– Помоги! Мамочка, помоги мне!

Я пыталась прокричать эти слова, но не могла. Потому что была под водой, и, если бы я открыла рот, вся вода затекла бы внутрь, и я бы больше никогда не увидела маму, папу и Джоша. Мне так говорили.

Еще они говорили не ходить на пруд в одиночку, но я хотела сделать красивые круги на воде. Они мне нравились – нравилось, как один брошенный камушек создает такой значительный эффект.

Только теперь эти круги меня душили. Их были тысячи, и они тащили меня все дальше от света над головой.

Из глаз брызнули слезы, но пруд проглотил их и скрыл мою панику – осталась только я и молчаливые мольбы.

Мне никогда не выбраться никогда не выбраться никогда не выбраться.

– Мамочка, помоги!

Я не выдержала. Я закричала, закричала так громко, как позволяли мои маленькие легкие. Я кричала, пока не заболело горло и я не почувствовала, что сейчас потеряю сознание, – а может, мою грудь наполняла вода.

Столько воды. Повсюду. А воздуха нет. Недостаточно.

Я била руками и ногами, надеясь, что это поможет, но нет. Я стала тонуть еще быстрее.

Я закричала сильнее – не физически, потому что я уже не видела разницы между криком и существованием, а в своем сердце.

Где мамочка? Она должна была быть здесь. Мамы всегда должны быть со своими дочками.

И она была со мной на причале… а потом пропала. Она вернулась? Вдруг она тоже тонет под водой?

Чернота наступала. Я видела, чувствовала. В голове зашумело, в глазах потемнело.

У меня больше не осталось сил кричать, поэтому я прошептала:

– Мамочка, прошу…

Я резко села – сердце испуганно колотилось, словно миллион барабанов, а мои сдавленные крики растворились в стенах. Ноги запутались в одеяле, и я сбросила его, похолодев от ощущения связанности, будто я нахожусь в ловушке, из которой не выбраться.

Сияющие красные цифры на будильнике сообщали, что сейчас 4:44 утра.

Ужас уколол меня в затылок и растекся по позвоночнику. В китайской культуре число четыре считается несчастливым, потому что его название совпадает со словом «смерть». Sí – четыре, Sĭ – смерть. Произношение отличается только тоном.

Я никогда не была суеверной, но по коже бежали мурашки каждый раз, когда я просыпалась в четыре утра от очередного кошмара, что происходило почти всегда. Я не могла вспомнить, когда в последний раз проснулась в другое время. Иногда я просыпалась, не помня кошмара, но эти благословенные случаи бывали крайне редко.

Я услышала в коридоре мягкие шаги и попыталась убрать с лица выражение крайнего ужаса, прежде чем дверь раскрылась и внутрь проскользнула Джулс. Она включила лампу, и меня охватило чувство вины, когда я увидела ее взъерошенные волосы и уставшее лицо. Она работала по многу часов и недосыпала, но всегда заходила ко мне, несмотря на мои уговоры оставаться в кровати.

– Насколько плохо? – мягко спросила она. Моя кровать опустилась под ее весом, когда она уселась рядом и протянула мне кружку чая с чабрецом. Она вычитала в интернете, что он помогает от кошмаров, и начала готовить его мне несколько месяцев назад. И правда – сны не снились мне рекордные две недели, но, похоже, удача закончилась.

– Ничего необычного, – у меня так дрожали руки, что жидкость выплеснулась из чашки на мои любимые со времен старшей школы шорты с Багзом Банни. – Иди спать, Джей. У тебя сегодня презентация.

– К черту. – Джулс провела рукой по спутанным рыжим волосам. – Я уже встала. Уже почти пять утра. Уверена, за окном уже бегают десятки амбициозных фанатов фитнеса.

Я выдавила слабую улыбку.

– Прости. Клянусь, мы звукоизолируем мою комнату.

Не знаю, во сколько мне это обойдется, но я справлюсь. Хватит ее будить.

– Может, не надо? Нет никакой необходимости. Ты моя лучшая подруга, – Джулс крепко прижала меня к себе, и я позволила себе расслабиться в ее утешительных объятиях. Конечно, иногда она втягивала меня в рискованные ситуации, но мы вместе с первого курса, прошли огонь и воду, и я бы ни на кого ее не променяла. – У всех бывают кошмары.

– Не как у меня.

Эти кошмары, ужасные и яркие, – я боялась, что это вовсе не кошмары, а настоящие воспоминания, – снились мне, сколько я себя помнила. В моем случае – с девяти лет. До этого все события казались расплывчатыми и тусклыми, как на покрытом невнятными пятнами полотне.

– Хватит. Ты не виновата, и я не обижаюсь. Правда. – Джулс отстранилась и улыбнулась. – Ты меня знаешь. Я никогда не говорю, что все в порядке, если считаю иначе.

Я мягко рассмеялась и поставила опустевшую кружку на столик.

– Это правда, – я сжала ее руку. – Я в порядке. Иди спи, бегай, готовь себе карамельный мокко, делай что хочешь.

Она наморщила нос.

– Я – бегать? Не думаю. Наши с кардиотренировками пути давно разошлись. И ты знаешь, я не справляюсь с кофемашиной. И поэтому трачу все деньги в «Морнинг Роаст». – Она пристально на меня посмотрела. – Если что-то понадобится, зови, договорились? Я буду внизу и уйду на работу только в семь.

– Ладно. Люблю тебя.

– И я тебя, детка.

Джулс обняла меня на прощанье, вышла и закрыла за собой дверь с мягким щелчком.

Я опустилась обратно на кровать и натянула одеяло до подбородка, пытаясь снова уснуть, хоть и знала: усилия тщетны. И хотя я завернулась в теплое одеяло в хорошо изолированной комнате посреди лета, холодок остался – призрачное напоминание, что прошлое никогда не уходит, а будущее никогда не складывается согласно нашим желаниям.

Глава 7

Алекс

– Не делай этого.

Я налил себе кофе, прислонился к столешнице и сделал глоток, прежде чем ответить.

– Не понимаю, почему ты звонишь мне, Эндрю. Я исполнительный директор. Поговори с Иваном.

– Чушь, – фыркнул Эндрю. – На самом деле за ниточки дергаешь ты, и все это знают.

– Значит, все ошибаются, и не в первый раз.

Я посмотрел на свои часы «Патек Филипп». Лимитированная коллекция, герметичные и водонепроницаемые, они обошлись мне в двадцать тысяч долларов. Я купил их, когда продал свою программу по финансовому моделированию за восьмизначную сумму, через месяц после четырнадцатого дня рождения.

– Ой, мне пора на свою ежевечернюю медитацию. – Я не медитировал, и мы оба это знали. – Всего тебе наилучшего. Уверен, тебя ждет блестящая новая карьера уличного музыканта. В старшей школе у тебя вроде была группа, верно?

– Алекс, прошу, – в голосе Эндрю послышалась мольба. – У меня семья. Дети. Старшая дочь скоро пойдет в колледж. Не знаю, что ты имеешь против меня, но не втягивай мою семью и сотрудников.

– Но я ничего не имею против тебя, Эндрю, – спокойно возразил я, делая очередной глоток кофе. Большинство людей не пьет эспрессо в такое позднее время, опасаясь бессонницы, но у меня такой проблемы нет. Я почти не сплю. – Бизнес. Ничего личного.

Удивительно, как люди до сих пор не понимают. Личным симпатиям не место в корпоративном мире. Либо съедаешь ты, либо тебя, а у меня не было особого желания становиться жертвой.

Выживают лишь сильнейшие, и я планировал оставаться на вершине пищевой цепи.

– Алекс…

Я устал слышать собственное имя. Вечно Алекс то, Алекс се. Люди просили времени, денег, внимания или, хуже всего, любви. Чертова рутина.

– Спокойной ночи, – я повесил трубку прежде, чем он успел выдавить очередную жалобу. Нет ничего печальнее, чем наблюдать, – а в данном случае слушать, – как директор корпорации превращается в попрошайку.

Мы поглотим «Граппманн Энтерпрайзес», как и собирались. Мне, в целом, было плевать на эту компанию, но в перспективе она могла оказаться довольно полезной.

«Арчер Груп» была компанией по недвижимости, но через пять, десять, двадцать лет она станет гораздо большим. Телекоммуникации, электронная коммерция, финансы, энергетика… весь мир был у моих ног. «Граппманн» был мелкой сошкой финансовой индустрии, но он стоял на пути у моих амбиций. Я хотел избавиться от балласта.

Кроме того, Эндрю был ублюдком. Я точно знал, что он втайне уговорил нескольких секретарш отказаться от судебных обвинений в сексуальных домогательствах.

Я на всякий случай заблокировал номер Эндрю и мысленно отметил, что следует уволить ассистентку за выдачу моей личной информации человеку, не входящему в мой тщательно отобранный список контактов. Она уже несколько раз облажалась – ошибки в бумагах, неправильно назначенное время встреч, пропущенные звонки от вип-клиентов, – и это стало последней каплей. Я продержал ее так долго лишь в качестве одолжения ее отцу, конгрессмену, который хотел, чтобы дочь получила «реальный рабочий опыт», но ее опыт закончится завтра в восемь утра.

С ее отцом разберусь позже.

Всюду царило молчание, я поставил пустую кружку в раковину и пошел в гостиную. Опустился на диван и закрыл глаза, позволяя выбранным образам крутиться в голове. Я не медитировал, но это был мой личный дурацкий способ психотерапии.

29 октября 2006.

Мой первый день рождения в качестве сироты.

Звучит угнетающе, но на самом деле грустно не было. Было просто… как было.

Меня не интересовали дни рождения. Бессмысленные даты в календаре – люди праздновали их, чтобы почувствовать себя особенными, хотя на самом деле ничего особенного в них не было. Как дни рождения могут быть особенными, если они есть у всех?

Я считал их особенными, потому что родители всегда раздували из них целое событие. Однажды они вывезли всю семью и шестерых моих лучших друзей в развлекательный парк в Нью-Джерси, мы ели хот-доги и до тошноты катались на аттракционах. В другой год они купили мне последний «Плейстейшен», и мне завидовал весь класс. Но кое-что не менялось из года в год. Я оставался в постели и делал вид, будто сплю, пока родители «украдкой» заходили в мою комнату в дурацких бумажных колпаках и с моим любимым завтраком – хашбрауны с хрустящим беконом и черничные панкейки в сиропе. Папа держал поднос, пока мама толкала меня и кричала: «С днем рождения!», а я хохотал и визжал, пока окончательно не просыпался. Это был единственный день в году, когда они позволяли мне есть завтрак в постели. Когда сестра научилась ходить, она начала являться вместе с ними, залезала на меня и ерошила мне волосы, а я жаловался на девчачьи бациллы в своей комнате.

Потом их не стало. Больше никаких семейных поездок, никакого бекона и никаких черничных панкейков. Больше никаких особенных дней рождения.

Дядя пытался. Он купил мне большой шоколадный торт и отвел в популярный центр игровых автоматов.

Я сидел за столом в кафе и смотрел в окно. Думал. Вспоминал. Анализировал. К автоматам я не прикоснулся.

– Алекс, иди поиграй, – сказал дядя. – У тебя сегодня день рождения.

Он сидел напротив меня, крепкий мужчина с седеющими волосами и светло-карими глазами, почти как у моего отца. Красавцем он не был, но выглядел ухоженно – всегда с идеальной укладкой и идеально выглаженной одеждой. Сегодня на нем был синий костюм, абсолютно неуместный среди взбудораженных детей и замученных родителей в футболках, бродящих по центру.

Я нечасто виделся с дядей Иваном до того дня. Они с отцом повздорили, когда мне было семь, и больше отец о нем не говорил. Но дядя все равно забрал меня и уберег от попадания в приемную семью – пожалуй, я ему благодарен.

– Я не хочу играть, – я стучал костяшками по столу.

Тук. Тук. Тук. Один. Два. Три. Три выстрела. Три тела падают на пол.