Элли обернулась на обращение бабушки, не успев толком отреагировать на увиденное. Должно быть, показалось… Совсем сама себя запугала! Она зажмурилась, потрясла головой и быстро выдавила:

– Привет, бабуль.

Бабушка тяжело вздохнула и, медленно ступая через свою длинную домашнюю юбку, прошла в комнату. Элли предложила ей сесть на свою кровать, а сама опустилась на пол.

– Мама уже сказала, что я приду… – Сегодня Серафима казалась совсем мрачной, что было на нее не похоже. Столько месяцев она сохраняла спокойствие, но теперь…

– Конечно. Поэтому сразу скажи, пожалуйста, что случилось.

Бабушка поправила свои очки на цепочке.

– Эльга, ты знаешь, что прошло уже полгода… И никаких успехов нет.

– Ничего я не знаю. – Элли нахмурилась. – Мама же не берет трубки. МЫ ничего не знаем.

– Ихасте маленький. Если Лаура не хочет общаться с полицией, это не значит, что нам ничего неизвестно. Просто рассказать тебе, правда, было нечего.

– Я поняла, – тихо отозвалась девочка. – Но ты же не это пришла мне сказать, бабушка?

– Совсем нет.

Серафима сложила ладони на своих коленях, сцепив их в крепкий замок. Она тяжело вздохнула еще раз. А потом еще и еще. Что-то не давало ей говорить, как назойливый паразит, скручивающий голосовые связки изнутри. Элли представила, что в горле у бабушки сидит вредная лягушка: прилипла к связкам и держит их.

– Я пришла передать, что твоя мама приняла очень сложное решение, с которым я не согласна. Но, так как она глава семьи и мама Лембита, я здесь голоса не имею.

– Какое решение?

Бабушка поджала губы.

– Через неделю состоятся похороны твоего брата. Гроб будет пустым.

«У…»

Девочка почувствовала, как кудряшки на ее затылке зашевелились.

– Но они же не нашли его… – тихо залепетала Элли. – Ни живым… Никаким… Почему?..

– Твоя мама решила, что нам следует двигаться дальше. Весь Ихасте смотрит на нас и думает о Лембите. Она решила это прекратить.

Сердце Элли сделало кувырок. И еще раз. Туда-сюда… Зрение помутнело.

– Прошло слишком много времени… – дрожаще выдохнула бабушка. – Так она говорит.

– Ты должна это остановить… – сказала девочка.

– Я не могу, Эльга. Твоя мама приняла решение.

– ТЫ ДОЛЖНА ЭТО ОСТАНОВИТЬ!

Внезапный крик Элли оглушил Серафиму и заставил броситься ее успокаивать. Но та билась в руках бабушки словно дикий зверек: откидывала руки, вопила и плакала. Девочка думала, что на ее крик прибежит мама, но этого не произошло.

– Что ты знаешь про этого фотобота, бабушка?! Ты что-то знаешь! ЗНАЕШЬ!

Отцепившись от Серафимы, Элли бросилась к деревянному ящику с рисунками Лембита и начала лихорадочно устраивать бардак. Тот листок с портретом незнакомца, которым щедро поделился с Элли Крученый Ус, был предусмотрительно спрятан на самом дне. Под завалом бесценных работ брата наконец мелькнула черно-белая бумажка.

– ВОТ ОН! ВОТ ОН, БАБУШКА! Кто это?! Ты знаешь, кто это! Отвечай!

Бабушка промолчала.

Глава 3
Слежка

Утро следующего дня выдалось хмурым.

По правде говоря, оно редко бывало иным в ноябре.

Бабушка часто повторяла: «Поешь, и проблема исчезнет», а еще: «Поспи, и станет лучше», и тому подобные житейские мудрости. Но ночь, окутанная дурными вестями, не делала ситуацию лучше и уж тем более не заставляла исчезнуть тот кошмар наяву, что ожидал Элли уже меньше чем через неделю.

Это было намного хуже, чем злосчастная полугодовая контрольная по математике, и намного, намного страшнее годовой.

«Похороны без тела – как день рождения без торта», – сочинила собственную житейскую мудрость Элли, пока собиралась в школу, и тихонько расплакалась.

Мама давно ушла на работу, а бабушка наверняка вовсю корпела над завтраком, поджидая момент для нового серьезного разговора с внучкой.

К черту бесполезные беседы!

Они не отменят фальшивые похороны и никогда не вернут Лембита назад.

Застегнув свой ярко-оранжевый школьный рюкзак, девочка поспешно вытерла слезы и подошла к окну. Здесь, прямо перед тем, как бабушка принесла в их с братом комнату еще больше дурного и безысходного, Элли видела белое лицо. Вчера она оправдала это своими переживаниями, а сегодня и вовсе не верила в то, что кто-то мог стоять тут, вплотную к стеклу, и пялиться на нее – никому ненужную, неособенную и неинтересную Элли. А если и пялился, то теперь точно ушел, потому что все понял и отправился на поиски объекта для запугивания повеселее.

Крупные капли дождя оседали на стекло и скатывались вниз тонкими ручейками. В школу придется идти в дурацких резиновых сапогах. Одно было хорошо: они тоже были оранжевыми, как и рюкзак. Бабушка учла это при покупке.

В дверь постучались.

– Девочка моя, ты уже опаздываешь, – послышался голос Серафимы. – Позавтракай в школе. Я положила тебе овсянку и сыр.

Элли была убеждена, что разваренную серую кашу можно было стерпеть, если только сдобрить это варево сыром. Имели значение и пропорции: сыра должно было быть ровно столько же, сколько и овсянки. А если сыра будет больше – день в самом деле мог стать намного лучше.

Но текущее положение даже сырной кашей было не спасти.

Уже через пару минут бабушка укладывала еще горячий контейнер с собой, а Элли натягивала сапоги. Она старалась не поднимать глаз на Серафиму. Покажет свое лицо – и придется вести разговор! Нет уж, пусть бабушка подумает о своем поведении. Поймет, как она обидела Элли, осознает, как она на нее злится. В конце концов, именно бабушка позволила маме принять решение зарыть несуществующий призрак Лемми в мокрую черную землю на кладбище Ихасте. Не остановила Лауру, не боролась с ней! И вообще что-то знала и постоянно умалчивала!

– Ты возьмешь от меня кое-что?.. – как-то боязливо и виновато уточнила Серафима.

Отлично! Этого-то Элли и хотелось. Пусть винит себя!

– Что это? – все так же не поднимая головы, нарочито надменно уточнила девочка.

– Книжица. – Бабушка поджала губы и тяжело вздохнула. Ее широкие плечи дрогнули, а полные, теплые и заботливые руки сцепились в замок за спиной. – Мы уже упустили тебя, Эльга. Ты привыкла делать выводы обо всем на свете сама и никого не слушать…

– Это верно. – Элли скрестила руки на груди. Слова бабушки не были похожи на похвалу, но девочке все равно было приятно их услышать. – Так что за книжка?

– Прочтешь, – кивнула Серафима, – и сделаешь выводы сама. Как тебе нравится.

– Хорошо! – девочка гордо вскинула голову, но все еще смотрела куда-то в сторону. – Давай сюда свою книжку. Я пойду в школу с ней.

* * *

Резиновый сапог Элли провалился во влажную почву.

То, что осталось от малюсеньких зеленых ростков – единственных весточек былого тепла, – теперь пожелтело, смешалось с грязью и превратилось в жуткое месиво, утопающее в образовавшихся лужицах. Хлюп-хлюп-хлюп – так звучал путь девочки к набережной речки Эмайыги.

Дождь шел и шел, обнимая влагой черный зонтик, съедая звуки окружающего мира, оставляя вокруг только тишину и легкие туманные сгустки, катающиеся по земле. Все небо превратилось в одно сплошное серое облако, сквозь которое не было видно ни солнца, ни чего-либо еще. То и дело бредущую под непогодой Элли обдувало холодным ветром, а она шла и бурчала про себя.

Бабушкина «книжица» оказалась неинтересной тетрадкой для записей в черном кожаном переплете. Ни цветных картинок, ни вкладышей, ни миленьких закладок. Чего еще можно было ожидать от взрослых?! Если бы Лемми поделился с Элли книжкой, в ней было бы много рисунков, заметок и всяких шуток. Но Лембита рядом больше не было, и новых баек от него теперь ждать не приходилось. Лишь оказавшись в полном одиночестве, Эльга поняла, что такое связь близнецов. О ней часто говорила мама (но не ей и не бабушке, а кому-то телефону, еще много лет назад), про нее спрашивали одноклассники и шутили мерзкие девчонки. Элли думала, что именно из-за этой связи с самого начала, в детстве, Лаура любила их одинаково. Но потом, когда дети Грэмов стали взрослеть и вошли в «самый тяжелый возраст» (так мамин телевизор в каком-то сериале про мать-одиночку называл промежуток между одиннадцатью и пятнадцатью годами жизни), Элли стала совершенно не похожа на Лембита, и все изменилось. Все дело было в характере девочки. Бабушка как-то говорила, что он достался ей от отца.

– Она такая же дикая, как Элиас! Я не понимаю, мама! – сетовала несколько лет назад Лаура, наказав Элли в очередной раз. Девочка тогда вытащила из подвала никому ненужные старые доски и начала строить штаб на заднем дворе. – Почему у нас умом одаренный только мальчишка?! Все должно быть наоборот! Горе ходячее, а не девочка!

– Кровь не вода, – пожимала плечами Серафима, выдавая свои бытовые присказки, как по расписанию. – К тому же вы сами захотели так назвать дочку. Не мудрено, что она будет похожа на отца. Ты же помнишь, как мы шутили: Элиас – Элли, Лаура – Лембит…

– Это было до того, как ваш сын решил, что ему в нашей семье не место! – начинала повышать голос Лаура. – Бога ради, прекратите поднимать эту тему так часто! Вы же знаете, как меня это злит!

– И все же, кровь не вода, дочка, кровь не вода…. – вздыхала бабушка и замолкала.

На набережной ветер подул еще пуще, и Элли пришлось остановиться для того, чтобы переждать новый ледяной порыв.

Девочка зажмурилась и выставила руку вперед. Чпок! Зонтик тут же выгнулся в обратную сторону.

Элли попыталась выгнуть его обратно, громко ругаясь на природу, погоду и все злоключения, что окружили ее маленькую несчастную жизнь. Да что за напасть?! Нет покоя ни дома, ни на улице, ни в школе!

Бамс! Зонт окончательно распоясался и вылетел у девочки из рук. Ветер понес его по мокрой земле в абсолютно противоположную от школы сторону.

Элли побежала за ним. Так быстро, как только могла.

Дождь превращал русые кудри в противные мокрые пакли, прилипающие к лицу. Вода с прядок капала за шиворот ученического платья, стекала по спине вниз, злила и раздражала. Девочка не знала, как долго она бежала за зонтом, но его уносило все дальше, мимо виллы Имедема, стоявшей на отшибе, мимо киоска с мороженым на набережной, который был открыт только летом.

Когда Элли смогла поймать укатывающийся зонт и наконец остановилась, ее взору открылась опушка перед лесом. Вечная непогода превратила этот участок в кладбище деревьев – большая часть была с корнем вырвана из земли и лениво лежала в грязи. А сами корни, плотно вросшие в почву, срослись с ней, и теперь, лежа на боку, образовывали своим престранным союзом что-то похожее на высокие, сплошь покрытые мхом земляные тотемы.

Оглядев творчество стихии, девочка хотела вернуться к тропе. Но стоило ей развернуться в сторону набережной, как до ее покрасневших от холодного ветра ушей донеслась чья-то песня:

Странник, эй, странник, эй, песнь твоя.
Разреши, странник, мне петь для тебя…

Элли прислушалась. Эту мелодию она знала хорошо: то была народная песня путешественника^[5] – которую весь ее класс под предводительством Марка учил для колядования в Мартов день. В конечном итоге, правда, петь ее никто не стал. Слишком уж грустным был мотив, и для школьников – совсем неподходящим.

Тем не менее Эльга отлично помнила слова. Может быть, это вечный хорошист Марк Клаван прогуливает школу и поет себе среди леса от удовольствия? Тембр было не разобрать. Но, чувствуя странное покалывание в кончиках пальцев ног, девочка решила откликнуться:

Слышу, странник, я тебя и пою
О потери всех, кого люблю.

Ответ последовал незамедлительно. Невидимый певец будто бы стал ближе, и теперь Элли была уверена: пел взрослый мужчина. Звук шел откуда-то со стороны одного из земляных тотемов: