– Если коротко, Евгений Иванович, – начал доклад он, – то ни одного признака, указанного Джуной Давиташвили, подтвердить не удалось. А если совсем коротко, то ты, Петр Петрович, здоров, как бык… как племенной.

– Правда? – у меня с души упал камень размером с валун Синь-камень, что в Переяславе-Залесском. – Ошибки быть не может?

– Даю полную гарантию, – подтвердил Молотов, – ну если, конечно, пуститься во все тяжкие, неумеренно употреблять алкоголь и препараты, расширяющие сознание, тогда всякое может случиться. Но на данный момент все у тебя, Петр Петрович, в норме. Есть один моментик… – сделал он паузу.

– Рассказывайте, не томите, – подстегнул его я.

– С сердцем у тебя небольшие проблемы все же имеются, но это, похоже, врожденное.

– А какие именно проблемы? – стал настаивать я, а он взял и объяснил.

– Но по моим наблюдениям, – завершил свой спич Молотов, – такой дефект присутствует у трети мужчин Советского Союза.

– То есть оснований для паники нет?

– То есть да… в смысле нет – живи спокойно, Петя Балашов.

– С меня в таком случае причитается, – радостно ответил я, – в пределах разумного, конечно…

– Ладно, сочтемся, – махнул рукой Чазов, – а сейчас посмотри еще раз на мою болячку – не помешает.

––

На радостях я вылетел из элитной поликлиники, как пробка из шампанского, дернулся было к машине, но подумал и свернул к будке телефона-автомата. Так, две копейки у меня в кармане есть, набираем по памяти один номерочек…

– Алло, можно лейтенанта Ковалеву? – попросил я, там явственно чертыхнулись, но не послали… через минуту раздался знакомый голос.

– Лейтенант Ковалева слушает!

– Привет, – ответил я, – узнала?

– Петя что ли… – неуверенно сказала она, – мы же вроде расстались с концами.

– Тут как с кольцом, – туманно возразил я, – у которого нет ни начала, ни конца. Короче слушай и не говори потом, что не слышала – у меня сегодня был удачный денек и я хочу отметить его завершение у каком-нибудь хорошем месте. Приглашаю тебя разделить мои положительные эмоции.

– Ну я даже не знаю… – деланно начала ломаться она, но тут же впрочем перешла к делу, – а когда и где?

– Могу за тобой заехать, я на машине, – сообщил я, – когда у тебя служба закончится. А куда – решим в рабочем порядке.

– Хорошо, – немного поколебавшись, ответила она, – я в половине шестого заканчиваю.

– Договорились, – лаконично ответил я.

И ровно в половине шестого я припарковался возле кунцевского военкомата… Лена особенно ждать себя не заставила и выпорхнула из железных ржавых ворот буквально через пару минут.

– Привет, – сказала она с достаточно искренней улыбкой, – я уж думала, между нами все кончено.

– Я тоже так думал, – ответил я, заводя мотор, – но вмешались сторонние обстоятельства.

– Какие обстоятельства, расскажешь?

– Конечно, – сказал я, – молчать точно не буду. Куда едем?

– Я слышала, что в гостинице Измайловской очень хороший ресторан, – ответила она, – в корпусе Альфа который…

– Вопросов нет, едем в Измайловскую.

И мы вырулили сначала на Молодогвардейский, а потом уже на до боли родной Кутузовский. Путь через центр я отмел, сейчас на дворе конечно не нулевые годы, но и в 80-х можно было встрять в конкретную пробку. Свернул на Садовое, а через полкольца на Стромынку, а там уж огородами-огородами к станции метро Партизанская… ой, сейчас она кажется называется Измайловский парк.

– Ну рассказывай про свои обстоятельства, – не утерпела Леночка до конца нашего пути.

– Слушай, – ответил я…

Нижнереченские страсти

Об ужине в Измайловской рассказывать особенно нечего… ну кроме того, может быть, что к Леночку там пытался склеить один жгучий грузин. Пришлось вывести его на улицу к метро и объяснить на наглядных примерах, как следует себя вести в приличных местах, он все осознал и куда-то делся…

Потом я оставил машину на стоянке возле гостиницы, чтобы не дразнить гаишников, и отвез Лену домой, на Кутузовский ей дорога была заказана на какой-то непонятный срок. Перед расставанием она проявила инициативу и наградила меня очень длинным и жгучим поцелуем, сказав при этом:

– Знаешь, я повела себя неправильно и теперь хочу исправить свое поведение… звони завтра в любое время, а сейчас мне домой надо, папа ждет.

Ну папа, значит папа, вздохнул я и отправился обратно пешком через самый центр города. А где в районе Красной площади и памятника Минину и Пожарскому мне в голову неожиданно пришла мысль разобраться с первоисточником своих странных приключений последнего месяца.

– Что на это скажешь, Козьма Минич? – мысленно я спросил у памятника,а он мне вполне внятно ответил:

– Ослабевать и унывать не надобно, но призвав на помощь всещедрого Бога, свой ревностный труд прилагать и согласясь единодушно, оставляя свои прихоти, своего и наследников своих избавления искать, не щадя имения и живота своего

Я потряс головой, голоса из моего мозга тут же испарились… все же основательно я набрался в этой Измайловской гостинице…

А проснувшись поутру, у меня был вчерне готов план действий на ближайшие пару дней. Итак, я решил отправиться в сердцевину, так сказать, событий, кои так неожиданно изменили мою (и не только мою) жизнь в сентябре 82 года. А именно, в Институт прикладных проблем имени Академии наук СССР. Ну и в сопутствующие структуры наверно…

Цуканов отпустил меня из столицы на два дня без лишних слов, спросил только, не надо ли мне деньжат подкинуть. А я не отказался – как провидчески говорил в свое время Винни-Пух, деньги это очень странный предмет, они если есть, то и сразу их нет. Тысячу рублей купюрами по четвертаку мне отсчитали прямо тут же в 26-м доме по Кутузовскому. Оказывается у них здесь и своя бухгалтерия была. И билеты на вечерний поезд приложили к купюрам… я собственно об этом не просил, но такая забота о ближнем была приятна, черт возьми.

На следующее утро я сошел с подножки скорого поезда «Огни Заречья» и сразу же отправился в свою, так сказать, альму матер. Интересно, бывает ли на свете альма патер, думал я, трясясь в переполненном по случаю начала рабочего дня автобусе номер 94 сообщением железнодорожный вокзал – улица Луначарского. И не смог ответить что-то определенное на свой же вопрос.

Прибыл в родной институт как раз к старту работы, в восемь часов с копейками, показал на вахте свой не просроченный еще пропуск и сразу же поднялся по кривой металлической лесенке на второй этаж над тем самым бункером. А потом еще на полэтажа, на антресоли зала управления. Товарищ Бессмертнов сидел тут в единственном числе и чах, как тот самый Кощей, над огромной заковыристой схемой на листе форматом А0, как я сумел заметить.

– О, Камак, – обрадовался он мне, – сколько лет, сколько зим!

– Я тоже рад вас видеть, Александр Сергеич, – нисколько не кривя душой, ответил я.

– Какими судьбами тут оказался?

– Дело одно появилось, – пояснил я, – срочное.

– Я могу чем-нибудь помочь? – отложил он страшную схему в сторону.

– А это что такое, кстати? – между делом заинтересовался я.

– Аааа, – с гримасой отвращения ответил он, – опять гидрики хотят чего-то заоблачного… а у нас тут и внутриоблачное-то мало кто умеет…

– Ясно, – пробормотал я, – а дело вот какое… я хочу узнать побольше, что такое Крот, с чем его едят и почему вокруг него так много секретов.

– Ух ты, – восхитился Бессмертнов, – я бы тоже не отказался хоть чего-нибудь из этого узнать, но увы, рылом не вышел.

– То есть ничем помочь мне не сможете? – расстроился я.

– Почему же это ничем, – усмехнулся он, – советом могу помочь… это как в старом анекдоте про страну Советов – слышал?

– Слышал, – угрюмо отвел я в сторону не относящееся к делу, – давайте совет, раз уж больше ничего предложить не можете.

– Советы, – поправил он меня, – их целых две штуки будет. Номер раз – поговори с Горлумдом, он мужик умный и знает много чего не только в своей психиатрии.

– Он сегодня работает? – тут же озаботился я.

– Наверно… он каждый день на боевом посту. А второй совет касается Наумыча…

– Он живой еще? – тут же заинтересовался я, – последнее, что я о нем слышал, это то,. Что в Москве он тоже не задержался и вылетел обратно в наш город, как пробка из бутылки.

– Его к нам назад взяли, – сообщил Бессмертнов, – замдиректора по АХО он теперь…

– Это завхоз, значит? Швабрами и ведрами заведует?

– Ты так быстро-то не суди о делах, в которых мало разбираешься, – строго осадил меня он, – АХО это много еще чего, помимо швабр и метел. Поговори и с ним тоже… если он захочет, конечно.

А что, он и не захотеть может, внутренне хмыкнул я. С протеже, блин, самого Генерального секретаря, блин? И что же у него за крыша тогда – американский президент что ли… ничего кроме этого я представить не смог.

– Окей, Александр Сергеич, – просто ответил я, – непременно с обоими побеседую. Как здоровье супруги-то?

– Что совсем хорошо, не могу сказать, – ответил он, – но по сравнению с тем, что было в августе это как небо и земля.

– Ну и отлично, – улыбнулся я, – обращайтесь, если что. Где, говорите, начальник АХО у вас обитает?

– На первом этаже, в бывшем сортире… ну найдешь, если захочешь.

И я сбежал с родимых антресолей зала управления, потому что вымученно общаться с бывшими коллегами по службе и подбирать какие-то слова хотелось не сильно. Двинулся в бывший сортир первого этажа, невольно размышляя по дороге о превратности бытия и усмешках судьбы – путь от властного кабинета на шестом этаже до сортира на первом оказался для Наумыча до обидности коротким… уложился в месяц с небольшим.

Он оказался на месте и даже проявил некие эмоции, узрев бывшего подчиненного.

– Петя! – спросил он удивленно, – какими судьбами?

– Сложно сказать, Семен Наумыч, – ответил я, плюхаясь без приглашения на стул рядом, – у вас вот пришел спросить относительно судьбы и всего такого…

– Так-так-так, – даже весело отвечал мне он, – пытаюсь вспомнить, когда же мы с тобой виделись в последний раз… в ресторане Арбат?

– Нет, Семен Наумыч, – вежливо ответил я, – после Арбата я вас еще до дому доставлял. На такси от Ярославского вокзала.

– Странно, – потер он лоб, – совершенно этого не помню. Но ладно – задавай свои вопросы, о чем хотел узнать…

– Что за эксперимент такой был в бункере под Кротом 15 сентября текущего года? – бухнул я ему главную тему для обсуждения.

Не очень это понравилось Наумычу, он сразу заерзал на своем стуле, взял и зачем-то положил обратно карандаш, потом сцепил руки в замок и начал крутить два больших пальца вокруг воображаемой горизонтальной оси.

– А ты с какой целью интересуешься? – справился наконец он. – Вообще-то это все насмерть засекречено…

– А с такой целью, – ответил я, – что этот случай мне всю жизнь сломал.

– Да ну, – съязвил он, – это квартира в Москве и личная дружба с Генеральным секретарем теперь называется сломанной жизнью? Буду знать.

– Слово «сломать» имеет разные значения, в том числе и «круто изменить», – ответно съязвил я.

– Уел, – просто признал он свое словесное поражение, – значит, хочешь знать детали про этот самый эксперимент?

– Ага, – вздохнул я, – очень хочу.

– А справка из первого отдела на это хотение у тебя есть?

– Увы и ах, но нету, – продолжил я, – может без нее обойдемся, по-дружески, а, Семен Наумыч? Я же вас без всяких справок тогда оттранспортировал домой с Ярославского вокзала?

– Хорошо, – Наумыч немного поерзал на своем стуле, устраиваясь поудобнее, – но я тебе, если что, ничего не говорил, а ты ничего не слышал, договорились?

– Заметано, шеф, – буркнул я, на что он ухмыльнулся, но уточнять, что он мне давно не шеф, не стал, а просто перешел к делу.

Вива Куба (спустя полгода после Нижнереченска)