Элла все продолжала забрасывать Ники письмами о его будущей свадьбе с «милой Пелли». Даже в Восточном путешествии не было ему покоя – послания от великой княгини регулярно приходили на корабль «Память Азова», на котором он рассчитывал спрятаться от настойчивой тетеньки: «Вкладываю в свое письмо этот маленький конверт и цветок, который Pelly положила в мой бювар, – писала Элла. – Когда будешь в Иерусалиме, помолись за нее, чтобы она нашла в себе силы решиться…»

Ники по инерции поддерживал игру – он всегда старался избегать неловких ситуаций и тяжелых объяснений. А про себя надеялся, что когда-нибудь эта нелепая история выдуманной любви канет в прошлое, как средневековая оспа.

Но, похоже, так просто от «милой Пелли» ему не отделаться.

Цесаревич вздохнул, с тоской посмотрел на фотографию египетской пирамиды, снятой им собственноручно на новейший американский аппарат фирмы «Кодак» (спрятаться бы в толще древних камней от навязчивых родственников!), затем обмакнул перо в чернильницу и принялся строчить Элле насквозь фальшивый, но вежливый ответ, в котором всячески благодарил тетеньку за ее тяжкую работу Купидоном и выражал надежду на свое скорое венчание с Аликс – которую, честно признаться, он вряд ли узнал бы на улице, даже столкнувшись с «милой Пелли» нос к носу.

7–12 января. Петербург

Ники честно пытался выплатить Сандро бильярдный долг, но столкнулся с неожиданным препятствием.

Несколько дней он прикидывал, как бы так поаккуратнее разведать, что Ксения думает о Сандро и есть ли у кузена хоть какие-нибудь шансы на ее руку и сердце. Ники искренне считал, что эти двое составят отличную пару, но не хотел повторять ошибку тети Эллы и сводить людей против их воли.

Седьмого января Ники впервые поехал с Ксенией хлыщить¹⁴ по центру города и удивился, какая она теперь стала взрослая. Из-под элегантной шляпки, задекорированной черными и белыми перьями, выглядывали тщательно уложенные пряди. Бархатная шубка, отделанная соболями, притягивала взгляд искусной вышивкой. Тончайшая талия, прямая спина – словно и не было никогда той железнодорожной аварии, которая надолго приковала великую княжну к постели. Неужели малышке Ксении уже восемнадцать?

Ники улыбнулся:

– Прелестно выглядишь! Все женихи падут к твоим ногам.

Сестра смутилась:

– Ах, Ники, какой ты смешной!

Цесаревич махнул кучеру: «Трогай!», а сам стал думать, как бы половчее перейти к делу. Пока он колебался между двумя одинаково ужасными вариантами «у вас товар, а у нас купец» и «я знаю одного игрока на бильярде, который мог бы стать отличным мужем», Ксения сама начала разговор: