Она быстро собралась, и мы спустились во двор. Детвора уже закончила гонять в хоккей и теперь занималась тем, что, забравшись на крышу какой-то небольшой пристройки к дому, увлеченно сбивала с нее наросшие толстые сосульки. С удивлением я обнаружила среди ребят и того самого, хорошо одетого мужчину, что час назад играл с ними в хоккей. Теперь я смогла рассмотреть его лицо и заметила, что оно у него какое-то по-детски наивное и восторженное. Он радостно кричал вместе с мальчишками, валялся в снегу и был определенно счастлив. Когда мы с Ольгой Тимофеевной садились в машину, я спросила:

– А что это за странный мужчина играет с детьми? Он что, дурачок?

Ольга Тимофеевна, помолчав, грустно покачала головой и ответила:

– Да, на первый взгляд может показаться, что он дурачок. Но это не совсем так. Он… сам ребенок. Нормальный ребенок.

– Как это? – не поняв, удивилась я.

– Он рос совершенно обычным и здоровым мальчиком. И вот в десятилетнем возрасте заболел менингитом, – тихо принялась объяснять женщина. – Сами знаете, какое это страшное заболевание, многие не выживают… Но он выжил. Родители у него обеспеченные, они ему каких только лекарств не покупали, по каким врачам не водили, но… Это не помогло. Мозг его перестал развиваться, остановился на том уровне, на каком и был. Сам он рос, взрослел, а ум оставался прежним. И вот теперь он такой – взрослый внешне, а по сути десятилетний мальчишка. Он постоянно играет с детьми, естественно, нигде не работает и не учится. Инвалид, что ж сделаешь.

– Ну и ну, – озадаченно откликнулась я. – И что же, он живет с родителями?

– Да, – подтвердила женщина. – Одного же его не оставишь надолго! Они о нем заботятся, все ему покупают, только… – Ольга Тимофеевна замялась, и я ждала, пока она продолжит. – Они словно бы стыдятся его, – наконец выговорила она, – того, что у них такой сын получился. Они, мне кажется, просто терпят его. Обеспечивают, правда, «от» и «до», но это, я думаю, чтобы хоть как-то сгладить свою нелюбовь к нему. Они бы и отказались от него, если бы не боялись, что люди скажут, что люди их осудят.

Ольга Тимофеевна вгляделась в лобовое стекло.

– Вот, тут моя поликлиника, – указала она на четырехэтажное здание, видневшееся невдалеке. – Спасибо, что подвезли меня, а то своим ходом я добиралась бы сюда полчаса.

– Не за что, – отозвалась я, притормаживая около поликлиники.

– До свиданья, – попрощалась соседка Дины, вылезла из машины и медленно пошла ко входу в поликлинику.

На этом можно было считать первый этап моего расследования завершенным. Посмотрев на часы, я поняла, что график моих действий динамичен и настраивает на деловой лад. Через двадцать минут, то есть практически без простоя, мне уже нужно быть в диспетчерской «Скорой помощи».

* * *

Стоя в бесконечных пробках в центре города, я имела возможность слегка поразмышлять. Озарение что-то никак не находило на меня, и я решила сама разобраться, что же в словах Ольги Тимофеевны показалось мне подозрительным. Я еще и еще раз прокручивала в голове разговор с ней. Итак, вялая и странноватенькая Дина в последнее время летала вверх и вниз по лестнице как на крыльях. Ну, это могло быть связано со многими вещами – например, отношения с Виктором вошли в романтический период, или же просто «навалился» маниакально-депрессивный психоз, если девушка была все же больна. А может, она просто торопилась куда-то, а Ольга Тимофеевна сделала далеко идущие выводы.

Правда, с романтикой отношений с Виктором как-то не складывается. Ведь Ольга Тимофеевна оговорилась, что он в этот период как раз куда-то пропал и почти не приходил. Ну ладно, разберемся. Еще о чем говорила соседка? О неблагополучном окружении. Что ж, с девочками-неформалками я так и так встречусь. Здесь пока ничего подозрительного не наблюдается, наоборот, их поведение как раз соответствует традициям данной социальной группы.

Потом заговорили о родителях, брате, квартирах… Так вот с братом предстоит отдельный разговор, но это я уже отмечала в своем мозгу. И не это меня насторожило. А вот что? Я отметила, что неприятное ощущение какой-то нестыковки появилось у меня в голове именно после упоминания родителей Дины. «Наташа с Колей»… «Наташа раньше жила в той квартире, а потом к мужу ушла, к Коле». Но почему к Коле, когда?.. «Дина Владимировна Черемисина, двадцать три года», – прозвучал у меня в голове казенный голос диспетчера «Скорой помощи».

Приемный отец, что ли? Но Ольга Тимофеевна ничего не говорила такого. А уж не преминула бы, если бы что-то подобное было. Напутали в диспетчерской? Но они вообще-то педантично все записывают. Ошиблась сама Дина в предсмертных конвульсиях? Очень маловероятно. Можно напутать что-то с адресом, ошибиться в возрасте на годок, но с отчеством-то… Значит, что? Звонил другой человек? Кто? Настолько посторонний, что не знал отчества? Как тогда он попал в квартиру? Вернее, она, потому что звонила-то женщина. Собственно, это может быть и не таким уж странным: Дина была не очень-то щепетильна в выборе знакомых. И уж если оставляла ключи «кому попало», то в квартиру могли попасть многие.

Так, похоже, в диспетчерскую нужно поспешить. И не только для того, чтобы пообщаться с врачами, выехавшими по адресу Дины в день ее смерти. Нужно еще раз переговорить с диспетчером, принявшим вызов. Или, если ее нет на месте, посмотреть документы, в которых фиксируются вызовы.

Но диспетчер была на месте, хотя у нее только что закончилась смена, и я поймала ее прямо, что называется, на подножке уходящего троллейбуса. Женщина была не слишком в восторге от моего появления и весьма неохотно согласилась поднять документы.

– Вот, Дина Владимировна Черемисина, – прочитала она в своих бумажках. – Двадцать три года.

«Ей вообще-то было двадцать пять», – вспомнила я визит Леры и ее рассказ о школьных годах. Еще одна нестыковка.

– А вы не помните этот вызов? – обратилась я к диспетчерше.

– У меня, милая девушка, таких вызовов по сто на день, – снисходительно взглянула на меня сотрудница «Скорой помощи». – Конечно, не помню. Наше дело – все записать и отправить по адресу бригаду, чтобы человеку помочь можно было.

– А вот в этом случае помочь уже не удалось, – вставила я.

– Значит, поздно уже было, – не смутилась женщина. – У нас же молодые-то вызывают «Cкорую» только тогда, когда уже на тот свет глядят. Им все кажется, что жизнь – игрушка.

– В общем, вы не помните, – разочарованно протянула я.

– Нет, – коротко ответила диспетчерша, и я, все равно поблагодарив ее за помощь, была вынуждена ретироваться.

Выйдя на улицу и полной грудью вдохнув опьяняющего весеннего воздуха, я почувствовала, что получила некий азартный импульс для продолжения своего копания в обстоятельствах смерти Дины Черемисиной. То, что мне удалось обнаружить, было… пусть и не очень подозрительно, а… В общем, оно содержало некую тайну. Возможно, эта тайна и яйца выеденного не стоит, а может, дело обстоит и по-другому. Во всяком случае, не так скучно будет во всем этом разбираться. К тому же «кости» мои, помнится, недавно что сказали? Чтобы не задавалась я особо в своем скепсисе. А заявление моих волшебных помощников куда как важнее, чем путаница в отчествах.

Наступил уже вечер. Что ж, самое время для посещения семей трудящихся, к коим относятся и родители Дины Черемисиной. Адрес благодаря Лере у меня имелся, и я решила по максимуму использовать сегодняшний день – совершить все очевидные шаги, обычные для первого этапа расследования.

ГЛАВА 2

Наталья Борисовна и Николай Денисович были дома. Они встретили меня, не очень-то удивившись. Как выяснилось, Лера Павлова уже позвонила им и сообщила о том, что наняла частного детектива.

– Да, собственно, мы и не думали… Чего уж она так решила? – неопределенно пожал плечами глава семейства.

– Нет, это совершенно правильно, правильно! – возразила ему Наталья Борисовна.

Она сразу же взяла меня за руку, провела в комнату и, усадив рядом с собой на диван, продолжила бурно высказывать свое мнение:

– Вы поймите, это же все просто ужасно, ужасно! Она же была такая молодая, такая молодая! И они не смогли ее спасти… У нас такие сейчас врачи, потому что дипломы получают за деньги. А как сталкиваются с проблемой, ничего не могут сделать. Ведь когда мы учились, мы все просто полностью отдавались учебе, – она бурно всплеснула руками и обернулась к мужу.

Маленькой, хрупкой Наталье Борисовне было лет под пятьдесят, но за счет своего субтильного телосложения она выглядела моложе. Одета она была в какой-то балахон, заляпанный акварельными красками. В комнате у окна я заметила мольберт с неоконченной картиной, на которой было изображено нечто пока не совсем понятное. Короткая прическа и довольно милое личико матери Дины, ее балахон вкупе с мольбертом особенно на фоне ее супруга, плотного мужика с густыми усами, создавали впечатление женщины немного не от мира сего. И эта еще ее манера говорить – с придыханием, делая при этом круглые-круглые глаза… В общем, все это заставило меня подумать, что не зря в Дине соседки и подруга отмечали некую странность. Вот они где, наверное, генетические истоки той странности.

– Какое наполненное было время, когда мы учились! – продолжала восклицать Наталья Борисовна. – А сейчас… И молодежь живет совсем не так, не тем. А врачи – ну ведь как же так можно, а!

Она закачала головой.

– Они должны были на всех парах лететь туда, на всех парах! Потому что им сказали – двадцать пять лет человеку, отравление. Должны же были понимать, что речь идет не о чем-нибудь, а о жизни!

– А почему вы так уверены, что они приехали не сразу, как получили вызов? – перебила ее я.

– Но ведь тогда они должны были ее спасти, – округлила глаза Наталья Борисовна.

– А если они просто не смогли, потому что изначально было поздно?

– Нет, могли, – убежденно отвечала мать Дины. – Ведь они врачи, реаниматологи, они обязаны уметь возвращать человека с того света!

– Подожди, – вступил в разговор усатый папа Дины. – Там не все так просто было. Конечно, она не цианистый калий приняла, от которого раз – и все. Тут можно было попытаться… Я консультировался, у меня врач знакомый. Но… – он вздохнул, – все дело во времени. Просто она… поздно позвонила. Еще удивительно, как вообще позвонила, как смогла. Это мне тоже врач говорил.

Последние слова Николая Денисовича еще раз убедили меня в том, что «03» скорее всего набирала другая женщина. Не Дина.

– Вы уж постарайтесь, пожалуйста, приложить все усилия, чтобы они получили по заслугам, – категорично заявила Наталья Борисовна, у которой, видимо, было совершенно неверное представление о моей задаче.

Но это в данном случае было не так важно. Я пришла сюда для того, чтобы лучше представить себе Дину, ее окружение, характер, привычки. Словом, все то, что делает человека личностью и на основе чего можно потом строить предположения и версии. И очень надеялась получить такого рода сведения от ее родителей. Поэтому я не стала объяснять Наталье Борисовне, чем намерена заниматься в своем расследовании, а перешла к вопросам.

– Скажите, ваша дочь давно жила одна?

– Дина? – Наталья Борисовна закатила глаза к потолку. – С тех пор как умерла моя мама, значит, второй год пошел. Ах, это было ужасно! Знаете, это очень страшно в любом возрасте – потерять мать. Я тогда так переживала, просто сходила с ума… Меня словно свалил с ног невиданной силы шквал! – Черемисина резко выбросила левую руку вперед и вверх, как бы изображая тот самый шквал, иллюстрируя наглядно свои слова.

– И кто принял решение поселить туда Дину? – перебила я ее высокопарные восклицания.

– Ну… Мы все как-то так договорились, – снизила тон Наталья Борисовна. – То есть никто не возражал, здесь нам всем было уже довольно тесно. С нами же еще живет сын со своей семьей.

– Да, я знаю, – кивнула я. – Кстати, он дома?

– Нет, – ответила Наталья Борисовна. – Хотя они, кажется, должны скоро прийти с Ларисой… Ты не помнишь, что они говорили? – обернулась она с вопросом к мужу, и тот ответил:

– Кажется, собирались быть дома к восьми.