– То есть ты раньше только для себя готовил? Я, получается, первая, кто тебя так эксплуатирует? – Фрея растянулась на диване во весь рост, уложив голову на подлокотник. Ее взгляд был внимательным и любопытным, будто я действительно делал что-то необычное и интересное.

– Ну-у-у, – протянул я, – не совсем.

Я почувствовал, как взгляд Фреи буквально сверлит мне затылок. Сейчас мне всерьез было жаль, что ее гостиная соединяется с кухней и я не могу захлопнуть дверь перед любопытным носом Фреи.

Мне очень хотелось ее проигнорировать, но я все равно оглянулся через плечо. Фрея болтала в воздухе босыми ногами, тянулась к корзинке за очередной ягодой и смотрела на меня не отрываясь. Мне казалось, что я слышал, как мысленно она повторяет: «Рассказывай, рассказывай, рассказывай». Может, именно это имели в виду те, кто говорил, что я громко думаю? Оказалось, это здорово давит на голову.

Я тяжело вздохнул. Ладно. Все равно я ей в каком-то плане должен. Фрея же рассказала мне про тот случай, когда потеряла магию, и про все, что произошло потом.

– Раньше я готовил для матери, ну, когда еще жил с ней… – неохотно начал я. Вспоминать это время я не любил. Оно осталось в памяти хмуро-серым, как осенняя туча, пятном и никак не хотело стираться или хоть немного посветлеть.

У мамы всегда была крайне неблагодарная и тяжелая работа. Учителей у нас почему-то особо никогда не ценили, хотя в небольшом северном городе их сильно не хватало. Но, пока отец жил с нами, мама не работала в школе, только репетитором, да и учеников у нее было немного. У отца была очень хорошая зарплата, так что мамина работа была скорее чем-то вроде оплачиваемого хобби.

Но когда он ушел, денег стало резко не хватать. На алименты мама решила не подавать. Гордость – это у нас семейное. Но гордость гордостью, а есть хотелось. Ей пришлось устроиться в школу, совмещая это с репетиторством. Потому что, честно сказать, и есть, и одеваться, и в принципе жить мы с мамой привыкли хорошо. А на зарплату учителя, пусть и северную, не то чтобы прямо разгуляешься.

Она приходила домой поздно, усталая и злая, потому что в автобусе ей отдавили ногу или толкнули (переходить с такси и личного авто на общественный транспорт всегда тяжело). А придя, садилась проверять тетради. Выходные от будней отличались несильно. Заставлять ее после этого готовить было бы издевательством.

Поэтому обязанности по дому я взял на себя. Поначалу получалось хреново, потом натренировался. Впрочем, после трудового дня мама с благодарностью съедала все, что я готовил, а потом ждала, пока я сварю ей кофе, и шла работать дальше.

Такие моменты – первое, что приходило в голову, когда я вспоминал о матери. Она сидит в нашей просторной кухне, за столом с красивой скатертью, смотрит в окно поверх крыш соседних серых пятиэтажек, рассказывает, как прошел день, или просто молчит. На кухне пахнет кофе, корицей и зимой. Из окна дует, а от плиты веет теплом. Я смотрю в турку, лишь изредка бросая на маму взгляд. Она усталая, с чуть сгорбленной спиной, заметными без косметики кругами под глазами, но все равно невероятно молодая и ошеломительно красивая. Мне очень жаль, что ей приходится делать все это из-за меня, я безумно ее люблю, но не знаю, как ей об этом сказать. Она, может быть, тоже не знает, как сказать мне что-то очень важное.

Наверно, в такие моменты мы с ней были ближе всего друг к другу. Жалко, что кофе варился быстро.

А потом появился ее этот новый. Я вечно забываю, кем он там работал, но зарабатывал тоже не так уж много. Они с мамой как-то удивительно быстро сошлись. Я оглянуться не успел, а он уже перевозит вещи в нашу квартиру. Его двушку они с мамой решили продать, чтобы купить машину. Все же мама так и не привыкла к общественному транспорту.

Через полгода они поженились, у меня появился отчим и еще один усталый человек на кухне. С его появлением мы с мамой, кстати, перестали там сидеть. Я исчезал оттуда максимально быстро, ведь мне казалось, что я им мешаю.

Большая часть обязанностей по дому так и продолжала лежать на мне, хотя свободного времени у мамы стало больше. Но я в целом был не против, чтобы она тратила его на отдых. Да и приходила она все равно поздно. Отчим возвращался раньше. Оставаясь с ним под одной крышей без матери, я чувствовал себя неловко и неуютно. Он, скорее всего, тоже.

Правда, иногда, видимо, когда у меня был особенно замученный вид, он приходил на кухню, легонько толкал меня в плечо и говорил что-то вроде: «Иди-ка ты отсюда, тебе еще к экзаменам готовиться, а я тут как-нибудь сам».

И я уходил. Только вот кулинарные навыки у него отсутствовали начисто. Как он жил один – для меня до сих пор тайна. Но если уж у него что-то выходило, почти светился от счастья, мама, видя это, улыбалась и смеялась.

А мне снова казалось, что я им мешаю.

На самом деле мой отчим был хорошим человеком. Да и маму любил просто безумно. Закрытым придурком с невыносимым характером в нашей семье оказался именно я. Но, эх, мне было шестнадцать, и я был туп, как дерево.

– Сейчас мне двадцать два, и, как видишь, ничего не изменилось. – Для наглядности я постучал костяшками пальцев по деревянной столешнице.

Фрея рассмеялась. За время моего рассказа корзинка с черешней опустела. Так что Фрея лежала, подложив руки под голову, все так же болтая ногами в воздухе, и изредка совсем по-кошачьи облизывалась. Губы от сока у нее были красноватыми.

– Зря ты так. – Она хитро улыбнулась. – Про деревья. Многие из них очень даже мудрые, ну, по-своему.

– Отлично, тогда я даже тупее, чем дерево. Намного, намного тупее.

– И про себя тоже зря.

Я не заметил, как она успела вскочить с дивана, пересечь кухню и подобраться ко мне. Вот она еще там, и раз – уже высовывается из-за моего плеча и тянется вилкой к сковородке.

– Ты хоть подуй, горячее же, – сказал я, глядя на то, как Фрея тянет в рот ловко подцепленный кусочек мяса.

Она сложила губы трубочкой и подула, а потом отправила кусочек в рот. На ее лице заиграла довольная улыбка.

– Вкусно-то как, – промурлыкала она почти мечтательно. И снова потянулась вилкой к сковородке. Может, и ну их, эти тарелки?

– Еще б нет. – Я самодовольно улыбнулся.

На самом деле мне было приятно. Чертовски приятно, если честно.

Глава 2
Те шрамы, что не заживают

После ужина Дей ушел искать Рейнеке. Роскатт пропал не так уж надолго, но Дей сказал, что у него плохое предчувствие. Хотя Фрея подозревала, что просто его сила вновь проснулась и ему нужно хоть куда-то выплеснуть энергию.

Как работают его «приступы», Фрея толком не понимала. Дей говорил об этом мало и неохотно, больше отмахивался, заверяя, что это «вообще ничего страшного, не парься, правда, оно неопасно и быстро проходит».

И это тот же самый человек, что еще весной мог по полчаса ныть из-за простой боли в мышцах после тренировки.

– Вот что с ним не так? – спросила Фрея, проводя гребнем по гриве Равна. Конь посмотрел на нее своими умными темными глазами, но ничего не сказал.

Зато стоящий рядом Бес очень выразительно фыркнул, словно бы говоря: «Все».

Фрея удрученно вздохнула. Она была знакома только с худшими проявлениями приступов. И то, видимо, лишь потому, что Дей не мог справляться с ними сам. Во время них его восприятие обострялось настолько, что это начинало причинять боль. Тогда Фрея варила ему очень сильное обезболивающее зелье, помогало оно как раз потому, что притупляло все чувства сразу.

Дей говорил, что настолько тяжелых приступов у него раньше не было. Фрея считала, что это из-за того, что он совсем перестал использовать магию. Так, иногда расходовал на какие-то бытовые мелочи, но не более. Будто боялся ее.

А ведь Вечное древо подпитывало его силой, даже если Дей не сидел прямо под ним. Его энергия уже должна была восстановиться. Возможно, ее теперь даже слишком много. А это может быть опасно. Очень.

Фрея помнила, что случилось, когда моркетские твари напали на них у Рейнгардского леса. Помнила, как Дей закрыл ее собой, когда два монстра бросились на нее разом. Помнила, как он едва заметно улыбнулся, поняв, что ее не задело. Помнила, как сжала его плечи холодеющими пальцами. Помнила, как едва смогла вырвать его у собственной магии.

Его глаза тогда сияли, полностью залитые золотым, словно под кожей не осталось ничего, кроме света. Этот же свет сочился с его рук, капал на землю, оставляя на ней подпалины. Фрея никогда не видела ничего подобного раньше, это пугало.

Она вздохнула уже в который раз. Равн легонько толкнул ее мордой, и Фрея провела по ней рукой, выпустив пряди гривы, которые успела заплести в косички. То, что случилось тогда, все никак не шло из головы. Фрея запретила себе вспоминать и даже не нарушала этот запрет какое-то время, благо в Рейнгардском замке было о чем подумать, но сейчас…

Боялась ли она? Боялась ли, что подобное вновь случится? Что сила Дея выйдет из-под контроля, что она уже не сможет ее остановить?

Фрее хотелось верить, что она бесстрашная, совсем как первый избранный Рейденс в легендах. Но на самом деле…

– Я запуталась, Равн. – Она погладила коня между ушами. – Я так запуталась.

Бес снова фыркнул, на этот раз, как показалось Фрее, сочувствующе.

– Ну иди сюда, и тебя поглажу. – Она подошла к соседнему стойлу, протянула руку, и Бес сам потерся о нее щекой. При хорошем отношении он сделался довольно милым, покладистым даже.

Фрея зарылась пальцами в лошадиную гриву.

Может, Дей чувствует, что она боится его силы? Поэтому не говорит ей ничего, скрывает от нее приступы, не пользуется магией, боясь ранить.

Тогда получается, что именно она загоняет его в тупик.

– Эрна, – почти простонала Фрея, смотря в потолок их крохотной конюшни, – что мне с ним делать?

Потолок ей ожидаемо не ответил. Эрна, даже если и знала, не спешила давать Фрее подсказки.

* * *

– Ты вообще помнишь, когда последний раз на воздух выходил?

Аин громко хлопнула дверью, и этот звук вибрацией пронесся по комнате. Анс нехотя приоткрыл один глаз, глянул на нее очень недовольно и снова его закрыл.

– Честно? Нет, – пробормотал он хриплым после сна голосом.

– Столько спать вредно, ты знаешь?

Она подошла ближе и села на край кровати. Анс лежал на спине, головой почему-то к изножью. Волосы его были откинуты назад, так что Аин тут же зацепилась взглядом за шрам на виске. Вздохнула и приложила руку к открытому лбу. Температура была нормальной, и это радовало, да и в целом Анс выглядел вполне здоровым, отдохнувшим даже.

– Я пытаюсь отоспаться про запас, – заявил он, кажется, снова засыпая.

– Это невозможно, – Аин пихнула его в плечо, но Анс не отреагировал.

– Если у кого-то не получилось, это не значит, что я не могу хотя бы попробовать.

Аин усмехнулась. Что-то в Ансе не менялось никогда. Например, его любовь к уединению. Если подумать, то первое, что он сделал, оказавшись в Сторградском замке, – заперся в комнате и не выходил оттуда… сколько? месяц? два? Аин не помнила. Но точно знала: ее брат может сидеть взаперти до тех пор, пока не начнет умирать от голода либо от скуки. Еду ему приносила прислуга, а Аин таскала для него книги, так что затворничество грозило затянуться.

– Где была? – спросил Анс, не открывая глаза. Можно было подумать, что он говорит во сне.

– С Райном. Помогла ему сделать жизнь рейнгардцев чуть лучше. Потом мы вместе немного поругались с милой Леди Стормланн, а потом я отправила его отдыхать.

– Как благородно с твоей стороны. – Анс потянулся так, будто собирался встать, но передумал. – Я и забыл, что Сейлан здесь.

Аин представила, как к невидимому списку причин не выходить из комнаты прибавилась еще одна.

– Все же странная у них семья, – завершил он.